Чтение 24–й страницы книги ~Горбатые атланты, или новый Дон Кишот~

просто неизбежное (в минимальном объеме) средство для получения чинов,
увлеченность которым в лучшем случае может почесться чудачеством, - нет,
наука - величайшая и возвышеннейшая сила, обещающая в скором будущем со-
вершенно преобразить весь мир. Мальчикам открылись имена (и страницы)
Гоголя, Грибоедова, рукописный Пушкин: "Лемносский бог тебя сковал!..".
Шепотом произносилось имя Герцена, вполголоса - Чернышевского. И вскоре
с будущей военной карьерой Петрушу могло примирить лишь то обстоя-
тельство, что Пажеский корпус, как по секрету сообщил ему Сидоров, в
свое время окончил знаменитый государственный престепник Пестель, чей
суровый профиль Петруша благоговейно разглядывал на обложке "Полярной
Звезды".

Нет, любимейший мой и боготворимейший Петр Николаевич: не только лич-
ные отношения со смертными, но и прямые связи с бессмертным формировали
Вашу бессмертную душу!

Пажеский Его Императорского Величества корпус являлся учебным заведе-
нием, привилегированным до такой степени, что даже право просить о за-
числении туда было даровано исключительно лицам первых трех классов. Вы-
пускники корпуса по их собственному выбору зачислялись в любой гвардейс-
кий полк, а первые шестнадцать учеников назначались камер-пажами к лицам
императорской фамилии.

В залах были развешены поколения императорских портретов, в церкви -
мраморные доски с именами выпускников, нашедших геройскую смерть в деле
против Польских мятежников либо противу Горцев, - но юный паж был уже
напитан бессмертием иного рода.

Он сразу же отказался вертеть карусель, на которой традиционно ката-
лись камер-пажи, - и победил: этого дружелюбного мальчугана оказалось
невозможным застращать обычными дубовыми линейками, а исколотить до по-
лусмерти было опасно. Несколько позднее Сабурова ради его живого, общи-
тельного нрава отвезли в Зимний дверец поучаствовать в игре с кем-то из
великих князьков, и когда тот вздумал жулить, Петруша, не раздумывая
долго, так накостылял ему по шее, что бедный великий князек даже разре-
велся.

Это, подчеркиваю, был, вероятно, первый случай, когда Сабуров поднял
руку на человека - и сразу на особу царской фамилии! И никто не придал
должного внимания этим задаткам будущего динамитчика...

Расположенный ко всем, Петруша прекрасно ладил с товарищами, правда,
совершенно несоразмерно огорчаясь малейшими проявлениями неприязни. Он
словно бы даже сострадал тем, кто его недолюбливал: тайная неприязнь к
добру была в его глазах подобна мучительной тайной болезни: этой бо-
лезнью был страх собственной ущербности, оборачивающийся любовью к чи-
нам. Сабуров же не обратил ни малейшего внимания на то, что его сделали
камер-пажем позже, чем он на то имел право как первый ученик, и приста-
вили не к особе государя императора, а всего лишь к одному из великих
князей: руководство уже догадалось, что этот приветливый, неизменно жиз-
нерадостный баловень природы иногда способен на неожиданные выходки.

Именно собственный опыт подсказывал Сабурову, что административные
механизмы не имеют средств воздействия на человеческие чувства: они мо-
гут лишь повесить на тело человека орденскую ленту или кандалы, но будут
эти знаки возбуждать уважение, зависть, сочувствие, презрение или гнев -
это от механизмов уже не зависит. Точно так, химик может лишь соединять
вещества, а вступают в реакцию между собой они уже по собственным зако-
нам.

Я полагаю, новоиспеченный паж с его чрезмерным чувством справедливос-
ти не угодил в солдаты за какую-нибудь провинность лишь потому, что и в
Пажеский корпус начала проникать "эпоха великих реформ". Репетируя уме-
ние изящно гнуться на дворцовых церемониях, пажи с некоторых пор начали
кривляться, а самое главное, - в корпус проникло почти общее желание
учиться или, что гораздо важнее, уважать того, кто это делает.

Общее одобрение дарованиям юного Сабурова прочно обеспечило ему пер-
вое место на все будущие годы обучения. Сабуров с полной убежденностью
заявлял, что скучными бывают лишь те профессии, которые не уважаются
людьми.

Петруше представлялись увлекательными даже маневры - именно там он
впервые открыл: армия не выйдет вовремя к нужному рубежу, если на то не
будет ее доброй воли.

А пока - преподаватель математики пророчил ему блестящую будущность,
преподаватель физики просил его сделать обзор новейших достижений по
иностранным источникам. В химии они с приятелями предпринимали столь
рискованные опыты, что в конце семидесятых их непременно приняли бы за
"динамитчиков". Самостоятельные занятия зоологией позволили ему сформу-
лировать гипотезу "О роли ублюдков в эволюции животного мира", с интере-
сом встреченную миром ученым.

Но самое сильное впечатление в зоологии на него произвели не Левиафа-
ны, вроде китов или слонов, а - губки. Оказалось, что самостоятельность
их клеток делает губки практически бессмертными: если их даже протереть
сквозь сито, а полученную кашицу опустить в морскую воду - из нее вскоре
взрастет новая губка. Вот как! Слон, имеющий единственный центр управле-
ния, может быть поражен единственной пулей, а губка, образованная сот-
рудничеством самостоятельных клеток, оказывается бессмертной!

