отборным матом почем зря беззастенчиво.
последними. Разве это красиво?
женщины с детьми находятся.
детей, ими рожденных, и били их, а доминошники ей говорили в своем стиле:
состоит - не иначе. Ну вот Неля и перестала в конце концов выходить и
разговаривать с жильцами соседскими, убедившись в бесполезности этих
разговоров, а стала закладывать уши берушами. Беруши - это такие затычки
специальные для работников производств с повышенным уровнем шума,
расшифровывается - "Береги уши". А Неле их посоветовала на вооружение взять
нянечка одна из их отделения. Она на ночь себе эти беруши вставляла, чтоб не
слышать храпа мужа своего и детей. И Неля, применив ее опыт, стала картины
смотреть с закупоренными ушами. И сначала это было не очень приятно, с
непривычки, потому что голова от берушей наливалась у нее тяжестью и как бы
распухала, а после - она притерпелась к ним, к берушам, и случалось даже,
забывала их вынуть и спать с ними в ушах ложилась, и на работу могла так
пойти. И только придя, вспоминала про них, так как слышала смутно и неясно
то, что ей говорили. Короче, беруши эти оказались настоящей для Нели
находкой - тем паче, что у них еще одно неожиданное свойство проявилось и
обнаружилось. После того, как привыкла Неля к их применению и они стали как
бы неотъемлемой принадлежностью ее самой. А без них ей недоставало чего-то и
беспокоили пустые дырки в ушах, и казалось ей, что эти дырки у нее сквозные
и в них свистит злой порывистый ветер. А когда в ушах ее лежали беруши, все
приходило к допустимой норме, и ветер стихал, оставив после себя легкую
тяжесть в области затылка и шеи, ватную такую тяжесть, сладостную. Потом в
голове у нее возникал, самозарождаясь, продолжительный звук низкого тона и
звучал этот спокойный звук какое-то время - до тех пор звучал, покуда Неля
не настраивалась вся на его волну, а как только она настраивалась, звук
начинал осторожно расслаиваться и вибрировать, и менять свой постоянный тон.
В общем, музыка происходила из этого одинокого мягкого звука и, произойдя,
звучала внутри у Нели, за ее пределы не вырываясь. Во всяком случае, никто,
если рядом с ней оказывался, никакой музыки не слышал, как будто бы ее вовсе
не существовало. Неле как-то пришло на ум, что если беруши вынуть, когда
музыка в ней звучит, то она и наружу прольется - для всех - и все вокруг
получат возможность эту ее музыку услышать и насладиться ее звучанием. Но
как только она это сделала, музыка в ней оборвалась, издав такой
глиссирующий звук, какой издает тромбон, если тромбонист во время игры
засыпает. И вовне ни капли этой музыки не просочилось и не проникло, а в
ушах Неля услышала свист и завывание ветра. И тогда она немедленно вернула
беруши на их места, и иссякнувшая было мелодия постепенно восстановила себя
в Неле, наполнив ее всю. Вначале голову, потом легкие, а потом и все
пространство тела.
смотрела. Причем мелодий в ней жило, как выяснилось, множество, и они
сменяли одна другую в зависимости от того, на какую картину Неля смотрела и
в зависимости от ее настроения и общего состояния, и вообще в зависимости от
всего на свете. Даже от того, какого цвета на Неле было платье надето и что
ей сказал днем на работе завотделением, и издевались ли над ее глухотой и
отрешенным видом дураки-санитары. Потому что Неля в конце концов бросила
вынимать из ушей свои затычки музыкальные и дома, и на работе, и везде. Она
научилась понимать, что ей говорят, по движению губ - как глухонемые
понимают, хоть это было и не так-то просто. Но она научилась. А научившись,
обрела возможность слушать музыку в себе практически непрерывно и, чем
больше она ее слушала, тем больше ей этого хотелось. То есть пристрастилась
Неля к внутренней своей музыке чуть ли не сильнее, чем к изготовлению рамок
и к картинам великих мастеров. А наиболее хорошо и прекрасно ей было,
конечно, когда глаза видели нетленные произведения живописи, а внутри в это
время музыка звучала. При таком стечении наивысший гармонический эффект
достигался и Неля очень быстро поняла и убедилась, что это стечение и есть
настоящая красота, красота, как говорится, с большой буквы. И без музыки
своей она уже просто не смогла бы жить среди людей и являться членом
общества. Потому что, если ей приходилось вынимать беруши, музыка в ней
умолкала и у Нели почти сразу же начинали подрагивать и ослабевать пальцы, и
ее настроение резко ухудшалось до того, что не хотела она жить, а хотела
умереть не сходя с места, и под воздействием внешних шумов и свиста ветра ее
тело поражала одна большая ноющая боль, которую терпеть было невыносимо даже
женскому терпеливому организму. Так что, если б и вздумалось Неле теперь
жить, как раньше, в общем человеческом шуме, она бы этого не смогла по
состоянию своего здоровья. И, конечно, несчастье, что она купила берушей
этих в аптеке без запаса, одну коробку единственную, так как подевались они
с прилавков неизвестно куда - будто бы корова их языком слизала. Наверно,
много стало желающих от шумов различных себя защитить и спасти.
