муж я тебе, а бремя всей твоей жизни. Но ведь ты знала меня юношей, раз-
ве желал тебе зла Генри Дьюри? Он хотел только быть тебе другом. Его,
его - прежнего товарища твоих игр, - его, неужели и его ты не можешь
простить?
наблюдателем, не терявшим присутствия духа. При первом же возгласе, ко-
торый действительно способен был пробудить всех в доме, он сказал мне
через плечо:
можем оставить его с женой, - сказал он. - Посветите мне, Маккеллар.
хотя было еще совсем темно и ночь далеко не кончилась, мне почудилось,
что уже наступает утро. По ветвям прошел ветерок, и они зашелестели, как
тихо набегающие волны, временами лицо нам обдувало свежестью, и пламя
свечи колебалось. И под этот шелест и шорох мы еще прибавили шагу, ос-
мотрели место дуэли, причем милорд с величайшим самообладанием глядел на
лужу крови; потом прошли дальше к причалу и здесь обнаружили наконец не-
которые следы. Во-первых, лед на замерзшей луже был продавлен, и, оче-
видно, не одним человеком; во-вторых, немного дальше сломано было моло-
дое деревце, а внизу на отмели, где обыкновенно причаливали контрабан-
дисты, еще одно пятно крови указывало на то место, где, отдыхая, они,
очевидно, положили тело на землю.
милорда, но вдруг с каким-то стонущим звуком налетел новый порыв ветра и
задул свечу.
Идем обратно; в темноте ничего нельзя сделать.
и, выйдя из-под густой сени деревьев, поняли, что пошел проливной дождь.
неутомимости. Но это чувство еще усилилось во время совета, который мы
держали по возвращении. Ясно было, говорил он, что контрабандисты подоб-
рали Баллантрэ, но живого или мертвого, об этом мы могли только гадать.
Дождь еще до рассвета смоет все следы, и этим мы должны воспользоваться.
Баллантрэ неожиданно появился под покровом ночи; теперь надо было предс-
тавить дело так, что он столь же внезапно уехал до наступления дня. Что-
бы придать всему этому больше вероятия, мне следовало подняться к нему в
комнату, собрать и спрятать его вещи. Правда, мы всецело зависели от
молчания контрабандистов, и в этом была неизбежная уязвимость нашего об-
мана.
пешил исполнить его приказание. Мистер и миссис Генри ушли из залы, ми-
лорд поспешил в постель, чтобы согреться; слуги все еще не подавали
признаков жизни, и, когда я поднялся по лестнице в башню и вошел в ком-
нату умершего, мною овладел трепет. К величайшему моему изумлению, в
комнате все говорило о спешных сборах. Из трех его саквояжей два были
уже увязаны, а третий раскрыт и почти полонИ сразу у меня промелькнула
догадка. Так, значит, он готовился к отъезду, он только ждал Крэйла, а
Крэйл ждал ветра. Ночью капитан заметил, что погода меняется, и послал
шлюпку предупредить, а то и взять пассажира, которого команда шлюпки
нашла по дороге в луже крови. Да, но за этим крылось и другое. Эти при-
готовления к отъезду бросали свет и на страшное оскорбление, брошенное
им брату накануне вечером; это был прощальный удар, взрыв ненависти, уже
не подавляемый расчетом. И, с другой стороны, характер его выходки, как
и поведение миссис Генри, наводили на догадку, которую я не проверил и
теперь уж никогда не проверю до страшного суда, - догадку, что он
все-таки забылся, зашел слишком далеко в своих домогательствах и получил
отпор. Это, как я сказал, не может быть проверено; но, когда я в то утро
стоя, среди его вещей, мысль эта была мне слаще меда.
превосходные кружева и белье, несколько смен изысканного платья, в кото-
ром Баллантрэ так любил появляться; десяток книг, притом отборных: "Ком-
ментарии" Цезаря, том Гоббса, "Генриада" Вольтера, работа об Индии, ка-
кой-то математический труд, недоступный для моего понимания, - вот что
увидел я с весьма смешанным чувством. Но в открытом саквояже не было ни
следа каких-либо бумаг. Это заставило меня призадуматься. Возможно, что
он мертв, но, судя по тому, что контрабандисты подобрали его, это не
очень вероятно. Возможно, что он умрет от раны, но и это вовсе не обяза-
тельно. А в таком случае приходилось заручиться средствами защиты.
на запоре; потом сходил к себе за связкой ключей и, к радости своей, об-
наружил, что два из них подошли к замкам саквояжей. В одном я нашел шаг-
реневый бювар, который и вскрыл ножом, и отныне (поскольку дело касалось
доброго имени) человек этот был в моей власти. Там оказалась обширная
коллекция любовных писем, по преимуществу парижского периода его жизни,
и, что более меня интересовало, там были черновики его собственных доне-
сений английскому министру по делам Шотландии и оригиналы ответных писем
министра; убийственные документы, опубликование которых опозорило бы
Баллантрэ и действительно подвергло бы опасности самую его жизнь. Читая
эти бумаги, я смеялся от радости, я потирал руки и напевал себе под нос.
