кальвинистским упорством обнажают перед читателем душу. Что-то еще
заставляет Достоевского выворачивать их жизнь наизнанку и разглядывать все
складки и морщинки их душевной подноготной. И это не стремление к Истине.
Ибо результаты его инквизиции выявляют нечто большее, нечто превосходящее
саму Истину: они обнажают первичную ткань жизни, и ткань эта неприглядна.
Толкает его на это сила, имя которой - всеядная прожорливость языка,
которому в один прекрасный день становится мало Бога, человека,
действительности, вины, смерти, бесконечности и Спасения, и тогда он
набрасывается на себя.
* Авторизованный перевод с английского А. Сумеркина
___
подданными. Уже в этом смысле народу выгодно, чтобы правил старик. Не то
чтобы мысль о неизбежности смерти обязательно просвещала и смягчала нрав, но
время, затраченное тираном на размышления о собственном, скажем, обмене
веществ, есть время, отнятое от дел государственных. И внутренние, и
международные периоды затишья прямо пропорциональны числу болезней, грызущих
вашего Генерального Секретаря или Пожизненного Президента. Даже если у него
хватает восприимчивости научиться искусству дополнительной черствости,
которому учат все болезни, он не торопится применить это благоприобретенное
искусство к дворцовым интригам или внешней политике, хотя бы потому, что
инстинктивно стремится вернуться в прежнее здоровое состояние, а то и верит,
что полностью поправится.
расчетов, как бы сохранить статус кво. Это происходит потому, что человек в
его положении не видит различий между настоящим, историей и вечностью -
госпропаганда сплавила их воедино, потому что так удобнее и самому тирану, и
населению. Он держится за власть, как другие люди преклонного возраста за
свои пенсии и сбережения. То, что порой кажется чисткой в верхах,
воспринимается народом как попытка поддержать устойчивость, на которую
народ-то и рассчитывал в первую очередь, когда позволял тирании укрепиться.
вершина привлекает наше внимание. Рано или поздно взгляд наблюдателя
утомляется ее нестерпимым геометрическим совершенством, взгляд требует
перемен. Однако когда перемены происходят, они почти всегда к худшему.
Старик, борющийся за то, чтобы избежать позора и неудобств, которые особенно
неприятны в его возрасте, по крайней мере, вполне предсказуем. Сколь бы
гнусным и злым ни выглядел он в этой борьбе, она не отражается ни на
внутренней структуре пирамиды, ни на ее вовне падающей тени. Да и те, с кем
он борется, соперники, вполне заслуживают жестокого обращения, хотя бы за
тавтологичность их амбиций при разнице в возрасте. Ибо политика есть не что
иное, как чистейшая геометрия, объединенная с законом джунглей.
лучше будет старым, поскольку старики не притворяются ангелами. Единственная
задача стареющего тирана - удержать свое положение, его демагогия и
лицемерие не подавляют умы подданных необходимостью в них верить или
текстуальным разнообразием; в то время как молодой выскочка с его подлинным
или наигранным рвением и целеустремленностью всегда в конечном счете
повышает уровень общественного цинизма. Оглядываясь на историю человечества,
мы можем уверенно сказать, что цинизм - подлинная мера прогресса.
Одни больше нажимают на жестокость, другие на лицемерие. Вспомним Ленина,
Гитлера, Сталина, Мао, Кастро, Каддафи, Хомейни, Амина и проч. Они всегда
намного превосходят своих предшественников и по-новому выкручивают руки
своим гражданам, как, впрочем, и мозги наблюдателям. Для антрополога,
наблюдающего со стороны (и на весьма значительном расстоянии, конечно),
такой тип развития представляет большой интерес, ибо расширяет наши
представления о возможностях человечества как вида. Необходимо заметить,
однако, что описанный процесс зависит не в меньшей степени от технического
прогресса и общего роста населения, чем от исключительной зловредности
данного диктатора.
демократические, так и авторитарные, уводят все дальше от духа
индивидуализма, к стадному натиску масс. Идея экзистенциальной
исключительности человека заменяется идеей анонимности. Личность гибнет не
столько от меча, сколько от пениса, и, как бы ни была мала ваша страна, она
требует (или становится объектом) центрального планирования. Подобные
обстоятельства легко порождают ту или другую автократию, в каковом контексте
тиранов можно рассматривать в качестве компьютеров устарелого образца.
куда ни шло. Беда заключается в том, что тираны в состоянии приобретать
новые, по последнему слову техники компьютеры и норовят пользоваться ими.
