будет по меньшей мере удвоить. Однако и сорок долларов не такие уж пло-
хие деньги. Вспомни, что два года назад ты вынужден был чуть ли не про-
сить милостыню.
рад. Я в восторге, что ты возвращаешься победителем! Так и надо твоему
мэтру и этому бесчувственному Майнеру! Дай только акциям Дипью-Сити под-
няться, и ты поедешь в Париж. А через два года, день в день, я приеду
туда к тебе с Мэйми, господь да благословит ее!
ной свободой, а Пинкертон так гордился моим торжеством, так радовался
моему счастью, с такой нежностью говорил об избранной им невесте, а вся
комната до такой степени наполнилась воздушными замками и дачами в Фон-
тенбло, что сон, разумеется, бежал от наших глаз, и, только когда часы
пробили три, Пинкертон начал превращать свой патентованный диван в кро-
вать.
ример, сон и явь, разделяется на развлечение и дело. Покончив с деловой
стороной моей жизни в Сан-Франциско, в этой главе я буду говорить о
развлечениях, и вы увидите, что они сыграли свою роль в истории того
джентльмена, о котором я скоро собираюсь повести речь.
распоряжении - обстоятельство тем более приятное, что я жил теперь в
незнакомом мне и чрезвычайно - живописном городе. Из "поклонника Пари-
жа", как я некогда себя называл, я стал (или пал до того, что стал) лю-
бителем прогулок по набережным, созерцателем пристаней, завсегдатаем по-
дозрительных кварталов, искателем знакомств с оригинальными людьми. Я
посещал мексиканские и китайские игорные притоны, заседания немецких
тайных обществ, матросские ночлежки и прочие опасные и таинственные мес-
та. Я видел, как смуглую ладонь пойманного на передергивании мексикан-
ца-шулера пригвождали ножом к столу, как моряков на улицах оглушали
сильным ударом по голове, чтобы, пока они не пришли в себя, переправить
их на борт корабля, где была нехватка рабочих рук; как поссорившиеся бу-
яны обменивались выстрелами и клубы порохового дыма (вместе с остальной
компанией) валили из дверей кабачка. Посещал я и Ноб-Хилл - тоже своеоб-
разные трущобы, где живут только миллионеры. Они обитают на вершине хол-
ма, вздымающегося над городским шумом, и пассат проносится по пустынным
улицам между их дворцами.
вильная печь для переработки национальностей и драгоценных металлов. Это
ворота в Тихий океан, порт, откуда ведут пути в иной мир, к более ранним
эпохам истории человечества. В этой гавани всегда собирается множество
кораблей, обогнувших мыс Горн, приплывших из Китая, из Сиднея, из Индии,
но среди этих великанов морского простора прячутся иные суда: шхуны с
низкой осадкой, изящным корпусом и такелажем, как у яхты, ведущие тор-
говлю на полинезийских архипелагах, шхуны, на чьих палубах мелькают
бронзовые ясноглазые полинезийские матросы, говорящие на мягком, звучном
языке, и чьи большие шлюпки рассказывают повесть о реве прибоя на корал-
ловых рифах. Эти шхуны приходят и уходят, никем не замеченные, и даже в
газетах редко-редко мелькнет строчка в столбце хроники: "Такая-то шхуна
отплыла на острова Южных Морей". Они увозят пестрый груз консервирован-
ной лососины, джина, тюков яркого ситца, дамских шляп и штампованных ча-
сов, для того чтобы через год вернуться нагруженными по самую рубку коп-
рой, или черепаховыми щитами, или жемчужными раковинами. Но у меня в мо-
ей роли поклонника Парижа эта торговля среди незнакомого мира южных ост-
ровов не вызывала даже любопытства. Я стоял там на самом дальнем берегу
Запада в наши дни. А тысячу семьсот лет назад и в семи тысячах миль к
востоку римский легионер, быть может, точно так же стоял на стене Анто-
нинов и смотрел на запад, где высились горы, принадлежавшие пиктам. Ка-
кое бы расстояние и время ни разделяли нас, я, когда глядел на просторы
Тихого океана, стоя под маяком, был наследником и подобием этого легио-
нера: мы оба стояли на границе Римской империи (западной цивилизации,
как мы выражаемся теперь) и смотрели в даль, свободную от римского влия-
ния. Но я смотрел назад и мечтал только о Париже, и потребовалось много
связанных друг с другом происшествий, чтобы мое равнодушие сменилось ин-
тересом и даже жгучим любопытством, которое, впрочем, я не предполагал
удовлетворить.
