едва ожившей материи-тысячи тысяч веков ползло, медленно взбиралось по
исполинской лестнице жизни-и возникло на высшей ступени, и стало наконец
Руфью, чистой, непорочной, божественной, наделенной властью внушить ему
любовь, жажду чистоты, стремление приблизиться к божественному началу, -
ему, Мартину Идену, который тоже каким-то поразительным образом поднялся
из серой массы, из болота, из бессчетных ошибок и неудач нескончаемого
созидания. Вот она, романтика, и чудо, и торжество. Вот о чем он будет
писать, найти бы только настоящие слова. Святые на небесах-всего лишь
святые, с них большего не спросишь. А он человек.
его улыбкой.
изящество, стиль. - Слишком я высоко занесся, - пробормотал он.
каз.
странный рассказ. Похоже, дело оказалось мне не по плечу, но задумал-то,
я неплохо. Не обращайте внимания на мелочи. Главное, доходит ли то самое
важное, что в нем есть. Тут есть важное, есть настоящее, есть правда,
только, похоже, не сумел я внятно это высказать.
ему. Руфь сидела не шевелясь, едва дыша, не сводила с него глаз, сама не
своя от волнения, захваченная, как ему подумалось, магией того, что он
создал. Он назвал рассказ "Приключение" и воистину возвеличил в нем
приключение - не книжное, а настоящее приключение, - оно великий мастер
задавать свирепые задачи, ошеломить карой, ошеломить и наградой, каприз-
ное и вероломное, оно требует немыслимого терпенья, изнурительных дней и
ночей тяжкого труда, венчает ослепительным солнечным сиянием славы либо
смертью в безвестности после долгих скитаний, пытки жаждой и голодом или
чудовищным бредом губительной лихорадки; оно ведет - через кровь, и пот,
и тучи жалящих насекомых, чередой мелких, низменных, связей - к блиста-
тельным высотам и великим свершениям.
она сидит и слушает, поверил, что это ее и взволновало. Глаза ее широко
раскрылись, бледные щеки разгорелись, и под конец ему казалось, она сей-
час задохнется. А Руфь и вправду была взволнована, но не рассказом, а им
самим. Рассказ не произвел на нее впечатления; ее взволновали могучие
токи, исходившие от Мартина, избыток силы, что переливалась через край и
захлестывала ее. Как ни странно, этими токами был насыщен сам рассказ и
через него-то пока передавалась ей сила Мартина. Руфь ощущала только на-
пор силы, но не догадывалась, по какому каналу хлынула к ней эта сила, и
когда казалось, будто она захвачена тем, что он написал, ее взволновало
совсем другое: ужасающая и опасная мысль, незваная, неожиданная. Она
поймала себя на том, что ей любопытно: а каково это быть замужем, и,
осознав своеволие и пыл этой мысли, ужаснулась. Это нескромно, так на
нее непохоже. Женское естество не донимало Руфь, до сей поры она жила в
царстве грез, куда увел ее Теннисон. И даже тончайшие намеки этого тон-
чайшего поэта на грубость, которая вторгалась в отношения королев и ры-
царей, ей не были внятны. Всегда она жила в полудреме, и вот жизнь
властно, повелительно стучится во все ее двери. Ум, объятый страхом,
требовал запереться на все замки и засовы, а взбунтовавшиеся инстинкты
побуждали распахнуть врата навстречу непонятному и чудесному гостю.
рассудит, и поражен был, когда услышал:
лив.
сота, какое-то жгучее великолепие, а красота лишь покорно ему служит.
Мартин молчал, растянувшись на земле, и перед ним недоброй тенью вырас-
тало мрачное сомнение. Он потерпел неудачу. Ничего он не способен выска-
зать. Он видел величайшее чудо, каких не много на свете, и не сумел это
передать.
вые употребил прежде незнакомое слово.
ный упрек. Я проследила за развитием темы, но в рассказе слишком много
ответвлений. Слишком растянуто. Вводя столько побочных линий и обстоя-
тельств, вы тормозите действие.
