под зелень сосновых игл, с матовым отливом. Нерадостно сидеть в каюте и
нерадостен документ, изучаемый Иваном Даниловичем. Рассыльному приказано:
"Никого!" Отчет о дисциплине за первое полугодие. Цифры благополучнейшие.
Тишь и благодать. Превосходные цифры, годные как для внутреннего
употребления, для оглашения с трибун, так и для доклада в Москве. Там
сейчас, впрочем, не до цифр. Военно-морское Министерство ликвидировано,
влилось в Вооруженные Силы, Министр стал Главнокомандующим, передача
имущества пойдет скоро полным ходом, каждую порванную тельняшку возьмут на
учет интенданты в зеленых кителях. Превосходные, благополучные цифры. И
лживые от начала до конца, от каждой запятой несет обманом. Сотни, тысячи
мелких нарушений воинской дисциплины в отчет не попали и попасть не могли.
Они свалены в кучу, никакой графой не отраженную. А начнешь разгребать эту
кучу -- таким духом шибанет, что... У коменданта одни цифры, в штабе флота
-- иные, в извечной тяжбе флота с берегом верх берет то одна сторона, то
другая. Комендант во всем винит "торгашей", заливших город вином, флот
кивает на коменданта и его комендантский взвод, якобы хватающий всех подряд,
и никому нет дела до живого матроса, который не готов еще к берегу, не
воспитан, а Манцев именно таких матросов провоцирует. Кончиками пальцев
притронулся Иван Данилович к этому проклятому увольнению -- и руки
захотелось отдернуть, спрятать. "Не по Сеньке шапка", -- подумалось как-то,
и тут же он вознегодовал на себя. По нему, по нему! Это он первым ворвался в
Печенгу, это он пустил ко дну лично восемь транспортов и две десантные
баржи, а еще тринадцать транспортов -- в составе дивизиона. И опять --
Манцев. Кое-где на крейсерах пытались повторить самовольно введенную
Манцевым норму увольнения, и кому-то дали по рукам, кому-то по шапке,
кого-то временно отстранили от должности, пригрозили судом чести. Меры
приняты. Правда, половинчатые. И не ко всем. Командир корабля сам решает,
что докладывать, а что не докладывать. Он -- командир, ограничение его прав
и привилегий может нанести эскадре такой ущерб, что значительно выгоднее не
требовать от него скрупулезности в докладах. Но что-то надо делать с этим
Манцевым. Вчера член Военного Совета заметил как-то вскользь: "У тебя,
Долгушин, на эскадре что-то происходит, разберись-ка..." Ни слова о "мере
поощрения", никто не хочет касаться болезненной темы. К командующему
эскадрой не подступишься, командующий так поставил себя, что определять темы
разговоров и обсуждений вправе только он, никто более. Перепуганное лицо
рассыльного, энергичное "Кругом!" -- и каюту заполняет своим присутствием
мощное, хрустящее, скрипящее тело капитана 2 ранга Барбаша. Руку пожал так,
что у Долгушина пальцы слиплись. Сел Барбаш -- и переборка покосилась.