Рассвет застал меня за этим приятным занятием, но я не оторвался от бу-
маг; подойдя к окну, я только удостоверился, что снег весь сошел, все
кругом черно, а дождь и ветер свирепствуют в заливе, где и следа не было
люггера, на котором Баллантрэ (живой или мертвый) мотался теперь по Ир-
ландскому морю.
позднее узнал о событиях этой ночи. На это потребовалось немало времени,
потому что мы не осмеливались расспрашивать прямо, а контрабандисты пи-
тали ко мне неприязнь, если не вражду. Только через полгода мы вообще
узнали о том, что Баллантрэ выжил, и только много лет спустя я узнал от
одного из команды Крэйла, который на свои неправедно нажитые деньги отк-
рыл трактир, о некоторых подробностях, показавшихся мне достоверными.
Оказывается, что, когда контрабандисты нашли Баллантрэ, он полулежал,
опершись на локоть, и то озирался по сторонам, то ошалело глядел на све-
чу и на свою окровавленную руку. При их появлении он будто бы пришел в
себя, попросил отнести его на корабль и держать все дело в тайне, а на
вопрос капитана, как это он оказался в таком положении, ответил потоком
отчаянной брани и тут же потерял сознание. Они было заспорили, но, боясь
пропустить попутный ветер и в ожидании большого куша за переправу его во
Францию, не стали медлить. К тому же он пользовался любовью этих през-
ренных негодяев; они считали его приговоренным к смерти, не знали, какое
коварство навлекло на него беду, и, по-своему великодушные, сочли своей
обязанностью укрыть его от новых напастей. Они погрузили его на корабль,
по пути он оправился и уже выздоравливающим был спущен на берег в
Гавр-де-Грасе. И что действительно знаменательно: он никому ни словом не
обмолвился о дуэли, и до сего дня ни один контрабандист не знает, в ка-
кой ссоре и от чьей руки он получил свою рану. У всякого другого я при-
писал бы это естественной порядочности, у него же - только гордыне. Он
не мог признаться, быть может, даже себе самому, что был побежден тем,
кому нанес столько оскорблений и кого так жестоко презирал.
ри, я могу вспоминать спокойно, уже как о последней напасти, постигшей
моего хозяина; она, собственно, была для него скрытым благом, потому что
какой телесный недуг может сравняться с терзаниями ума? Ухаживали за ним
миссис Генри и я. Милорд время от времени наведывался узнать о состоянии
больного, но обычно не переступал порога. Только однажды, когда почти не
оставалось надежды, он подошел к кровати, вгляделся в лицо сына и пошел
прочь, вскинув голову и простирая вверх руку - жест, который навсегда
запомнился мне своей трагичностью: такую печаль и горечь он выражал. Но
большую часть времени больной был на попечении миссис Генри и моем;
ночью мы сменялись, а днем обычно составляли друг другу компанию, потому
что дежурства наши были тоскливы. Мистер Генри, с выбритой головой, об-
вязанной платком, не переставая, метался, колотя руками о кровать. Он
говорил без умолку, и голос его журчал, как речная вода, так что сердце
мое устало от этого звука. Интересно отметить (и для меня это было осо-
бенно тягостно), что он все время говорил о всяких незначащих вещах: о
каких-то приездах и отъездах, о лошадях, - их он приказывал седлать,
должно быть, думая (бедняга!), что сможет уехать от своих напастей; или
распоряжался по саду, приказывал готовить сети и (что меня особенно бе-
сило) все время распространялся о хозяйственных делах, подсчитывая ка-
кие-то суммы и препираясь с арендаторами. Никогда ни слова об отце, жене
или о Баллантрэ, - только два-три дня ум его был всецело поглощен воспо-
минаниями прошлого. Он воображал себя мальчиком и вспоминал, как играл в
детстве с братом. И что было особенно трогательно: оказывается, Баллант-
рэ в детстве едва избежал гибели, и, вспоминая об этом, мистер Генри
снова и снова тревожно кричал: "Джемми тонет! Спасите Джемми!"
тальном бред этот был не в пользу моего хозяина. Он, казалось, взялся
подкрепить все наветы брата, словно стараясь представить себя человеком
черствым, всецело поглощенным стяжанием. Будь я один, я бы и ухом не по-
вел, но, слушая его, я все время прикидывал, какое впечатление это долж-
но производить на его жену, и говорил себе, что он все ниже падает в ее
глазах. На всем земном шаре один я по-настоящему понимал его, и я считал
своим долгом раскрыть это хотя бы еще одному человеку. Суждено ли ему
было умереть и унести с собой свои добродетели, или он должен был выжить
Лукин Евгений
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Херберт Фрэнк
Каменистый Артем
Березин Федор