из стороны в сторону. В плаще с капюшоном она похожа была не то на
партизана, не то на короля Убю. Оливейра поднял воротник и с головой утонул
в куртке. Было свежо, Оливейра почувствовал, что хочет есть.
беспокоиться. Что вы скажете о моем "Синтезе"?
выразиться...
все искали, как соединить этих двух гениев.
сам Эрик Сати. И сколько бы доктор Лакур ни говорил, что Сати просто хотел
мне... в общем, ради красного словца. Вы-то знаете, какой он был, этот
старик... Но я умею понимать, что хотят сказать мужчины, молодой человек, и
я знаю, что Сати был убежден в этом, убежден. Вы из какой страны, юноша?
заинтересоваться моими произведениями?
Тибо ездил в Аргентину и в Монтевидео, то почему бы не поехать мне,
исполняющей собственные произведения? Вы, конечно, обратили внимание, это --
главное: я исполняю музыку своего сочинения. И почти всегда -- первое
исполнение.
вот-вот стошнит.
Только сейчас вспомнила, что мне надо было перед уходом поговорить с мадам
Ноле... Уладить денежные дела, как положено. Двести человек, это значит...
-- Она забормотала что-то, и Оливейра подумал, не милосерднее ли сказать ей
чистую правду, все, как есть, но ведь она знала ее, эту правду, конечно,
знала. -- Это скандал, -- сказала Берт Трепа. -- Два года назад я играла в
этом же самом зале, Пуленк обещал прийти... Представляете? Сам Пуленк. Я в
тот вечер чувствовала такое вдохновение, но, к сожалению, какие-то дела в
последнюю минуту помешали ему... вы же знаете, какие они, эти модные
музыканты... А сегодня Ноле собрала вдвое меньше публики, -- добавила она,
разъяряясь. -- Ровно вдвое. Двести человек я насчитала, значит, вдвое...
на улицу Сен. -- В зале было темно, возможно, вы ошиблись.
меня сбили со счета. Позвольте-ка, сколько же получается... -- И она снова
старательно зашептала, шевеля губами и загибая пальцы, совершенно не
замечая, куда ее вел Оливейра, а может быть, даже и самого его присутствия.
Время от времени она что-то говорила вслух, но, верно, говорила она сама с
собой, в Париже полно людей, которые на улице вслух разговаривают сами с
собой, с Оливейрой тоже такое случалось, и для него это не диковина, а
диковина то, что он, как дурак, идет по улице с этой старухой, провожает эту
вылинявшую куклу, этот несчастный вздутый шар, в котором глупость и безумие
отплясывали настоящую павану ночи. "До чего противная, так бы и спихнул ее с
лестницы, да еще ногой наподдал в лицо и раздавил бы подошвой, как поганую
винчуку, пусть сыпется, как рояль с десятого этажа. Настоящее милосердие --
вызволить ее из этого жалкого положения, чтобы не страдала она, точно
последний пес, от иллюзий, которыми сама себя и опутывает и в которые не
верит, они нужны ей, чтобы не замечать воду в башмаках, свой пустой дом и
развратного старикашку с седой головой. Она мне отвратительна, на первом же
углу рву когти, да она и не заметит ничего. Ну и денек, боже мой, ну и
денек".
старуха и одна найдет дорогу домой. Оливейра оглянулся и чуть подвигал
рукою, словно руке было тяжело, словно его беспокоило то, что потихоньку
впивалось в него и повисало на нем. Это что-то было рукой Берт Трепа, и она
тут же решительно напомнила о себе, всем своим телом обрушиваясь на руку
Оливейры, который косил в сторону улицы Лобино и одновременно помогал ей
перейти перекресток и шествовать дальше по улице Турнон.
сказать, что сегодня очень холодно, однако же огонь -- друг артиста, вы
согласны? Вы, надеюсь, зайдете выпить рюмочку с Валентином и со мной?
так огромная честь проводить вас до дому. Кроме того...
всему видно, как вы молоды, вот даже рука... -- Ее пальцы вцепились в
куртку. -- А я кажусь старше, чем есть, сами знаете, жизнь у артиста...
мне льстите.
