устоять на ногах.
стычек с католиками-ирландцами, даже черные, выходцы с Востока и
евреи-хасиды надевали что-нибудь зеленое. И Мерили, и Грегори, и я, и Фред -
все мы были в зеленом. Дома, на кухне, Сэм By тоже надел зеленое.
расставив ноги, сжав кулаки. Мерили он бил часто, но меня, конечно, ни разу.
Странно, меня еще никто не бил. Так никто и не побил никогда.
старости, деньги и власть против физической привлекательности, тайные
мгновенья запретной радости и всякое такое - но Грегори говорил только о
благодарности, о преданности и современном искусстве.
до первой мировой войны, когда нас с Мерили еще и на свете не было! В то
время общество с большим трудом принимало изменения стиля живописи. Зато
теперь, конечно, все необычное сразу же провозглашают шедевром!
x x x
вздумали! - бушевал Грегори. - Любящий папа просил только одного в
доказательство вашей преданности - никогда не ходить в Музеи современного
искусства.
входа в музей. Думали, наверно, что он накрыл нас, когда мы выходили из
отеля или меблирашек, в общем, оттуда, где для любовников всеща найдется
постель. И если поняли его "папа" буквально, то, разумеется, решили, что он
мой отец, а не ее, ведь мы с ним так похожи.
стороне, а не на их. Плевать мне, что вы смотрите всякий хлам. Но вы - моя
команда и должны были этим гордиться. - Он задыхался от гнева и яростно
мотал головой.
не смейте ходить в Музей современного искусства!
x x x
вышли довольные, взявшись за руки, словно деревенская парочка. Возможно, мы
так и стояли перед ним, взявшись за руки, словно деревенская парочка.
нами уже было молчаливое согласие, что нынче мы будем вместе. Понимаю
теперь, мы себя уже не контролировали и, даже если бы не налетели на него,
все равно в тот день стали бы любовниками. Раньше, рассказывая эту историю,
я всегда подчеркивал, что, если бы мы на него не напоролись, ничего бы между
нами не было.
x x x
одном: не оказывать уважения заведению, в котором мазки, плевки, пачкотня и
блевотина сумасшедших, всяких там дегенератов и шарлатанов считаются
великими творениями, достойными поклонения.
мужчины, даже в гневе, выбирали выражения в присутствии женщин и детей,
избегая слов вроде "х...я" или "срань".
запретные прежде слова употребляют все и каждый, ведь женщины, да и дети,
без всякой застенчивости говорят обо всем, что касается тела, а значит, и
обходиться со своим телом будут разумнее.
приводит еще и к тому, что они ничего толком выразить не умеют? - И напомнил
привычку кухаркиной дочки именовать всех, кто по какой-то причине ей не
нравится, "жопа занудная".
эту кличку, позаимствованную из проктологии.
x x x
свой знаменитый британский акцент. - Ты мне был как сын, - сказал он мне, -
а ты дочкой, - это относилось к Мерили, - и вот благодарность! И самое
обидное даже не то, что вы туда пошли. Нет. Самое обидное, что вы такими
счастливыми оттуда вышли! Это же издевательство надо мной и всеми, кто
пытается сохранить чистоту в искусстве!
"Арарат", и будет жить на яхте до тех пор, пока Фред ему не сообщит, что мы
убрались из дома на Сорок восьмой улице и даже следов нашего пребывания не
осталось.
восмидесятифутовой яхте в сухом доке! Входить и выходить по трапу,
пользоваться бортовым туалетом и телефоном!
галлюцинация, сколько туда вложено усилий и затрат!
убьют в Египте в итальянской форме!
и здравым смыслом меньше, чем самое радикальное современное искусство!
x x x
установила, что ни одной книги своего бывшего лучшего друга Пола Шлезингера
я так и не дочитал до конца.
Они у меня все есть. Занимают в библиотеке свою почетную полочку, и на
каждой дарственная надпись его рукой, свидетельство того, как мы близки с
Полом вот уже столько лет. Я читал рецензии почти на все его книги и ясно
представляю себе, как они котируются.
это никогда не говорили. В обычной жизни человек он безответственный, и,
зная это, я не могу относиться серьезно к его книгам. Ну как я буду всерьез
воспринимать то, что написано в них о любви и ненависти, о Боге и человеке,
о том, оправдывает ли цель средства и так далее? Впрочем, вот что: мы с ним
квиты. Он никогда не ставил меня высоко ни как художника, ни как
коллекционера, да и с чего бы?
x x x
библиотеке она обнаружила толстую иллюстрированную книгу со сломанным
переплетом - страницы потрепаны, да еще и в пятнах от пальцев, перепачканных
краской, хотя книга вышла только три года назад. В книге изображена военная
форма практически всех родов войск всех армий, принимавших участие во второй
мировой войне. Миссис Берман без обиняков спросила, имеет ли книга отношение
к тому, что в амбаре.
x x x
вдруг разбирал смех, и мы, цепляясь друг за друга, хохотали и хохотали. Так
вот всю дорогу ластились друг к другу, и все больше нас друг к другу тянуло.
авеню. Зеленого ничего нет ни на том, ни на другом. Они переругивались на
непонятном языке. То ли македонцы, то ли баски, то ли с Фризских островов,
Бог их знает.
того, что один армянин спустил ее с лестницы. Зато другой армянин обнимал
ее, зарывался головой ей в волосы и все прочее, а в штанах у него было
такое, что хоть кокосовый орех коли.
священной. В мечтах мы вместе покидали Сады Эдема, и так вот, поддерживая
друг друга, влачились через пустыню, преодолевая испытания - большие и
малые.
А человеку, которому мы собирались наставить рога или что-то в этом роде, -
пятьдесят три, и жить ему оставалось всего семь лет, совсем не мало, как
подумаешь теперь. Воображаю - иметь сейчас впереди еще целых семь лет!
x x x
кое-чем еще, что им предназначено на земле, а предназначено ведь не только
есть, пить да спать. И не было тут ни мести, ни вызова, ни грязи. Мы же не в
постели Грегори этим занялись, где Мерили спала с ним, не в постели Фреда
Джонса в соседней комнате, не в ослепительной комнате для гостей,
напоминавшей апартаменты времен Французской империи, не в студии и даже не в
моей постели, хотя могли бы выбрать местечко где угодно, кроме подвала, - в
доме ведь не было никого, кроме Фу Манчу. Наше безумное соитие в чем-то
предвосхищало абстрактный экспрессионизм, это было просто соитие - и все.
работал, да и все абстрактные экспрессионисты работали примерно так же.
меньше, делает холст.
предлагает, даже диктует, что делать. У нас с Мерили первым мазком был
поцелуй у двери, как только мы вошли в дом, долгий, влажный, жаркий,