Показал в широкой и полной дружелюбия улыбке зубы, -- такими зубами якорную
цепь перегрызешь. Глаза дышат умом, отвагой. Никогда еще не видел Иван
Данилович Барбаша таким вот компанейским, своим в доску. И вовсе,
оказывается, не мрачно-подозрительный и забубенный строевик Илья Теодорович
Барбаш. А Барбаш, таинственно подмигнув, достал из портфельчика, что держал
на коленях, книжицу, протянул Ивану Даниловичу. Тот недоумевающе прочитал
название -- "Техминимум буфетчика", раскрыл, закатился в смехе. "Держа нож
под углом 90 градусов к плоскости стола, совершаешь им резательные движения
на себя и от себя до тех пор, пока расстояние по перпендикуляру между нижней
кромкой ножа и столом не станет равным нулю..." -- Слушай, это вещь!.. Дай
на вечерок1 -- Только на вечерок. Пока. Очередь. С величайшим трудом достал
через Симферополь. Тираж -- видишь? -- немного экземпляров, почти для
служебного пользования, курортторговское издание. По штабу флота ходит. На
эскадру попадет не раньше сентября. Порадовать тебя захотел. На дружеское
"ты" перешли сразу, плавно это получилось, незаметно. -- В предисловие
глянь... Иван Данилович расхохотался еще пуще. "Помыслы всего прогрессивного
человечества направлены на наш празднично накрытый и со вкусом сервированный
стол..." Действительно, для служебного пользования. Бред сивой кобылы,
напоенной самогоном. Книжицу он сунул в ящик стола, замкнул: не дай бог,
вестовой полюбопытствует. Многостраничный отчет мозолил глаза, портил
настроение, жизнь, все портил. Барбаш понимающе вздохнул. Пальцы его
выбивали негромкую дробь на толстой коже портфельчика. -- Иван Данилович, я
к тебе вот по какому вопросу... Нам с тобой поручили... "Обтяпать одно
дельце" -- такое должно было прозвучать, судя по интонации, улыбке, взгляду
Барбаша. Но он запнулся и подыскал другие слова. -- То есть поручили-то мне,
а тебе, так сказать, обеспечить, помочь, направить меня в нужном направлении
и так далее. Речь идет о том, как избавить эскадру от известного тебе
Манцева. А если не известного, то... Он щелкнул замочком портфеля, извлек из
него портфельчик поменьше, парусиновый, для секретной документации,
покопался в нем и положил перед Иваном Даниловичем синюю папку:
"Военно-морское Министерство СССР. Секретно. Личное дело. Лейтенант Манцев
Олег Павлович". Иван Данилович колебался долгую минуту. Чего проще --
открыть, и прочитать. Но в том-то и дело, что открыть-то откроешь, а закрыть
-- невозможно. Она в памяти -- чужая жизнь, чужая служба, и хочешь того или
не хочешь, но ты уже вмешался в нее. Ногтем мизинца он поддел обложку,
открыл дело. Так, фотография. Немного напуганная физиономия мальчишки,
снимали в училище, курсантом, незадолго до выпуска, тужурка общая, на весь
класс, если не на роту. Погоны мятые, лейтенантские погоны, хлопчатобумажной
ниткою пришиты, легкосрываемые, без ощутимого вреда для юноши. Адмиральские
пришиваются не нитками -- кровеносными сосудами, и отрываются вместе с
плечами, с живым мясом. -- Один из трех экземпляров, -- подталкивал Барбаш.
-- Самый полный. Кое-какие текущие документы наверх не отправляются.
Долгушин вздохнул, начал... Еще глубже вздохнул он через полчаса. Немыслимо!
Невероятно! Чуть ли не с пеленок -- не сам по себе этот Олег Манцев, а в
коллективе, а коллективно жить и мыслить не научился. Первичное воспитание
ослаблено, конечно. Отец, рабочий хлебозавода, добровольцем ушел на фронт и
погиб в 42-м году, мать умерла в 46-м. Детский сад, школа, интернат под Уфой
-- всюду внушали: веди себя примерно, будь таким, как все. В училище вообще
опутан был так, чти шевельнуться не мог без команды, которой подчинялся не
только он, но и весь класс, вся рота, все училище. Начальник на начальнике
сидел и начальником погонял, в самом низу -- помкомвзвода, на самом верху --
начальник высших военно-морских учебных заведений, -- да тут пискнуть не
дадут! Гвоздями вбили в череп: у тебя ничего нет, все твое -- в коллективе,
и ты только потому человек, что признаешь коллектив, и он, коллектив, спасет
тебя, если по оплошности ты совершишь малюсенькую ошибку, но он и покарает
тебя жестоко за отступничество!.. Человеком без ошибок был Олег Манцев в
училище, там-то и проморгали его, пустили паршивую овцу в стадо, направили
на эскадру. Против всех пошел! Да советский ли он человек, этот Олег
Павлович Манцев?! Неужто забыл, что служит на море? Морская вода никогда не
принимала в себя человека по-родному, люди поэтому объединяются здесь в
крепкую семью, а в семье уважают отцов и старших братьев. Есть среди них и
мелочные, и глупые, с подлинкой в душе есть, но нельзя на них пальцем
показывать, нельзя, это -- семья с общим столом и общими праздниками. Иван
Данилович гневно засопел... Говорить не хотелось. Не до слов. Была, когда
глянул на фотографию, слабенькая надежда: воззвать к совести офицера и
комсомольца, припугнуть, посулить, обласкать или надавить -- криком,
обещаниями отдать под суд чести, выгнать с флота. Нет уже такой надежды. И
Лукьянов вовсе не рисовался, когда называл Манцева лучшим офицером эскадры:
по формальным данным так оно и есть. И как самому себе объяснить: откуда
этот Манцев? Иван Данилович покосился на Илью Теодоровича Барбаша. Все же
спросил: -- Он -- русский? -- Да. Всех изучить до седьмого колена не можем,
но у этого просмотрены деды и бабки. Вполне благополучные родственники... --
Из того же парусинового портфеля Барбаш вытащил листочек, подал. --
Уважаемые люди, спору нет. Тетка его воспитывала, так тетка -- доктор наук,
депутат райсовета, член партбюро факультета... Гиблое дело, Иван Данилович.
