- злющие птицы! Воробьи мерзли и голодали зимой, а летом жили привольно.
Все они обзавелись семьями, или поженились, или как там еще это назвать.
У них были птенцы, и каждый, разумеется, был прекраснее и умнее всех
птенцов на свете. Все они жили в разных местах, а если встречались, то
узнавали друг друга по троекратному шарканью левой ногой и по при-
ветствию "пип". Самой старшей из воробьев, родившихся в ласточкином
гнезде, была воробьиха. Она осталась в девицах, и у нее не было ни свое-
го гнезда, ни птенцов. И вот ей вздумалось отправиться в какойнибудь
большой город, и она полетела в Копенгаген.
яблоками и глиняной посудой, увидела она большой разноцветный дом. Окна,
широкие внизу, суживались кверху. Воробьиха посмотрела в окно, посмотре-
ла в другое, и ей показалось, будто она заглянула в чашечки тюльпанов:
все стены так и пестрели разными рисунками и завитушками, а в середине
каждого тюльпана стояли белые люди: одни из мрамора, другие из гипса, но
для воробья что мрамор, что гипс - все едино. На крыше здания стояла
бронзовая колесница с бронзовыми конями, которыми правила богиня победы.
Это был музей Торвальдсена.
та. Пип! Но тут она побольше павлина.
большой красоте, какую ей довелось увидеть. Затем она слетела вниз, во
двор. Там тоже было чудесно. На стенах были нарисованы пальмы и разные
ветви, а посреди двора стоял большой цветущий розовый куст. Он склонял
свои свежие ветви, усыпанные розами, к могильной плите. Воробьиха подле-
тела к ней, увидав там еще нескольких воробьев. "Пип"! И она трижды
шаркнула левою лапкой. Этим приветствием она из года в год встречала
всех воробьев, но никто не понимал его - раз расставшиеся встречаются не
каждый день, - и теперь она повторила его просто по привычке. А тут
глядь - два старых воробья и один молоденький тоже шаркнули трижды левою
лапкой и сказали "пип".
один молодой отпрыск.
вот только поживиться нечем! Вот она, красота-то! Пип!
много людей. Все подходили к каменной плите, под которой покоился вели-
кий мастер, изваявший все эти мраморные статуи, и долго-долго стояли
возле нее молча, с задумчивым, но светлым выражением на лице. Некоторые
собирали опавшие розовые лепестки и прятали их на память. Среди посети-
телей были и прибывшие издалека - из Англии, Германии, Франции. Самая
красивая из дам взяла одну розу и спрятала ее у себя на груди. Видя все
это, воробьи подумали, что здесь царствуют розы и что все здание постро-
ено исключительно для них. По мнению воробьев, это было уж слишком
большою честью для роз, но так как все люди выказывали им такое уваже-
ние, то и воробьи не захотели отставать от них.
одним глазом. Прошло немного времени, и они узнали в розах своих старых
соседей. И это действительно было так. Художник, срисовавший розовый
куст и обгорелые развалины дома, выпросил у хозяев позволение выкопать
куст и подарил его строителю музея. Прекраснее этих роз не было на све-
те, и строитель посадил весь куст на могиле Торвальдсена. И теперь розы
цвели над ней как живое воплощение красоты и отдавали свои алые душистые
лепестки на память людям, приезжавшим сюда из далеких стран.
розы кивнули им: они тоже узнали своих сереньких соседей и очень обрадо-
вались встрече с ними.
старыми друзьями, ежедневно видеть вокруг себя ласковые лица! Тут каждый
день словно великий праздник.
соседки. Мы-то знаем, откуда они взялись - с деревенского пруда! Пип!
Ишь, в какую честь попали! Вот уж истинно счастье дается иным во сне. И
что хорошего в этих красных кляксах, ума не приложу. А вон торчит увяд-
ший лепесток. Видим, видим!
все такой же свежий и зеленый. Розы благоухали на солнце над могилой
Торвальдсена и склонялись к самой плите, как бы венчая своей красотой
его бессмертное имя.
до того, что кожа их становится цвета красного дерева, а в самых жарких
- черная, как у негров.
