кроватью старый сундук в коридоре под лестницею. Равиль был обаятелен,
и соседи Арсения постепенно сдружились с ним, слюбились, не гнали, не
доносили коменданту и милиции. Года два пани Юлька терпела, но то ли
нашелся очередной кандидат в мужья, то ли надоело платить ежемесячные
пятерки, которыми оборачивалась для нее мертвая Равилева душа (не
столько, наверное, пятерок жалела пани Юлька, сколько обижало
наплевательское Равиля к пятеркам этим отношение), - но пани Юлька с
Равилем развелась и из квартиры, а стало быть, и из Москвы - выписала.
Равиль помечтал-помечтал: а не подать ли, мол, в суд, а намечтавшись
вдоволь, уехал в провинцию, и вплоть до той зимней ночи в Н-ске, когда
прозвучали стихи про смерть на балконе, друзья не виделись.
сказала: знаешь, на днях заходила к Раузе. У ее соседки сын - вылитый
ты! Только бородку вот отрастить. Ну? удивился Арсений. Случаются же
совпадения! - И снова мучился целую ночь: месячный младенчик с
удивленно открытым ртом и сосредоточенными зелеными глазками витал
перед мысленным взором таким, каким увиделся в первое и последнее их
свидание.
обсыпанная перхотью и обутая в стоптанный, заляпанный грязью башмак,
просунулась в щель приоткрытой двери, сказала сладеньким бабьим
голоском: что, мальчики? Подорвем экономическую мощь социалистического
государства? Хи-хи. А где Яневская? Как всегда, обедает? Хи-хи-хи - и
исчезла. Про экономическую мощь - это была шутка человека, Игоря
Целищева, заведующего публицистическим отделом, которую, услышанную
месяца полтора назад, Игорь ежедневно повторял: с тех пор как кофе
подорожал, в редакции перешли на чай, и вот призыв к подрыву
представлял изысканнейшее, остроумнейшее - на взгляд Целищева -
приглашение к столу.
гектаре гадить не сяду, чуть слышно произнес обычно громкий Аркадий в
ответ на молчаливый Арсениев вопрос. Он меня вчера снова закладывал
Вике и шефу. Шепотом Аркадий говорил потому, что новый главный велел
сломать в редакции все кирпичные стенки между отделами и разгородить
помещение тонкими застекленными деревянными рамами, более
приличествующими на первый взгляд какому-нибудь японскому домику из
оперы Пуччини, нежели солидному идеологическому учреждению. Взгляд же
более пристальный обнаруживал как раз идеологическую подоплеку
реконструкции интерьера: она позволяла каждому контролировать если не
мысли - во всяком случае речи соседа справа и слева. Впрочем, была в
этом и некая прелесть: можно переговариваться с коллегами, не покидая
отдела.
на одном гектаре. Поэтому ты как хочешь, а я пошел пить чай.
было. Почем? Семь с половиной. И там, помню, как раз писали, что
наиболее яркий индикатор экономического краха государства... Просто
популяризация: ну, будто симпатичный человек прочел Мастера вслух. На
прошлой неделе - семь-ноль. А ты за своего чего хочешь? Города и музеи
мира. Две ночи стояла, записывалась. Полгода ждала, бегала любоваться,
следила, как очередь движется. Отсутствие мяса, подорожание кофе,
разные эрзацы и все такое. Причем где-то у нас читала: про фашистскую
Германию, что ли. А он говорит: не ЦСУ, а прямо ЦРУ: такое
впечатление, будто все мы - государственные преступники. Прочитал,
высказал попутно пару мыслей. Так что в прямом смысле это и не театр
вовсе. Получаю открытку, прихожу, а мне вместо финского кабинета
югославскую LМоникуv суют! - в комнате, где проходили чаепития, так
называемом конференц-зале, хоть никаких конференций там сроду не
устраивали, стоял длинный, составленный из трех канцелярских, стол; на
конце его, примыкающем к окну, кипел электросамовар; посередине
располагались вазочки с сухарями, печеньем, соломкой; перед каждым из
десятка сотрудников, удостоенных приглашения (род клуба: только свои),
дымилась чашка, - ты знаешь, что у меня нету. Тогда Овидия и двух
Мастеров. Кого? Это еще у Ромма. LОбыкновенный фашизмv. Когда он
сдавал картину в Госкино... Обрабатываем, говорит, разные таблицы, и
волосы дыбом встают. Уже за одно то, что ты в курсе всего этого, тебя
следует расстрелять как последнего диссидента и врага народа. А ты
говоришь: статистика. LВишневого садаv не видел, но думаю, что играть
его там некому. Ну какой из Высоцкого Лопахин? Смех один! А взять
пришлось. Так что если кому LМоникуv надо, дай мой телефончик.
Вмазался он, конечно, круто. А рядом такая баба сидела, блондинка! И
вовсе не баба. Карга лет пятидесяти. А я говорю: блондинка, сам видел!
