мог бы присматривать за стражей, натаскавшей с барского стола сосудов с
вином, и лишь собаки сохраняли трезвость, хотя скользкие от сытости лапы их
сами собой расползались по каменным плитам пола. Время от времени кто-либо
за столом бросал им недообгрызенное бедро лани или полтушки жареного зайца,
- швырял не глядя за спину, и псы лениво поднимались и обнюхивали угощение,
от запаха которого желудок брата Родольфо начинало скрючивать в колючий
комок, вызывая приступ ненависти к богачам и угнетателям, и все понимавший
брат Мартин сжимал его руку, взывая к разуму...
перспективы. На полу розы и лилии.
ниже, монахи проникли в комнату, где вповалку лежала пьяная охрана, и,
присмотревшись к разбросанным одеждам, стали выбирать нужное: в монастыре,
что воспитал их, они с равным усердием изучали и слово Божие, и науку
врагов, потому так искусно брат Мартин облачался в доспехи, предварительно
натянув на свое тело гобиссон, защищавший рыцаря от ран, даже если панцирь и
будет проколот, наложив наплечники и набедренники... Подобрав шлем по
размеру, он шепнул, что брату Родольфо вовсе не следует подражать ему,
потому что гораздо естественнее будет, если тот оденется под оруженосца, и
брат Родольфо повиновался, ограничился кафтаном, стальным нагрудником и
шишаком. Вышли во двор, неся с собой копье, два щита, меч, палицу, для
лошадей - чепраки, кожу, бляхи, наглавники, и лошади повезли на себе
служителей ордена, которых не могла не пропустить охрана замка, потому что
брат Мартин, умея по-всяческому говорить, приказал от имени графа Анжуйского
опустить мост; ров остался позади, и ночь тоже: разгорался восход
величайшего дня в истории освобождения всех трудящихся, близился час битвы
Высшей Справедливости с Темными Силами Мирового Зла, и чтоб заодно уж узнать
неприятельское войско, монахи двинулись не напрямик, а стали кружным путем
пробираться к своим.
которому до смерти надоели войны, отважился на песню, переиначивая "Deus le
volt" в издевательскую частушку. Чистое высокое небо. Хрюкали свиньи.
обозленных; монахов спихнули бы с дороги, не догадайся брат Мартин свернуть
в рощу, где они были пойманы по навету злодеев месяц назад, а может быть, и
больше; сколько же точно - они не помнили и помнить не хотели, потому что
были бессмертными, как и орден, воспитавший их; они спешились и припали к
родничку, утоляя жажду, а затем, прислушиваясь к гулу издалека, отказались
от костра и зайца, который так и напрашивался на вертел. Водрузившись на
лошадей, они переправились на пологий берег реки, с каждым новым шагом все
более и более ощущая запах родного войска, но в смутном беспокойстве чуя и
нечто звериное поблизости, встревожившее брата Мартина настолько, что он
хотел было повернуть обратно, да было уже поздно: в гряде кустарников
показались одетые в медвежьи шкуры люди-берсекры, перевоплотившиеся в
медведей воины из далекой Германии; неимоверная злоба и бешенство берсекров
докатились до аббатства, прирученного орденом, и вызывали споры, кончившиеся
тем, что монахов решено было обучить медвежьему рыку. Его умело издал брат
Мартин, подняв забрало, и берсекры, сидевшие в кустах на корточках,
пропустили их; сверкнули на солнце железные ошейники у впереди затаившихся,
еще не убивших ни одного врага, но готовых умертвить любого, своего даже,
лишь бы кровью смыть позор бесчестья, коим были железные кольца. И еще раз
издал звериный крик брат Мартин, но уже по-волчьи, потому что в перелеске
таились люди-волки из Франции, пополнение, вызванное князьями, и оборотни в
медвежьих и волчьих шкурах, заняв плацдарм на берегу, намерены были
обеспечивать переправу...
угнетенных, и опасались переходить реку на сторону врагов... Злобные взгляды
оборотней, одинаково ненавидевших людей и лошадей... Влажность речного
берега, напомнившая - запахом - родной брату Мартину Дунай, а брату Родольфо
- Сену...
виду неприятеля и лакомились уворованным каплуном, как-то неопределенно
показав, где начальство, но согласившись угостить брата Родольфо куском
хорошо прожаренной дичи. Брат Мартин сокрушенно смотрел на жующих: не одна
битва уже была им испытана, и он знал, как тягостна духу борьбы сытость.
