что человек в таком рассуждении - "нулевая точка"; в нем не будет
предположено никаких предшествующих акту познания свойств и способностей. И
тем самым ничто случайное не будет допущено в философское построение. Я,
конечно, отвлекаюсь при этом от того, насколько такая попытка действительно
может быть успешной. Мы находимся каждый раз внутри такой попытки, и об
окончательном успехе ее, наверное, не нам судить. Но делать мы можем только
это. Повторяю: допускаются только те определения человеческого существа,
которые как бы "выпадают в осадок" вместе с определениями объекта и его
законов. Тогда формулируемые законы могут быть инвариантны относительно
человеческого способа наблюдения мира, в котором формулируются эти законы.
виду случай, когда сознание берется как одновременно имеющее какую-то
психологическую реальность. Здесь следы того же тезиса, который я выделял в
декартовской теории когито-сознания. У Декарта все время всплывает
прекрасное, почти немыслимое рассуждение, которое и оказывается самой
трудной точкой соприкосновения его мира мыслей с мыслями окружающих людей.
Он все пытается - и безуспешно - в этой точке донести до других, что он
имеет в виду, о чем, собственно, идет речь.
толка, строившим картину отражения, в которой они связывали причинной связью
объект и восприимчивость субъекта, в голове которого "идеи" соотносились ими
с объектом. А Декарт говорил: простите, ведь у человека нет третьего глаза!
- имея в виду, что в такой картине неявно допущена еще какая-то инстанция,
которая видит и объект, и отпечатки "идей" в глазах человека и может
соотносить, сравнивать объект идеи с идеей. А где этот третий глаз? -
спрашивает Декарт. Как мы можем еще сравнивать идеи с объектами и, тем
самым, оперировать идеями как идеями этих объектов?
наивности, как может быть наивно и неявно противоположное, незаконное
допущение, хронически возникающее. Кстати, античные философы тоже обращали
на это внимание и выразили его в идее "третьего человека": один человек
смотрит, а то, что он видит, объясняется объектом, в предположении, что еще
есть "третий человек", который совершает операции" этого соотнесения.
Декарт, повторяю, не нуждается в этом, но не по наивности, а просто потому,
что он в принципе иначе компонует сам акт восприятия. Он компонует его так,
что внутри этого акта допускаются лишь такие состояния восприятия (ведь
нужно ссылаться на какие-то и их использовать), которые, во-первых, не
предшествовали миру и, во-вторых, не требуют "третьего глаза", потому что
они и есть сом мир. То, что я узнал "Иванова", к есть событие "Иванов" в
мире, если оно произошло и если я анализирую его на уровне феномена
осознавания, когда сказать "я вижу" все равно, что сказать "я мыслю, что
вижу". Таким образом, на срезе феномена мы вдруг понимаем, что в процессе
акта восприятия одновременно выпадают: на стороне мира - объекты с их
законами, которые мы формулируем, на стороне субъекта - состояния, на основе
случаи я и наблюдения которых эти законы разрешаются, Здесь Декарт твердо
вводит закон, на который постоя то ссылается (и это может даже казаться его
личной манией): имение мысли необратимо.
декартовское "потом"), Для того чтобы понимать и видеть, нужно блокировать
воображение, блокировать попытку вновь представить элементы фундирующего,
основывающего акта. Иначе мы не сможем понимать то, что сами же мыслим, если
не поймем, что мысль необратима. (Необратимость мысли - это коллапс мира: в
мире произошел коллапс, и только потому в нем есть "Иванов". И если бы
коллапс не произошел, я не видел бы "Иванова": есть он или нет, - это
невозможно было бы выяснить. "Ивановым" коллапсировался мир.)
значит? Мы совершили какой-то акт, например увидели Иванова или увидели
прямую линию. Эта мысль случилась необратимым образом в том смысле, что она
накладывавает ограничения на то, что мы можем сделать лотом, а именно: потом
мы не имеем права и не должны пытаться ее представить. Например, сначала мы
каким-то о образом увидели в мире атомы или некие пространственные
конфигурации. Мы ввели их на таких основаниях (для объяснения каких-то
естественных процессов), что они не могут соприкасаться. Кстати, в теории
Демокрита существует странная добавка: между атомами всегда есть промежуток.
Если бы атомы соприкасались, то они были бы делимы, а, по определению, они
неделимы: ведь соприкасаться можно лишь какими-то частями, и, чтобы
представить соприкосновение, я должен делить предмет, хотя бы мысленно.
Декарт говорит, что для понимания соприкосновения тел мы пытаемся
представила" соприкасающиеся атомы. Нам кажется, что наше понимание
совпадает со способностью представления. А в действительности лотом нельзя
пытаться это представить, представление не работает. В рамках
трансцендентального сознания представление должно быть - с учетом
необратимости мысли - блокировано. И мы должны понимать нечто такое, что
является в нас самих чем-то недоступным представлению. "Какая-то часть меня
самого, недоступная представлению"23, - пишет Декарт.
