ему разум, как не для того, чтобы спастись. Нельзя ли как-то достичь его
разумения через этот вывих его натуры, выправить, повернуть ее обратно?
Когда мы остались с ним в столовой с глазу на глаз, он как будто сам
подтолкнул меня на этот путь. Подали жареную баранину, и я отпустила
прислугу. Майлс, прежде чем сесть за стол, стоял с минуту, держа руки в
карманах, посматривал на баранью ножку, и казалось, вот-вот отпустит
какую-то шутку. Но вместо этого он сказал:
поможет ей выздороветь. Блай стал ей вреден. Садись, кушай баранину.
за стол, продолжал:
расхвораться, если б осталась тут. Надо было захватить болезнь вовремя.
Дорога ослабит влияние, - о, я говорила очень серьезно, - и сведет его на
нет.
с тем очаровательным умением держать себя за столом, которое со дня его
приезда избавило меня от всякой необходимости делать ему замечания. За что
бы ни исключили его из школы, это было не за неряшливость в еде. Сегодня,
как и всегда, он держался прекрасно, безукоризненно, но заметно более
настороженно. Ему явно хотелось признать как нечто само собой разумеющееся
много больше того, чем он понимал и в чем мог разобраться без помощи, и он
погрузился в дружелюбное молчание, нащупывая почву. Наша трапеза была из
самых кратких - сама я только делала вид, что ем, и немедленно велела
убирать со стола. Пока убирали, Майлс стоял, снова засунув руки в карманы и
повернувшись ко мне спиной, - стоял и смотрел в широкое окно, за которым еще
недавно я увидела то, от чего так взорвалась. Мы молчали, пока здесь была
служанка, вот так же, почему-то подумалось мне, молодожены во время своего
свадебного путешествия умолкают в гостинице, стесняясь присутствия
официанта. Майлс повернулся ко мне только тогда, когда служанка оставила
нас. - Ну вот мы и одни!
совсем. Нам было бы неприятно остаться совсем одним! - продолжала я.
карманах и стоя передо мной, - они не очень-то идут в счет, правда?
как бы нетерпеливыми шагами. Он постоял немного, приникнув лбом к стеклу,
вглядываясь в знакомые мне нелепые кустарники и унылый октябрьский день. У
меня всегда была с собой для вида "работа", и под этим лицемерным предлогом
я пошла и села на софу. Успокаивая себя этим занятием, как это бывало не раз
в те мучительные минуты, о которых я уже рассказывала, когда я знала, что
дети поглощены чем-то, к чему у меня нет доступа, я понемножку приходила в
привычное состояние - готовности ко всему, самому худшему.
мальчика, почувствовала, что он смущен и что мне сейчас доступ открыт. Это
ощущение несколько минут все усиливалось, и внезапно я поняла, что оно
связано с тем, что это ему сейчас закрыт доступ. Рамы и стекла громадного
окна были как бы картиной, и для него в этой картине чего-то недоставало.
Был он в этой картине или вне ее, во всяком случае, я видела его. Он был
как-то растерян, но все так же прелестен: и во мне встрепенулась надежда. Не
ищет ли он за этим колдовским стеклом чего-то невидимого ему, и не в первый
ли раз за все время он терпит такое разочарование? В первый, в первый раз: я
сочла это счастливым предзнаменованием. Его это заметно встревожило, хоть он
и крепился; весь день он был в какой-то тревоге, и, даже когда сидел за
столом, держась, как и всегда, учтиво, непринужденно, ему приходилось
пускать в ход свой необычный дар, чтобы сохранить эту непринужденность.
Когда он повернулся ко мне, казалось, что он лишился этого дара.
когда-либо. Надеюсь, тебе это было приятно, - храбро продолжала я.
дома. Я никогда еще не чувствовал себя так свободно.
ему.
было столько проницательности, сколько мне никогда не доводилось слышать в
двух словах. И не успела я ему ответить, он продолжал, как будто
почувствовав, что это дерзость, которую надо смягчить.
как мы с вами остались одни, вам больше приходится проводить время в полном
одиночестве. Но я думаю, что вас это не очень огорчает, - прибавил он.
может меня не огорчать? Хотя я и отказалась от всех притязаний на твое
общество - ты так от меня отдалился, - тем не менее оно мне очень приятно. А
ради чего бы другого я здесь осталась?
такое выражение, какого я никогда не видела до сих пор.
участие, и останусь до тех пор, пока для тебя не подыщут что-либо
подходящее. Тебя это не должно удивлять.
я пришла и сидела около тебя на кровати, что нет на свете ничего такого,
чего бы я для тебя не сделала?
голосом; но ему это удалось гораздо лучше, чем мне: грусть, проступавшая на
его лице сменилась улыбкой, и так, смеясь, он притворился, будто мы с ним
весело шутим.
что-то сделал. Но ведь ты знаешь что ты ничего не сделал.
какой-то наигранной готовностью.
сам знаешь.
возмущения; у меня даже нет слов выразить, что я почувствовала, уловив в
этом едва заметный признак того, что он сдается. Казалось, то, чего я так
мучительно добивалась, вот-вот свершится, а я была только изумлена.
еще чего-нибудь, что могло заставить меня остаться, и наконец вымолвил:
странное - впечатление, что я первый раз обнаруживаю у него признаки страха,
который вот-вот завладеет им. Как будто он вдруг стал бояться меня, и мне
пришло в голову, что, пожалуй, это было бы лучше всего - заставить его
бояться. Но как я ни старалась напустить на себя строгость, все мои усилия
были тщетны, и в следующую минуту я услышала свой голос, мягкий и чуть ли не
до смешного кроткий.
трогательнее, что мучительное усилие заставило его вспыхнуть. Он схватил
шляпу, которую принес с собой, и стоял, вертя ее с таким видом, что я, уже
почти достигнув цели, почувствовала неизъяснимый ужас от того, что я делаю.
Каким бы путем я ни добилась признания, оно будет жестоким насилием над этим
маленьким беспомощным существом, открывшим мне возможность такого
прекрасного общения - ведь это значило внушить ему понятие грубости и вины.
Не низостью ли было зародить в этом прелестном создании такое несвойственное
ему стеснение. Кажется, я вношу теперь в наши отношения ясность, которой еще
не могло быть в то время, ибо мне представляется, что перед нашими бедными
глазами уже сверкнула искра предвидения грядущей муки. И мы кружили один
вокруг другого с мучительными сомнениями, со страхом, словно бойцы, не
смеющие сойтись ближе. Но ведь мы же страшились друг за друга! Мы выжидали и
еще некоторое время оставались невредимыми.
останетесь со мной, и нам обоим будет хорошо, и я сам хочу рассказать вам -
да, хочу. Но не сейчас.