Ромм тогда возьми да и брякни вслух, на голубом глазу: вы могли, мол,
подумать, что это про нас?! Купил их, одним словом. Да Доронина давно
развелась, она сейчас за сыном Гришина! Кавабату и Фриша. Я ж сам
Мастеров собираю. Твое дело, старик. И заметь, говорит, у нас почти
тысяча человек, и все все понимают. Памятник Неизвестному Маршалу: ИМЯ
ТВОЕ БЕССМЕРТНО, ПОДВИГ ТВОЙ НЕИЗВЕСТЕН. Как раз в этом и юмор, что
все все понимают - от министра до таксиста - а делают вид, что не
понимают ничего. В основном потому, что всех это устраивает. Ладно,
старуха. Умер-шмумер, был бы здоров. Все там будем. Тут-то наша высшая
свобода и есть: слово не означает дела, и наоборот. Самое что ни на
есть демократическое государство: живем по воле большинства.
Люмпен-демократия! А про медаль слыхал? ЗА ВОЗРОЖДЕНИЕ ЦЕЛИННЫХ И
МАЛЫХ ЗЕМЕЛЬ?
все-то он сегодня норовил куда-то вмешаться. Риск по-французски - это
когда десять французских парней выпивают десять бутылок коньяку и едут
к десяти женщинам, наверняка зная, что у одной из них сифилис; риск
по-американски - это когда десять американских парней выпивают десять
бутылок виски, садятся в десять автомобилей и с погашенными сварами
мчат на полной скорости к пропасти, наверняка зная, что у одной из
машин не работают тормоза; и, наконец, риск по-русски - это когда
десять русских парней выпивают десять бутылок водки - иногда им и чая
хватает, вставил Арсений отсебятинку - и начинают рассказывать
политические анекдоты, наверняка зная, что как минимум один из них -
стукач.
намекаешь?! Но тут очень удачно, очень кстати раздался коридорный
звонок. Что звеним? как ни в чем не бывало осведомился Арсений у
Целищева. Очередная порнушка? Почему порнушка? - Целищев предпочел
счесть Арсениев вопрос за извинение, чем остаться без последнего
вообще; Арсений тоже предпочел зря отношений не обострять. Почему
порнушка? Порнушка позже. Собрание. Поспешно доглатывая чай, толкаясь
в дверях, десять русских парней поперли из конференц-зала. Арсений
глянул на доску объявлений, - как же он раньше-то не заметил, не
слинял вовремя! - СЕГОДНЯ В 14.30 СОСТОИТСЯ ОТКРЫТОЕ ПАРТИЙНОЕ
СОБРАНИЕ НА ТЕМУ: РАБОТА ЛЕОНИДА ИЛЬИЧА БРЕЖНЕВА LЦЕЛИНАv И НАШИ
ЗАДАЧИ В ЕЕ СВЕТЕ. Ты случайно не знаешь, - догнал Арсений Целищева,
чтобы лишний раз подтвердить ему, что все они свои,- какое отношение
наш журнал имеет к сельскому хозяйству? И попытался проскользнуть в
отдел. Не тут-то было: неизвестно откуда возникла на пути Вика.
Арсений Евгеньевич, пропела игриво, вы ку-да-а? Работать! Я же не член
партии. Вика, кажется, не заметила иронии и продолжила вокализ: а
собрание-то у нас откры-ы-тое-е... Сколько я понимаю в русском языке,
перешел Арсений в прямое контрнаступление, слово открытое означает,
что туда можно приходить. А не должно! Тут уж Вика не выдержала,
посуровела: плохо вы понимаете в русском языке. Для советского
журналиста - плохо! Русский язык - язык в первую очередь партийный.
Язык победившего пролетариата. Читайте: явка обязательна.
Воспоминания о не так давнем полугоде безработицы было еще слишком
свежо, и Арсений побрел в кабинет главного.
столом расположились вместо хозяина неизвестно когда влетевшая в
редакцию птичка Люся Яневская, вся деловая: шариковая ручка, стопка
дефицитной финской бумаги; и вполне еще годящаяся в дело -
подступаться к которой, впрочем, не хотелось в связи с легким
идеологическим блеском ее глаз - Галя Бежина, сорокалетняя дама из
отдела документалистики. Сам же главный, снятый недавно с очень
высокого поста за полный развал советского кинематографа, скромно и
незаметненько, демократично, сидел среди народа. Ничем старались не
выделиться и остальные трое начальников: зам, переведенный с
повышением из LКомсомолкиv и пребывающий не в ладах не с одним кино,
но и - видно, держали его здесь за что-то другое - с русским языком
тоже, парторг Вика и, наконец. Тот, Кто Хитро, Но Добро Прищурясь,
Висел На Стене. Все четверо демонстрировали, что они здесь на общих
основаниях и потому тянуть за язык никого не собираются: рядовые
присутствующие имеют, дескать, возможность проявлять политические
активность и грамотность совершенно свободно и самостоятельно.
Открытое партийное собрание, сказала Галя, убедившись, что никому из
сотрудников редакции повинности избежать не удалось, разрешите считать
Корнев Павел
Лондон Джек
Ковальчук Вера
Каргалов Вадим
Круз Андрей
Шилова Юлия