Я консультировался кое-где. Все безупречно. Долгушин вскочил на ноги,
забегал по каюте. Пнул что-то, под ногу попавшееся. -- В запас его! --
закричал. -- В запас уволить!.. Провокатор!.. Баран на американской бойне,
который от ножа увиливает, всех под нож пуская. Под суд чести пошел командир
батареи на "Фрунзе", по-манцевски стал увольнять матросов, те такое учинили
на берегу, что... А у лейтенанта жена родила недавно, как он на гражданке
вертеться будет с женой и ребенком? А этому Манцеву -- все нипочем, его
выгонишь -- с музыкой в Москве родственники встретят, пригреют сироту,
определят в институт... Гнать! По такой статье, чтоб... -- Гнать, --
согласился Барбаш, не поднимая глаз. -- Кто же против... Но оснований нет. А
они должны быть. Иван Данилович остыл. Сел. Положил руку на личное дело
Манцева. -- Сюда бы рапорт командира... О нарушении Манцевым приказа
командующего... -- Не будет такого рапорта, -- тихо сказал Барбаш и
побарабанил по портфелю. -- Ты же сам знаешь, он приказа не нарушал... И
честно скажу: намека даже нет в приказе на снижение норм увольнения. И ты
это знаешь. Черным по белому: увольнение военнослужащего на берег
рассматривать как поощрение его за безупречную службу... Такое вот дело,
Иван Данилович. Наступило молчание. Барбаш снял руки с портфеля, сжал их в
кулаки. В каюте -- абсолютная тишина, корабельные шумы настолько привычны,
чти их можно не слушать, они и не слышатся. -- Попался бы хоть один
манцевский матрос патрулю, тогда б... Но чего нет, того нет... Так что
делать' будем, Иван Данилович? Решение пришло. -- С повышением перевести. На
другой флот. Или за пределы базы. В Новороссийск, Одессу, Поти. С глаз
долой. С повышением, подчеркиваю. -- Уже сделано, командиром дивизиона,
крейсер "Красный Крым", учебный корабль, Одесса. В семафорно-телеграфных
депешах командир Гвардейского крейсера "Красный Крым" сокращенно именовался
так: кр.гв.кр.кр.кр., звучало наименование как кыр-гыв-кыр-кыр-кыр. Был
такой еще: кр.гв.кр.кр.кз., это уже командир крейсера "Красный Кавказ". --
Так отправляй его кыр-кыр-кыру! -- с воодушевлением воскликнул Иван
Данилович. -- И пусть над ним каркает! Барбаш вновь побарабанил по портфелю.
Поцыкал. -- Узнавали стороной: командир линкора против. А командир корабля,
сам знаешь, своей властью может приостановить любое кадровое перемещение. Да
еще такого корабля. -- Он-то почему против? -- Причин много... Самая
Березин Федор
Шилова Юлия
Орлов Алекс
Буркатовский Сергей
Орлов Алекс
Березин Федор