что-то сказать и, ничего не сказав, захлопнулась, вышла.
ты же не можешь думать, что я думаю, что... что она... Это все потому, что
она хочет записаться на меня, а я...
мне все равно. Я знаю -- ты поверишь не тысяче, но одной мне. Потому что
ведь после вчерашнего -- я перед тобой вся, до конца, как ты хотел. Я -- в
твоих руках, ты можешь -- в любой момент...
в уши, в щеки, я крикнул: -- Не надо об этом, никогда не говори мне об этом!
Ведь ты же понимаешь, что это тот я, прежний, а теперь...
не знаешь, чем кончится. Иначе не стоило бы и читать...
смотрит сейчас куда-то очень далеко, зацепилась глазами за облако, плывущее
неслышно, медленно, неизвестно куда...
дни... Ты знаешь: с сегодняшнего вечера отменены все аудиториумы.
какие-то столы, медики в белом.
чувствую: включили ток, искра бежит -- и не нынче, так завтра... Но, может
быть, они не успеют.
чего я хочу: чтобы успели -- или не успели. Мне ясно только одно: I сейчас
идет по самому краю -- и вот-вот...
равно, как заткнуть рукою дуло -- и думать, что можно удержать выстрел. Это
-- совершенное безумие!
кто-то вчера. Ты помнишь? Там...
молча смотрю на ее лицо: на нем сейчас особенно явственно -- темный крест.
-- и уйдем с тобою туда, за Стену -- к этим... я не знаю, кто они.
видел, пылает печь, искры, языки огня вверх, навалены горы сухих, смоляных
дров. И мне ясно: поздно уже, мои слова уже ничего не могут...
минуты... Я схватил ее за руку.
которую я так ненавидел. Я хотел выдернуть, но она держала крепко.
отсюда, из города, случалось любить тех. И в тебе, наверное, есть несколько
капель солнечной, лесной крови. Может быть, потому я тебя и -- --
сердце. И я кричу:
-- потому что ты любишь... их, а я даже не знаю, кто они, откуда они. Кто
они? Половина, какую мы потеряли. H2 и O -- а чтобы получилось H2O -- ручьи,
моря, водопады, волны, бури -- нужно, чтобы половины соединились...
мой стеклянный треугольник и все время, пока я говорил, прижимала его острым
ребром к щеке -- на щеке выступал белый рубец, потом наливался розовым,
исчезал. И удивительно: я не могу вспомнить ее слов -- особенно вначале, --
и только какие-то отдельные образы, цвета.
трав, на темных глинах, на синеве снегов -- красные, непросыхающие лужи.
Потом желтые, сожженные солнцем травы, голые, желтые, всклокоченные люди --
и всклокоченные собаки -- рядом, возле распухшей падали, собачьей, или,
может быть, человечьей... Это, конечно -- за стенами: потому что город --
уже победил, в городе уже наша теперешняя -- нефтяная пища.
над лесами, над деревнями медленные столбы, дым. Глухой вой: гонят в город
черные бесконечные вереницы, чтобы силою спасти их и научить счастью.
уцелела и осталась жить там, за Стенами. Голые -- они ушли в леса. Они
учились там у деревьев, зверей, птиц, цветов, солнца. Они обросли шерстью,
но зато под шерстью сберегли горячую, красную кровь. С вами хуже: вы обросли
цифрами, по вас цифры ползают, как вши. Надо с вас содрать все и выгнать
голыми в леса. Пусть научатся дрожать от страха, от радости, от бешеного
гнева, от холода, пусть молятся огню. И мы, Мефи, -- мы хотим...
камне -- изображен юноша... Или нет: я лучше на твоем языке, так ты скорее
поймешь. Вот: две силы в мире -- энтропия и энергия. Одна -- к блаженному
покою, к счастливому равновесию; другая -- к разрушению равновесия, к
мучительно-бесконечному движению. Энтропии -- наши или, вернее, -- ваши
предки, христиане, поклонялись как Богу. А мы, антихристиане, мы...
вскочил тот самый сплюснутый, с нахлобученным на глаза лбом, какой не раз
приносил мне записки от I.
мог сказать ни слова: должно быть, бежал во всю мочь.
этот -- ну, как это... вроде горбатенького...
непонятное мне.
завтра...
секунду из-под своего лбяного навеса. И я -- один.
нашли меня за этой работой на пользу Единого Государства. И вдруг -- каждый
волос на голове живой, отдельный и шевелится: "А что, если возьмут и прочтут
хотя бы одну страницу -- из этих, из последних?"
дрожало перо у меня в руке, колыхались, сливаясь, буквы...
комнат -- увидят. И потом я уже не могу, не в силах истребить этот мучитель
ный -- и может быть самый дорогой мне -- кусок самого себя.
листов, сунуть их под себя -- и вот теперь прикованный к колеблющемуся
каждым атомом креслу, и пол под ногами -- палуба, вверх и вниз...
крадучись, видел: они шли из комнаты в комнату, начиная с правого конца
коридора, и все ближе. Одни сидели застывшие, как я; другие -- вскакивали им
навстречу и широко распахивали дверь -- счастливцы! Если бы я тоже...
усовершенствованнейшая дезинфекция, и вследствие этого в организме Единого
Государства никакая перистальтика..." -- я прыгающим пером выдавливал эту
совершенную бессмыслицу и нагибался над столом все ниже, а в голове --
сумасшедшая кузница, и спиною я слышал -- брякнула ручка двери, опахнуло
ветром, кресло подо мною заплясало...
(как трудно играть комедию... ах, кто мне сегодня говорил о комедии?).
Впереди был S -- мрачно, молча, быстро высверливая глазами колодцы во мне, в
моем кресле, во вздрагивающих у меня под рукой листках. Потом на секунду --
какие-то знакомые, ежедневные лица на пороге, и вот от них отделилось одно
-- раздувающиеся, розово-коричневые жабры...
что она сейчас -- == Все мое существо билось и пульсировало в той (к
счастью, непрозрачной) части тела, какою я прикрыл рукопись.
негромко сказала:
всегда вот так, за столом... Совершенно не щадит себя!
заслонил локтем написанное, но он строго крикнул:
из глаз выскользнула у него улыбка, юркнула вниз по лицу и, чуть пошевеливая