один ученый. Он было думал и тут бегать по городу, как у себя дома, да
скоро отвык и, как все благоразумные люди, стал сидеть весь день дома с
закрытыми ставнями и дверьми. Можно было подумать, что весь дом спит или
никого нет дома. Узкая улица, застроенная высокими домами, располагалась
так, что жарилась на солнце с утра до вечера, и просто сил не было выно-
сить эту жару! Ученому, приехавшему из холодных стран, - он был человек
умный и молодой еще, - казалось, будто он сидит в раскаленной печи. Жара
сильно сказывалась на его здоровье. Он исхудал, и даже тень его как-то
вся съежилась и стала куда меньше, чем была на родине: жара сказывалась
и на ней. Оба они - и ученый и тень - оживали только с наступлением ве-
чера.
свечу, тень растягивалась во всю стену, захватывала даже часть потолка -
ей ведь надо было потянуться хорошенько, чтобы вновь набраться сил.
чернем небе зажигались звезды, чувствовал, что вновь возрождается к жиз-
ни. На все другие балконы - а в жарких странах перед каждым окном балкон
- тоже выходили люди: ведь свежий воздух необходим даже тем, кому нипо-
чем быть цвета красного дерева!
ники, портные и прочий рабочий люд - все высыпали на улицу, выносили на
тротуары столы и стулья и зажигали свечи. Их были сотни, этих свечей, а
люди - кто пел, кто разговаривал, кто просто гулял. По мостовой катили
экипажи, семенили ослы. Динь-динь-динь! - звякали они бубенцами. Тут
проходила с пением похоронная процессия, там уличные мальчишки взрывали
на мостовой хлопушки, звонили колокола.
как раз напротив того, где жил ученый. И все же дом этот не пустовал: на
балконе, на самом солнцепеке стояли цветы, без поливки они не могли бы
цвести так пышно, кто-нибудь да поливал их! Стало быть, в доме кто-то
жил. Дверь на балкон отворяли по вечерам, но в самих комнатах было всег-
да темно, по крайней мере в той, что выходила окнами на улицу. А где-то
в глубине дома звучала музыка. Ученому слышалось в ней дивно прекрасное,
но, может статься, ему только так казалось: по его мнению, здесь, в жар-
ких странах, все было прекрасно; одна беда - солнце! Хозяин дома, где
поселился ученый, тоже не знал, кто живет в доме напротив: там никогда
не показывалось ни души, а что до музыки, то он находил ее страшно скуч-
ной.
получается, а он все долбит: дескать, добьюсь своего, и по-прежнему ни-
чего не получается, сколько б ни играл.
шевелил портьеры, и ему показалось, что балкон дома напротив озарен ка-
ким-то удивительным сиянием; цветы пламенели самыми чудесными красками,
а между цветами стояла стройная прелестная девушка и, казалось, тоже
светилась. Все это так ослепило его, что ученый еще шире раскрыл глаза и
тут только окончательно проснулся. Он вскочил, тихонько подошел к двери
и стал за портьерой, но девушка исчезла, исчез свет и блеск, и цветы не
пламенели больше, а просто стояли прекрасные, как всегда. Дверь на бал-
кон была приотворена, и из глубины дома слышались нежные, чарующие звуки
музыки, которые хоть кого могли унести в мир сладких грез.
был вход в дом? Весь нижний этаж был занят магазинами - не могли же
жильцы постоянно входить через них!
горела свеча, и вполне естественно, тень его падала на стену дома напро-
тив. Больше того, она даже расположилась между цветами на балконе, и
стоило ученому шевельнуться, шевелилась и тень - такое уж у нее
свойство.
ученый. - Ишь как ловко устроилась между цветами. А дверь-то ведь приот-
ворена. Вот бы тени догадаться войти в дом, все высмотреть, а потом вер-
нуться и рассказать мне, что она там видела. Да, ты сослужила бы мне хо-
рошую службу, - как бы в шутку сказал ученый. - Будь добра, войди туда!
Ну, идешь?
Ученый повернулся - повернулась и тень, и если бы кто-нибудь внимательно
наблюдал за ними в эту минуту, то увидел бы, как тень скользнула в полу-
отворенную балконную дверь дома напротив как раз в то мгновение, когда
ученый ушел с балкона в комнату и опустил за собой портьеру.
Зыков Виталий
Херберт Фрэнк
Юрьев Сергей
Акунин Борис
Соломатина Татьяна
Прозоров Александр