Сан-Франциско, известным далеко за пределами этого города. Его имя доро-
го всем, кто любит хорошую прозу. Я как-то забрел в еще незнакомый мне
район города, где на обрывистых песчаных холмах, в глубоких песчаных ло-
щинах лепились одинокие старинные дома. Город наступал на него со всех
сторон. Уже цепи уличных фонарей проходили через него, не обрываясь, и
отовсюду доносился шум экипажей и прочие звуки городской жизни. Не сом-
неваюсь, что теперь от него не осталось и следа, но в те дни (особенно
по утрам, когда я туда ходил) это был восхитительный мирный приют,
чем-то напоминавший деревню.
дами; я часто подымался туда по осыпающейся под ногами тропинке и, рас-
положившись в тени крайнего из домов, принимался рисовать. В первый же
день я заметил, что из окна нижнего этажа за мной наблюдает моложавый
красивый мужчина, преждевременно облысевший, с очень живым и симпатичным
лицом. На второй день мы как-то вполне естественно поклонились друг дру-
гу. На третий день он вышел ко мне, похвалил мой набросок и с непринуж-
денным дружелюбием истинного любителя искусства пригласил меня к себе. И
скоро я уже сидел в комнате, представлявшей собой настоящий музей ред-
костей, - кругом стояли, висели, лежали весла, боевые дубинки, корзины,
грубо вытесанные каменные идолы, украшения из раковин, чаши из скорлупы
кокосового ореха, белоснежные перья из копры и множество других свиде-
тельств и примеров культуры иного, неведомого мне мира и неведомого на-
рода. А как увлекательны были объяснения моего нового знакомого! Несом-
ненно, вы читали его книгу. Вы уже знаете, как он путешествовал и голо-
дал, как он жил на островах Южных Морей, и вы поймете, что для меня пос-
ле долгих месяцев конторской работы и пикников живая и интересная беседа
с ним была полна особого очарования. За первой встречей последовали дру-
гие, и вот так мне довелось услышать названия этих островов и подпасть
под их чары. Уже после второй встречи я испытывал невыразимое счастье,
когда возвращался домой, сжимая под мышкой "Ому" Мелвилла и описание
приключений моего нового друга.
мое непосредственное влияние на мое будущее. Я прогуливался по набереж-
ной и любовался бухтой. Большой барк, примерно в 1800 тонн, огибал мыс,
держась как-то особенно близко к берегу. Я смотрел на него с ленивым
безразличием, как вдруг заметил, что двое каких-то людей перескочили че-
рез фальшборт, спрыгнули в подошедшую к кораблю лодку и, вырвав у лодоч-
ника весла, начали яростно грести по направлению к тому месту, где стоял
я. Не прошло и нескольких минут, как они уже бежали вверх по лестнице, и
я заметил, что оба они слишком хорошо одеты для простых матросов (одежда
первого из них была просто щеголеватой) и что оба находятся во власти
какого-то сильного чувства.
ди.
это за корабль?
тий, и нам необходимо успеть в участок до матросов. Дело в том, что они
могут обвинить нас в пособничестве капитану, а это мне совсем не по вку-
су. Я на своем веку плавал со всякими людьми, но такого, как наш старик,
еще не видывал. Как он начал палить, так и палил без передышки в течение
всего плавания, а последнего человека подстрелил всего шестнадцать часов
назад. Хоть команда у нас вся как - на подбор головорезы, но никто и
пикнуть не смел, когда капитан принимался палить направо и налево.
море не выйдет.
лости добраться до берега и если его сразу не линчует возмущенная толпа,
он еще сумеет выкарабкаться. У судовладельцев память получше, чем у пуб-
лики, и они его не оставят: ведь такого опытного капитана поискать.
вот уже третий рейс.
сах мореходства.
гают, не дожидаясь расчета. Да так заведено не только на "Жнеце".
зать, я сильно подозреваю, что бешеная спешка вначале была чистым Спек-
таклем. Во всяком случае, когда мы пришли в полицейский участок и офице-
ры со "Жнеца" сообщили об ужасной судьбе пяти матросов, убитых во время
плавания (одних капитан застрелил в припадке бешенства, а других - с
жестоким хладнокровным расчетом), то было уже поздно принимать меры.
Прежде чем полицейские успели добраться до корабля, негодяй улизнул на
берег, смешался с толпой, а затем укрылся в доме своего друга. На кораб-
ле остались только его жертвы. Он правильно сделал, что поторопился.
Когда жители приморского района узнали о случившемся, когда последний из
Корнев Павел
Андреев Николай
Березин Федор
Свержин Владимир
Корнев Павел
Распопов Дмитрий