необходимая форма всякой актуальности), именно то, что в нем осмысляется и
понимается, недоступно представлению. Оно осуществляется (и доступно)
феноменально, как "способное" порождать и выдавать нам феномены. Оно само,
так сказать, феномен феноменов. Феноменов в двойном смысле слова. Во-первых,
в том смысле, что их формальный состав-установка (помните, я говорил о
"метафизической" материи!) сам предметен, вне и независимо от внешнего,
каузального соотнесения действий объектов и психической восприимчивости. В
этом смысле мы видим вещи так, как их понимаем, или, говоря современным
языком, - мним, интендируем, узнавая сами об этом понимании и удостоверяясь
наглядно (т.е. никакими опосредованиями не выходя за рамки
чувственно-материальной данности), что именно так их и следует понимать, мы
"видим сущности". Во-вторых, в смысле участия здесь самоактивности,
спонтанности действия, произведенности - такой, что хотя нечто, какие-то
свойства, "качества" вполне объективно и "вещно" существуют и действуют в
мире, но их не было бы и не могло быть без активного присутствия и движения
сознания. И в этом смысле они не явления природы, а нечто "искусственное",
текст, сказали бы мы, иди "техне", как говорили греки. Короче - артефакты. И
они содержат полноту и завершенность в какой-то внутренней бесконечности, а
не "дурной" бесконечности прогрессии. Это амплифицирующие приставки,
"насадки" на природное, прежде всего - на природные
индивидуально-психические механизмы. Иначе говоря, это какие-то выделенные
привилегированные явления мира.
упоминавшимся образом "эпифании": Джеймс Джойс (времен "Дублинцев" и
"Портрета художника в юности") одним из первых в XX в. вспомнил об этом
старом герменевтическом термине теологии. А уже более современный нам
американский писатель Уильям Берроуз прямо говорил о задаче писателя как
задаче нахождения "совершенных артефактов". Разумеется, не we изобретения
являются артефактами, как и не все явления - эпифаниями или феноменами. В
области материальных орудий, например, таким совершенным артефактом является
лук, функция которого - произведение определенного действия, завершенного и
полного внутри него самого (а не производимого природой). Но нас, конечно,
интересуют артефакты, производящие мысль, приставки, "насадки" на наш
мыслительный аппарат, производящие и множащие тысячи себе же родственных,
подобных мыслей, мыслей законнорожденных по определенному образцу или
"рацио".
вводит трансцендентально (а не трансцендентно) вещи и нас самих в реальность
и поэтому не содержит человека, а с другой стороны, оно может и должно
реализовываться конкретно и наглядно-модельно. Что это за модель, в которой
выполняется трансцендентальное содержание? Это наше психологическое "я",
выступающее как агент (причинный) своих действий, состояний и явлений в
мире. Это феномен осознавания, выполненный в материале нашей психики,
которую мы принимаем за реально существующий субъект, хотя на самом деле,
повторяю, это только модель (и притом - одна из возможных!)
трансцендентального "я", опредмеченная в психике, противостоящая предметам,
причинно действующая и т.д.
другими словами, в феномене осознавания мы имеем трансцендентальное,
непсихологическое или неэмпирическое сознание, но видим и переживаем его в
теле (или через тело) наглядного психологического или эмпирического "я",
эмпирического сознания, в котором образуется, например, внутреннее время и
другие жизненные сращения, представляющие собой производные, вторичные,
третичные структуры-феномены индивидуального сознания. И именно последнее мы
и считаем своим действительным, реальным "я", осознавая его в производном на
самом деле единстве своего сознания. Мы думаем, что есть такой предмет в
мире (и у нас), а в действительности это лишь наглядная модель, материал, в
котором и через который я могу и должен читать события бытия, события "вечно
нового", вечно осуществляющегося. И понимать, что это не причинный агент, а
лишь явление, - одно из возможных, по сравнению с чистым актом
"произведенное", вхождения в бытие, раз и навсегда пребывания, где мы не
ищем никакого представимого механизма. Вот почему, кстати, вся аргументация
"когито" идет у Декарта без предположения (которое было бы средней посылкой
силлогизма), что "для того, чтобы мыслить, надо существовать". Ибо
рассматриваются в этом случае акты, относительно которых не предполагается,
как я говорил, никакого специального физического носителя, никакого особого,
специфического механизма "способности" (локализуемого во внутренней
ментальности). За мыслью не стоит субъект (вещь со свойствами). Мысль -
"состояние" универсума!
причин и действия, включающего и тело, и психические явления. Ведь сказано:
я - существо из тела и души, т.е. они вместе в качестве эмпирического "я"
(термин "душа", появляющийся после трансцендентального анализа, - это уже
другой термин) занимают место в натуральной цепи действий. И если бы я был в
Шилова Юлия
Ильин Андрей
Свержин Владимир
Суворов Виктор
Сертаков Виталий
Орловский Гай Юлий