Повинуясь его взгляду, брат Родольфо утер масленый рот рукавом и забрался на
неохотно принявшую его лошадь. Они уже достигли своих рубежей, и брат Мартин
благоразумно снял с головы своей господский шлем. Утренний туман белесой
кашей наполнял долину, скрывая людей, которые слаженно пели походную песню:
шли босыми и счастливыми, и хоть не по-христиански было пускать впереди себя
гуся, в полном согласии с заветами отцов церкви крестьяне рвались в бой,
чтобы умереть, потому что гибель за правое дело обеспечивала рай. С тем же
радостным остервенением вышагивал и второй отряд со свиньей впереди,
дружественно взмахивая короткими дубинами и пиками. Странствующие
рыцари-монахи поскакали дальше, к знамени на высоком древке у шатра. Брат
Родольфо невольно придержал лошадь, потому что приближаться к шатру посчитал
рискованным: под знаменем, величественно опершись на мечи, стояла группа
господ, и брат Мартин, много чего повидавший на своем более длинном, чем
бессмертие, веку, успокоил сотоварища: здесь, рассмеялся он, взятые в плен
рыцари, с их помощью и советами тысячи бедняков осилят богатеев... Протрубил
сигнал - и будто стая орлов взлетела к небу, заслоняя солнце; богатенькие в
латах как-то сникли, а шедшие с козами, свиньями и гусями батальоны
расступились, пропуская мимо себя главную ударную силу трудящихся - сводный
отряд прокаженных и сифилитиков. Эти Богом обиженные люди все были в масках,
тем самым всех призывая к маскам, к единообразию лиц, потому что все Богом
данное - для всех, общее и одинаковое. Разве это высокое и никогда не
исчезающее небо - только для избранных? Разве землей выращенные плоды не
всякой утробе полезны? И кто из живущих откажется от жареного поросенка? А
развали бабу на травушке, закрой подолом лицо ее, - да у каждой под юбкой
одно и то же! И все мы, из милости высшей сотворенные, в каких-то мелочах
друг от друга отличаемся, и маски - только знак нашей общей схожести, и горе
тем, кто думает иначе, пусть кара небесная обрушится на богатеньких, которые
присвоили себе право брать все лучшее, отдавая нам, как собакам, худшее...
призывом к победе и смерти; гибель в сражении обеспечивала блаженный рай
одним и геенну огненную другим. На прорыв вражеских редутов пошла ударная
сила - люди в балахонах и масках; брат Мартин придерживал рвущегося в бой
брата Родольфо, но не уследил: ученик пропал, и тогда, разя мечом злобную
стаю нелюдей, в гущу боя бросился брат Мартин. Хрипели в предсмертных
мучениях лошади, ничком лежали люди, и кровью пропитывалась земля. Брат
Родольфо мелькнул впереди, он отбивался трофейным мечом от наседавших
эксплуататоров, а потом будто надломился и упал. Мартин пробивался к нему,
круша черепа, и достиг наконец холма, на котором едва не нашел вечное
блаженство брат Родольфо, заваленный трупами. Разбросав их, брат Мартин
наклонился над учеником и с одного наметанного на смерти взгляда понял, что
успел, что жив еще брат Родольфо, пораженный вражеским мечом в голову. Краем
полукафтана отер он кровь с лица не навеки уснувшего, и в этот момент на
самого Мартина обрушился меч...
Бузгалин небрежненько поинтересовался, как в миллионном городе отыскал Иван
свою любимую Ниночку... Невнятное пожатие плеч могло сойти за ответ, но
повторный вопрос поднял Кустова на ноги. "Что ты хочешь этим сказать?" -
грозно вопросил он, и тогда последовало уточнение, равное сигналу опасности.
бы обоим поднабраться, а на деле... Ведь не ты, а она тебя нашла здесь! Кто
указал?
конечно, искал эту Нинку по телефону, полистывая справочник, мог найти и
старых знакомых, что маловероятно, а уж те... Баба она хваткая, через
частную службу знакомств до кого угодно доберется.
менее Нина прилетела сюда!
кушетки - он клялся бы, отрицая любые связи ее с полицией, потому что все
подозрения заглушались скорыми объятиями, ожиданием этой кушетки. Но в
том-то и дело, что женщина кушетки помнит, а мужчина забывает, ему мнятся
уже другие постели, другой стиль раздевания.
боялся), а на стул. - Что делать-то?
а Бузгалин мог только догадываться. Отколовшаяся от Англии страна все хотела
делать не так, как на далеком родительском острове, и дурила. Кенгуру,
утконосы, тасманийский волк, смрадный дух маори, ущербная психика бывших
каторжан и местное зверье никак не уживаются с привезенным из Европы стадом.
выражаются русские, рвать когти.
знакомого Колизея, все былые страхи колыхнулись в нем и подавились, былые же
победы наполняли тело и душу восторгом скорой битвы. Поднялся неспешно,
зевнул, огляделся, будто случайно подойдя к окну; губы сложились для свиста,
мелодия незнакомая. Он совершал обход владений, он прошелся по лесу, по
Посняков Андрей
Афанасьев Роман
Контровский Владимир
Корнев Павел
Пехов Алексей
Шилова Юлия