строг, не в меру рассудителен, может статься, ему недоставало
юмора и снисхождения к вам и вашему состоянию. Но существуют
инстанции более высокие, судьи более непогрешимые, чем слуга
Лео. Каково суждение твари божьей о вас, обвиняемый? Помните ли
вы пса по имени Неккер? Помните ли вы, как он отверг и осудил
вас? Он неподкупен, он не заинтересованная сторона, он не член
Братства.
он-то меня отверг и осудил. Я согласился. Приговор надо мной
был давно изречен, уже волкодавом, уже мною самим.
голос его звучал из золотого блеска его облачения и балдахина
так холодно и ясно, так пронзительно, как голос Командора,
когда тот в последнем акте является перед дверьми Дон Жуана.--
Самообвннитель Г., вы меня выслушали, вы ответили согласием.
Вы, как нам представляется, уже сами вынесли себе приговор. --
Да,-- ответил я тихо,-- да.
осуждает? -- Да,-- прошептал я.
распростер руки.
знаете, что сталось с нашим братом Г. Такая судьба вам не
чужда, не один из вас испытал ее на себе. Обвиняемый до сего
часа не знал или не имел сил по-настоящему поверить, что ему
попущено было отпасть и сбиться с пути ради испытания. Он долго
упорствовал. Он годами соглашался ничего не знать о Братстве,
оставаться в одиночестве и видеть разрушение всего, во что он
верил. Но под конец он уже не мог прятаться от нас и совершать
над собой насилие, его боль сделалась слишком велика, а вы
знаете, что, когда боль достаточно велика, дело идет на лад.
Брат Г. доведен своим искусом до ступени отчаяния, того
отчаяния, которое есть исход любой серьезной попытки постичь и
оправдать человеческое бытие. Отчаяние -- исход любой серьезной
попытки вытерпеть жизнь и выполнить предъявляемые ею
требования, полагаясь на добродетель, на справедливость, на
разум. По одну сторону этого отчаяния живут дети, по другую --
пробужденные. Обвиняемый Г.-- уже не ребенок, но еще не до
конца пробужденный. Он еще пребывает в глубине отчаяния. Ему
предстоит совершить переход через отчаяние и таким образом
пройти свое второе послушничество. Мы сызнова приглашаем его в
лоно Братства, постичь смысл которого он более не притязает. Мы
возвращаем ему его потерянное кольцо, которое сберег для него
слуга Лео.
и надел кольцо мне на палец. Едва я увидел кольцо, едва ощутил
его металлический холодок на моем пальце, как мне припомнились
в бесконечном множестве мои непостижимые упущения. Мне
припомнилось прежде всего, что по кольцу на равном расстоянии
друг от друга вставлены четыре камня и что устав Братства и
обет каждого его члена повелевают хотя бы единожды в день
медленно поворачивать кольцо на пальце и при взгляде на каждый
из четырех камней сосредоточивать свою мысль на одном из
четырех кардинальных предписаний обета. Я не только потерял
кольцо, даже не удосужившись заметить пропажи,-- я за все эти
страшные годы ни разу не повторял себе самому четырех
предписаний и не вспоминал о них. Немедля я попытался мысленно
произнести их про себя. Я чувствовал их, они еще были во мне,
они принадлежали мне так, как принадлежит человеку имя, которое
он вспомнит в ближайшее мгновение, но которое он сразу никак не
отыщет в своей памяти. Ах, молчание внутри меня длилось, я не
мог повторить правил, я позабыл их текст. Подумать только, я их
забыл, я столько лет не повторял их наизусть, столько лет не
соблюдал их, не следовал им -- и мог воображать, будто сохраняю
верность Братству!
мое смущение, мой глубокий стыд. И вот я уже слышал, как
первоверховный заговорил снова.
следует еще знать, что брат, оправданный в процессе такого
рода, обязан вступить в число старейшин и занять место в их
кругу, предварительно доказав свою веру и свое послушание в
некоем трудном деле. Выбор этого дела предоставлен ему самому.