Сабуров удивлялся, почему в солиднейших исторических трудах имеются
мельчайшие подробности о сменах династий, о территориальных приобретени-
ях, о каждом черепке и надписи на каждой гробнице - но нет ничего о жиз-
ни миллионов безвестных людей, которые корчевали леса, прокладывали до-
роги, обтесывали камни. А главное - о чем они мечтали, что чувствовали,
как относились друг к другу?

Сабуров уже начинал понимать, что без этого никогда не разрешить ве-
личайшую загадку истории: закон наследования нравов, похожий на закон
наследования биологических форм: корова родит корову, а тигр тигра.

Вкусы, положим, передаются подражанием; но почему одним мы подражаем,
видя их лишь издали, а других не замечаем и в упор? Почему крестьянин
подражает соседу и не подражает (за редким исключением) барину или цыга-
ну? А цыган не подражает мужику, веками общаясь с ним? Почему сам Петр
Сабуров подражает Феклуше и не подражает Николаю Павловичу?

А литература!.. В России не было ни одного сколько-нибудь заметного
деятеля, который первым толчком не был бы обязан учителю словесности.

Снова смертные взращивают бессмертных - в этом Вы правы, Петр Никола-
евич. Но ведь с помощью бессмертных же! Не к смертным же Вы причислите
шиллеровского Вильгельма Телля и тургеневского Инсарова? Ведь именно на
уроке литературы Вы отчетливо ощутили, что они, выдуманные, Ваша дружес-
кая компания, а не рыжий Васильчиков или черный Клюгенау. Ведь именно
читая "Накануне", Вы почувствовали, что даже собственное Ваше тело - это
еще не Вы: у Вас нарывал палец, и вдруг Вы сказали себе: "Да пусть он
себе болит - мне-то какое до него дело?" - это ведь бессмертное начало
почувствовало свою отдельность от бренной плоти!

А Некрасов! Но и в самые пылкие минуты Вы мечтали только о кандалах и
казематах (и в конце концов сумели-таки их обресть!).

Но слаще всего на свете было упоение горячечной юношеской дружбой с
двумя-тремя единомышленниками - дружбой, особенно упоительной оттенком
заговорщичества, замешенным на приобщении к тайнам "Колокола" и "Поляр-
ной Звезды".

Может быть, именно вспоминая свои юные годы, Сабуров и писал, что ве-
личайшие общественные движения одушевляет надежда, и не отчаяние.

Но давайте спросим себя: а не является ли надежда сама по себе драго-
ценным ферментом? Давайте сочтем ученых, путешественников, литераторов,
не говоря уже о множестве деятельных, порядочных людей, без которых све-
ту не стоять, сочтем деятелей, чья молодость пришлась на эпоху великих
надежд, и диву дадимся: не она ли - эпоха великих иллюзий - взвела в их
душах эту невиданную дотоле силу стремления?

Что вам больше нравится: душа-пружина, рожденная надеждой, или ду-
ша-кисель, рожденная безвременьем? Еще неизвестно, что плодотворнее и
даже безопаснее: обманчивая заря на горизонте, породившая легион земских
деятелей, или безобманная пасмурность под нескончаемое "Вале-вале-ва-
ле-вале...".

Эпохи, как и людей, следует судить не только по делам, но и по
чувствам, не только по плодам, но и по надеждам: аукнувшись сегодня, они
могут откликнуться плодами через десятки лет.

Великие надежды не обманывают до конца - просто они приносят не то,
чего мы ждали.

Лекарства для спасения России были очевидны всем: европейские учреж-
дения, просвещение и благодетельная гласность: даже такой консерватор,
как историк Погодин, пишет в листках, которые друзья тайно передают друг
другу, что "без гласности (разумеется, в пределах благоразумной осторож-
ности) всякая ложь, неправда, обман получают право гражданства в госу-
дарстве". Правда, гораздо больше, нежели из собственной жизни, Петруша
узнавал о злодеяниях властей в общественно-политическом и литератур-
но-художественном салоне своей двоюродной тетушки Варвары Петровны Ар-
сеньевой, составленном, как и все подобные салоны, умнейшими и образо-
ваннейшими людьми России: бесспорное свое право на это звание они могли
подтвердить дипломами, выданными им умнейшими и образованнейшими людьми
России, составляющими салон Варвары Петровны. В этом же салоне Сабуров и
усвоил скорые и несомненные рецепты спасения Отечества.

Но неужели, думалось ему, одни лишь названия европейских учреждений
будут так благодетельны? Ему трудно было представить Феклушу, размышляю-
щую над курсом акций Ост-Вятской компании, а Николая Павловича осу-
ществляющим право депутатского запроса кабинету министров.

И просвещение: сосчитал ли кто-нибудь наличный состав и качество учи-
телей, которых правительство разошлет в будущие массовые школы? Не прис-
тупят ли массовые школы к массовому распространению невежества, которое
уже будет считать себя образованным, а потому сделается вместо жалкого
отвратительным - и окончательно безнадежным? И когда масса "образован-