-- дальше некуда. Берт Трепа, повиснув у него на руке, рассуждала о старых
добрых временах, то и дело замолкая на половине фразы, -- по-видимому, снова
погружаясь в подсчеты. Иногда она украдкой засовывала палец в нос, искоса
глянув на Оливейру, но перед этим делала вид, будто у нее зачесалась ладонь,
срывала перчатку и сперва чесала ладонь, деликатно высвободив ее из руки
Оливейры, затем профессиональным движением пианистки поднимала руку к лицу и
на секунду запускала палец в нос. Оливейра делал вид, будто смотрит в другую
сторону, а когда поворачивал голову, Берт Трепа уже снова была в перчатках и
опять висела у него на руке. И они шествовали дальше под дождем,
разговаривая о всякой всячине. Проходя мимо Люксембургского сада, они
коснулись вопроса о том, что жизнь в Париже с каждым днем все труднее, что
конкуренция немилосердная, особенно со стороны молодежи, столь же дерзкой,
сколь и неумелой, а публика безнадежно заражена снобизмом, не забыли при
этом обсудить и сколько стоит бифштекс на Сен-Жермен или на улице Буси --
единственное место, где бифштекс приличный и цены божеские. Раза два или три
Берт Трепа вежливо осведомилась, какова профессия Оливейры, что питает его
надежды и главное -- какие неудачи он терпел, однако он не успевал ответить
-- мысли ее снова возвращались к необъяснимому исчезновению Валентина и к
тому, что ошибкой было исполнять "Павану" Алике Аликса, она пошла на это
исключительно ради Валентина, но больше этой ошибки не повторит. "Педераст,
-- бормотала Берт Трепа, и Оливейра чувствовал, как пальцы впивались в рукав
его куртки. -- Из-за этой свиньи мне -- это мне-то! -- пришлось играть
беспардонное дерьмо, в то время как мои собственные произведения ждут не
дождутся исполнения..." И она останавливалась под дождем, защищенная плащом
(а Оливейре вода затекала за воротник, и воротник -- не то из кролика, не то
из крысы -- вонял, как клетка в зоопарке, всякий раз -- чуть дождь -- такая
история, ничего не поделаешь), и смотрела, ожидая ответа. Оливейра вежливо
улыбался ей и потихоньку тащил дальше, к улице Медичи.
Ну-ка, расскажите о себе. Вы наверняка поэт, правда? Вот и Валентин, когда
мы были молоды... "Ода закатам" такой успех имела в "Меркюр де Франс"...
Тибоде открытку прислал, помню как сейчас. Валентин лежал на кровати и
плакал, он всегда плакать ложится на кровать лицом вниз, так трогательно.
л1?цом вниз, но, как ни старался, ему виделся маленький, красненький, точно
краб, и вовсе не Валентин, а Рокамадур: он лежал в кроватке лицом вниз и
плакал, а Мага хотела ввести ему свечу; он не давался, извивался и вертелся,
и его попочка все время выскальзывала из неловких рук Маги. И старику,
попавшему под машину, тоже, наверное, в больнице поставили какие-нибудь
свечи, просто невероятно, до чего они в моде, надо бы осмыслить с
философской точки зрения удивительный феномен нынешнего года: откуда вдруг
эта неожиданная потребность нашего второго зева, который уже не
довольствуется тем, что испражняется, но упражняется в глотании
ароматизированных, аэродинамических розово-зелено-белых снарядиков. Но Берт
Трепа не давала сосредоточиться и снова расспрашивала Оливейру о жизни,
хватая его за руку то одной, то сразу двумя руками, и оборачивалась на него
так, словно была совсем юной девушкой, так что он от неожиданности даже
вздрагивал. Значит, он -- аргентинец, живет в Париже и хочет здесь... Ну-ка,
чего же он хочет здесь? С места в карьер довольно трудно объяснить. В общем,
он приехал сюда за...
сказала Берт Трепа. -- Можете не говорить, я прекрасно понимаю. И я приехала
в Париж из По в свое время, и тоже -- за золотой ветвью. Но я была слабая,
юная, я была... А как вас зовут?
молодой человек, мы с вами оба -- приверженцы Пана. Не то что Валентин, он
из Лилля. Эти северяне -- холодные, как рыбы, их покровитель -- Меркурий. Вы
верите в "Великое Делание"? Я имею в виду Фульканелли, вы меня понимаете...
Только не возражайте, я прекрасно знаю сама, что он -- посвященный.
Возможно, он еще не достиг подлинных вершин, а я... Возьмите, к примеру,
"Синтез". Валентин сказал чистую правду: радиоэстезия позволила мне
обнаружить в этих двух художниках родственные души, и, думаю, в "Синтезе"
это выявлено. Или нет?
Оливейру изо всех сил, артистка погружалась в размышления, а для этого
необходимо было как следует опереться на Оливейру, который почти перестал
сопротивляться и хотел одного -- заставить ее перейти через площадь и пойти
по улице Суффло. "Если Этьен или Вонг увидят -- шуму будет..." -- думал
Оливейра. А почему его должно волновать, что подумает Этьен или Вонг, разве
после того, как метафизические реки перемешались с грязными пеленками,
будущее значило для него хоть что-нибудь? "Такое ощущение, будто я вовсе не