Итак, брат Г., отвечай мне: готов ли ты в доказательство твоей
веры усмирить свирепого пса? Я в испуге отпрянул.
самозащиты.
незамедлительно предать огню весь архив Братства, как глашатай
на твоих глазах предаст огню малую его часть?
расставленным ящикам с карточками, выхватил полные пригоршни,
многие сотни карточек, и сжег их, к моему ужасу, над жаровней.
Cave, frater,-- громко воззвал ко мне первоверховный,--
предостерегаем тебя, неистовый брат! Я начал с самых легких
задач, для которых достаточно самой малой веры. Каждая
последующая задача будет все труднее и труднее. Отвечай: готов
ли ты и согласен ли ты вопросить суждение нашего архива о тебе
самом?
вопросы будут следовать один за другим, и каждый последующий
будет труднее, любая попытка уклониться поведет только к
худшему. Я тяжело вздохнул и ответил согласием.
каталожных ящиков с карточками, я начал искать и нашел букву
"Г", нашел свою фамилию, но сначала это была фамилия моего
предшественника Эобана, который за четыре столетия до меня тоже
был членом Братства; затем шла уже собственно моя фамилия,
сопровождавшаяся отсылкой:
за другим поднимались со своих мест, подходили ко мне,
протягивали мне руку, после чего каждый удалялся прочь; вот и
престол в вышине тоже опустел, самым последним сошел со своего
трона первоверховный, протянул мне руку, посмотрел мне в глаза,
улыбнулся своей смиренной улыбкой епископа и слуги, вслед за
другими вышел из залы. Я остался один наедине с карточкой в
левой руке, наедине с безднами архива передо мною.
шаг и навести справки о самом себе. Оттягивая время, стоял я в
опустевшей зале и видел уходящие вдаль ящики, шкафы, ниши и
кабинеты--средоточие всего знания, которое стоило бы искать на
земле. Как из страха перед моей собственной карточкой, так и
под действием вспыхнувшей во мне жгучей любознательности я
позволил себе немного повременить со своим собственным делом и
для начала разузнать кое-что важное для меня в моей истории
паломничества в страну Востока. Правда, я давно уже знал в
глубине моего сердца, что эта моя история подпала приговору и
предана погребению, что мне никогда не дописать ее до конца. Но
любопытным я пока оставался.
недостаточно аккуратно вставили. Я подошел к ящику, вытащил ее
и прочел стоявшие на ней слова:
обозначить самое существо предмета, волновавшего мое
любопытство. Сердце мое слегка заколотилось, я начал искать
указанный на карточке раздел архива. Это была полка, на которой
лежало довольно много документов. Поверх всего находилась копия
описания ущелья Морбио из одной старой итальянской книги. Затем
шел инкварто с рассказами о роли этого места в истории
Братства. Все рассказы относились к паломничеству в страну
Востока, и притом специально к той группе паломников, в которую
входил и я. Наша группа, как гласили документы, дошла в своем
пути до Морбио, но там была подвергнута искусу, которого не
сумела выдержать и который состоял в исчезновении Лео. Хотя нас
должен был вести устав Братства и хотя на случай, если бы
группа паломников осталась без провожатого, существовали
специальные предписания, с особой настоятельностью повторенные
нам перед нашим выступлением в путь,-- стоило нам обнаружить,
что Лео нас покинул, и вся наша группа потеряла голову и
утратила веру, предалась сомнениям и бесполезным дебатам и
кончила тем, что в противность самому духу Братства распалась
на партии и все разошлись по своим углам. Такое объяснение
злосчастных событий в Морбио уже не могло особенно удивить
меня. Напротив, я был до крайности озадачен тем, что мне
пришлось прочитать далее об обстоятельствах раскола нашей
группы. Оказалось, что не менее трех участников паломничества
предприняли попытку представить историю нашего странствия и
Доставалов Александр
Березин Федор
Никитин Юрий
Лукин Евгений
Шилова Юлия
Березин Федор