Примеры эксплуатации устаревшей моделью современной технологии:
Шикельгрубер, овладевший микрофоном, или Сталин, пользующийся телефонным
подслушиванием для устранения своих оппонентов в политбюро.
и не по чистой случайности. Человек с подобным призванием обычно
предпочитает короткий путь и тиранит собственную семью, тогда как настоящие
тираны обычно застенчивы и вообще ужасно скучны в быту. Орудие тирании -
политическая партия (или армия, чья структура не отличается от партийной),
ибо для того, чтобы забраться на вершину чего-то, нужно иметь нечто, чему
свойственна вертикальная топография.
фиктивная реальность, изобретенная интеллектуальными (или обыкновенными)
безработными. Они приходят в этот мир и обнаруживают, что его физическая
реальность, его горы и небоскребы, все уже заняты. Таким образом перед ними
выбор - ждать, пока в старой системе освободится место, или создать свою
новую, альтернативную. Последний способ представляется им более
стремительным, хотя бы потому, что можно начинать не откладывая. Создание
партии - уже самодостаточное занятие, и при этом всепоглощающее. Оно,
конечно, не приносит немедленных плодов; но с другой стороны, работа
нетрудная и для психики весьма комфортабельная ввиду невнятности
устремлений.
обычно создает себе идеологию и мифологию. В общем, новая реальность всегда
создается по образцу старой, подражая существующим структурам. При помощи
такой техники одновременно скрывается недостаток воображения и всему
предприятию придается некая дымка подлинности. Вот, кстати, почему эта
публика так обожает реалистическое искусство. Вообще отсутствие воображения
подлиннее, чем его наличие. Жужжащая скука программы партии, серый,
неприметный вид ее вождей привлекают массы как собственное отражение. В
эпоху перенаселенности зло (равно как и добро) так же посредственны, как их
субъекты. Хочешь быть тираном - будь скучен.
процессе карабкания, когда видят, что удалось перехитрить соперника,
оттолкнуть, разжаловать. В начале века, в период расцвета политических
партий, были и дополнительные удовольствия - выпустить, скажем, какую ни на
есть брошюрку, удрать от полицейского, произнести зажигательную речь на
подпольном съезде, отдохнуть за партийный счет в Швейцарских Альпах или на
Французской Ривьере. Теперь все это в прошлом: острые проблемы, фальшивые
бороды, штудирование Маркса. Все, что осталось,- это ожидание повышения,
бесконечная волокита, картотеки и выискивание тех, на кого можно положиться.
Даже язык за зубами держать неинтересно, потому что все равно с него не
сорвется ничего достойного внимания подслушивающих устройств, которыми
начинены стены вокруг тебя.
только то, что тем самым всему предприятию придается ощущение подлинности:
ибо то, что требует времени, реально. Продвижение неспешно даже когда партия
в оппозиции; что касается правящей партии, то ей и вовсе спешить некуда:
после полувекового пребывания у власти она сама способна распределять время.
Конечно, с точки зрения идеалов, в викторианском смысле этого слова,
однопартийная система не слишком отличается от современных форм
политического плюрализма. И все же, чтобы вступить в единственную
существующую партию, надо обладать более чем средним запасом бесчестности.
личное дело, раньше шестидесяти в политбюро не попадешь. А в этом возрасте
жизнь уже абсолютно необратима, и тот, кто ухватился за бразды правления,
разожмет кулаки только для панихидной свечи. Шестидесятилетний человек вряд
ли решится на что-либо экономически или политически рискованное. Он знает,
что ему осталось лет десять, и радости его - гастрономического или
технического порядка: роскошная диета, заграничные сигареты и заграничные же
автомобили. Он человек статуса кво, что, конечно, выгодно в международных
отношениях, поскольку ракетный арсенал у него неуклонно растет, но
невыносимо внутри страны, где ничегонеделание означает ухудшение
существующих условий. И хотя последним обстоятельством могут воспользоваться
его соперники, он скорее ликвидирует их, чем предложит какие-то перемены.
Ведь всегда чувствуешь легкую ностальгию по тому порядку вещей, который
привел тебя к успеху.
двадцать самое большее. За этим пределом неизбежно соскальзывание в нечто
весьма монструозное. Тогда мы имеем дело с величием, проявляющимся в
развязывании войн или террора внутри страны, или того и другого вместе.
Природа, слава Богу, берет свое, иногда, правда, пользуясь как своим орудием
соперником тирана, и, как правило, вовремя, т. е. прежде чем наш герой