необходимости. Когда голову, допустим, моет и нельзя попадания воды на них
избежать. Но голову она теперь редко моет, потому что волосы, говорят, и
неполезно мыть часто. И Нелю эта проблема гигиены не очень волнует. А вот
отсутствие в аптеках города и области берушей волнует ее чрезвычайно и
остро. И она обращалась уже в Международный Красный Крест и в различные
благотворительные фонды, и к представителю президента лично. Правда, без
толку - представитель этот хваленый ее не принял, а из Креста и фондов
ничего ей не ответили по существу, и Неля, отчаявшись и разочаровавшись в
официальных путях достижения своей цели, пошла на то даже, что попросила
завотделением помощь оказать ей в этом неразрешимом вопросе. У него же были
связи и знакомства в мире медицины и фармакологии. А завотделением ей
сказал:
вата только от свиста ветра защищает, а музыки не дает. Но завотделением
твердил, как попугай говорящий, что это хорошо, раз не дает, что так и надо,
а то от музыки, говорил, до беды один шаг - не больше. И с берушами,
говорил, это каждый может и любой, с берушами не фокус. И предлагал Неле
жить, как все люди живут и как она сама раньше жила, то есть не затыкая ушей
черт-те чем, а наоборот, жадно вслушиваясь в окружающий мир, полный звуков и
музыки на любой вкус, и всего, чего душе угодно.
ее просьбе не пошел, доказав, что права она была тыщу раз, когда считала его
человеком душевно черствым и некрасивым во всех смыслах. А со стороны
нянечки их, тети Поли, той, что беруши ей посоветовала в борьбе с шумом
использовать, Неля никак не ожидала отказа. Она рассказала ей, тете Поле, о
своем безысходном положении все начистоту - и про музыку, и про то, что с
ног сбилась, беруши разыскивая днем с огнем, - рассказала и говорит:
я вам отдам. С процентами.
она без берушей существовать и мне же, говорит, они музыку создают.
Ведь не сегодня, так завтра беруши ее последние придут в негодность и надо
будет их вынуть. А другие, новые, взять негде. И значит, конец ее музыке и
красоте в целом близится и самой ей - полный конец. Потому что жила Неля
Явская одной только красотой и ничем больше.
берушей в запас, коробок десять или двадцать. "Но кто же, - думает Неля, -
знал, что они такое побочное свойство имеют? Никто не знал. И что в аптеках
не станет их начисто, тоже нельзя было предположить и предвидеть". А если б
можно было, то, конечно, Неля приложила бы все свои силы и средства и
создала запас берушей неиссякаемый у себя в квартире, такой запас создала
бы, чтоб его с головой хватило и за глаза на всю жизнь и чтобы еще осталось
тем, кто придет ей на смену. 1993
ПОПУТЧИЦА
дворами. И Расин, конечно, предпочитал ее, вместо того, чтоб ходить по
асфальту пешеходного тротуара в обход. И сегодня он, как обычно и как всегда
по утрам, миновал мусоросборные баки и контейнеры, пересек наискось из конца
в конец детскую площадку для игры со всеми ее горами, качелями, ракетами и
избушками на курьих ножках, затем преодолел на своем пути непреодолимую
преграду, представляющую из себя длинный, в полкилометра, дом, называемый в
народе не иначе как китайской стеной (он сквозным подъездом воспользовался,
открытым с обеих сторон этого бесконечного дома как раз против детской
площадки), а там, взяв несколько вправо, нырнул Расин под арку у молочного
магазина, где ящики из-под бутылок хранились, и вышел из этой подсобной арки
на улицу, к остановке автобуса номер двадцать.
есть не огромная толпа, а нормальная для часа пик в разгаре, и Расин
присоединился к этой толпе, увеличив ее собою, и повернул лицо против ветра,
и увидел, что оттуда, откуда и положено ей идти, идет она. Идет, переваливая
свое тело по направлению к остановке беспорядочно и неуклюже, и в то же
время, довольно быстро. "А вот и мы", - подумал привычными словами Расин и
Лукьяненко Сергей
Корнев Павел
Володихин Дмитрий
Ильин Андрей
Посняков Андрей
Володихин Дмитрий