важнейший подспудный лейтмотив - в нем всеобщее, всечеловеческое, что
проодит через весь рассказ. Я все время пытался выявить это в сюжете, у
которого тут роль второстепенная. Я был на правильном пути, но, видно,
не справился, Не сумел передать, к чему клоню. Но со временем научусь.
искусств, а то, что он говорил, было выше ее разумения. И, не понимая
собственной ограниченности, она полагала, что это он виноват, не умеет
ясно и последовательно выразить свою мысль.
читать ей "Голоса моря" или нет. Глухое отчаяние охватило его, а Руфь
смотрела на него испытующе, и ее одолевали незваные своевольные мысли о
замужестве.
важно не то, что прославился, а сам путь к славе. И потом, для меня сла-
ва была бы только средством достичь кое-чего другого. По правде сказать,
именно ради этого я очень хочу славы.
она на то, что он ей прочел. Но ее поглощали другие мысли, она сообража-
ла, на каком поприще он мог бы сделать карьеру, и оттого не спросила, на
что же он намекал, к чему в конечном счете стремится. Карьера писателя
не для него. В этом она не сомневалась. Он доказал это сейчас своими ди-
летантскими незрелыми опусами. Рассказывает он хорошо, но облечь свои
мысли и чувства в литературную форму не способен. Она сравнивала его с
Теннисоном, с Браунингом, со своими любимыми прозаиками, и, конечно же,
он безнадежно проигрывал. Однако она не сказала всего, что думала.
Странная тяга к нему заставляла медлить со строгим приговором. В конце
концов, жажда писать лишь ребяческая слабость, со временем он ее пере-
растет. И тогда посвятит себя занятиям более серьезным. И преуспеет. На-
верняка. Он такой сильный, он не может потерпеть неудачу... только бы
бросил писать.
- сказала она.
ре, она не отвергла рассказ. Иные места ей показались красивыми, впервые
он услышал слово одобрения.
Морз, я непременно добьюсь своего. Я знаю, я прошел длинный путь и идти
еще далеко, но я доберусь до цели, хоть ползком, а доберусь. - Он протя-
нул рукопись. - Вот "Голоса моря". Когда вернетесь домой, я вам дам их,
прочтите на досуге. Только потом скажите начистоту, что о них думаете.
Мне ведь больше всего нужен критический разбор. И, пожалуйста, будьте
откровенны со мной!
ведь она не была с ним откровенна, и навряд ли будет вполне откровенна в
следующий раз.
предстоит второй бой, и третий, и еще многое множество, разве что... "
взглядом на кипе возвращенных рукописей в больших конвертах, что так и
лежали в углу на полу. Нет марок, чтобы снова отправить их странство-
вать, и вот уже неделю они все прибывают и прибывают. А завтра, и после-
завтра, и послепослезавтра будут возвращаться еще другие, пока не вер-
нутся все до одной. А он не сможет отослать их снова. Он уже на месяц
опоздал с платой за взятую напрокат машинку и не может уплатить, денег
осталось только на недельную плату за стол и жилье да на взнос в бюро по
найму.
Кляксы, кляксы... и вдруг ощутил самую настоящую нежность.
часов, и, в сущности, ты был мне предан. Ты ни разу не отверг меня, ни
разу не послал мне листка с незаслуженным отказом, ни разу не пожаловал-
ся, что работаешь сверх сил.
ло, он чуть не заплакал. И вспомнилось его первое сражение, в шесть лет,
он тогда отбивался кулаками, по щекам бежали слезы, а его противник,
двумя годами старше, лупцевал и тузил его так, что Мартин совсем обесси-
лел. Он упал наконец, корчась в приступах тошноты, из носа струилась
кровь, из подбитых глаз градом катились слезы, а кольцом обступившие их
двоих мальчишки дико вопили.
делку. Совсем тебя измордовали.. И нет больше сил.
яла и ее сменяли чередой дальнейшие сражения. Через полгода Чурбан (так
прозвали того мальчишку) опять его излупил. Но на этот раз и Мартин под-
бил ему глаз. Здорово получилось! Мартину привиделись все эти сражения,