чил... Не имеет права".
тревожным карканьем сорвалась ворона, юноша вздрогнул и наткнулся на ге-
нерала.
отнялась нога, он грузно подпирался палкой, и юноша ощутил судорожную
дрожь во всем его теле. - Чорт... Никого нет: ни доктора, никого, -
хрипло, прерывисто дышал генерал, хватая ртом воздух.
нов застрелился.
схватил генерала за руку:
мрак, в сон, и нет яви. А явь все-таки была, и темный сон не мог зах-
лестнуть ее: - "торопись, скоро выходить" - и где-то в сердце, как зуда,
зудила явь.
сительной улыбкой, они хотят сказать: "А ну-ка? Вот и все".
заковалась в латы.
и сказал:
сидел в кресле, с запрокинутой, повалившейся, на бок головой, левая рука
его упруго-крепко впилась в ручку кресла, правая - висела по-мертвому, в
виске опаленное отверстие, по виску, по щеке, чрез ухо, на пол - влага
жизни - кровь. И тибитейка валялась в красной луже. Рука успела отшвыр-
нуть револьвер к стене, швырнула и потеряла жизнь, висит. Поручик, види-
мо, собрался в поход, в Париж, в Россию, на Сену, в мрак, чрез Пей-
пус-озеро: чемоданы увязаны, все прибрано, он еще с утра расчелся с хо-
зяевами, всех наградил, как властелин.
лись медлительно и вяло, как во сне, - должно быть, правда, сон - и ого-
нек в уснувшей люстре загадочно дремал.
твердо: "Николаю Реброву". Юноша дрожащей рукой письмо в карман. И серд-
це опять: "торопись, торопись". Но сон был глубок и цепок: латы ослабе-
вали, нервы назойно выходили из повиновенья.
лись фразы:
поручика дрожало и все дрожало перед взором юноши.
чет... Беги скорей в канцелярию, принеси печать... Придется составить
акт. Потом ко мне на квартиру. Пусть Нелли приготовит ванну... Понял?
жал чрез парк.
рей.
Неудобно бросить покойного...
к казарме. - Я даже не попрощался с ним...
етесь. Все там будем. Может, сегодняшней же ночью.
ливой кучкой восемь человек. Верстах в трех-четырех их поджидали эстонс-
кие подводы.
щик Сидоров шагавшему рядом с ним Николаю. - Из-за чего же это поручик
Баранов застрелились? Такой бесхитростный человек...
письмо... У тебя, Сидоров, спички есть?
дивное дело, - протянул Сидоров, вздохнув: - И охота людям руку на себя:
богу противно, себе неприятно и людям хлопотно. А все от образованности.
Душа, говорят, болит. Ха-ха, скажите пожалуйста, какая глупость! - Сидо-
ров поправил шапку и повернул к юноше курносое лицо. - Как это может ду-
ша болеть? Брюхо она, что ли, или зуб? Вот брюхо, ежели обожрешься,
действительно: не подходи, убью. А как опростался в добром аппетите, вот
тебе и душе легко. Ха, глупости какие, душа! Сегодня, скажем, тяжело, а
завтра, может, так полегчает, песни петь да плясать захочется, почем
знать? И выходит - зря убил себя, глупо.
дежная любовь...
Сидорова сверкнули из-под густых ресниц. - Ежели любишь чужую бабу, не-
отмолимый грех - лучше отойди. Ежели втюрился в девушку, а она не может
тебя любить, тоже отойди: и себя замучаешь, и ее - отойди. На свете де-
вок без счета, любую выбирай, и все по-одинаковому пахнут. Только мы
по-собачьи нюхаем, а надо умственно, по-человечьи.
ваться с ним, он понял, что говорит не впустую, голос его окреп.
одышка.
говоришь - грех... А что такое грех?
- ответил Сидоров. - Грех, это когда людям плохое сделать ладишь, людям.
Или, примерно, так... Послухай-ка, ваше благородие, что я вам скажу...
Да как я могу прикончить свою жизнь, раз она не мне принадлежит, не моя?
жизнь, это все равно твоя жизнь, его жизнь, пятого, десятого: она всем
принадлежит, а не мне, и я должен трудиться по гроб жизни. Дак как же я
самовольно могу уйти с работы, вроде дезертир - трах в башку и вверх но-
гами... Вот, к примеру, плотники строят дом людям жить, а тут возьмут да
все до единого и удавятся на вожжах от разных любвей. Вот и спрошу я
вас: кто же за них дом-то достраивать обязан? А сколько в их руках труда
сидело, сколько бы они еще таких домов на пользу людишкам построили за
всю жизнь-то за свою? Ага! То-то же и есть. Так и про всякого можно раз-
мыслить, и про поручика Баранова, царство ему небесное.
обидеть. Один пытал меня из терпенья вывести, конечно, выпивши и недоб-
рый человек. Уж как он меня ни обижал. Я терпел с кротостью. Он меня об-
лает, я молчу. Он меня пуще, я опять молчу, и лицо у меня радостней ста-
новится. Его такая ярь разобрала, зубы стиснул, да как даст мне в морду,
а сам заплакал. Чуете? Заплакал...
его сам...
лицо Сидорова. - Оказия... Столько времени прожил с тобой, а не подозре-
вал, что ты новоявленный пророк.
зондировать, пощупать... Ну, допусти, горит дом, и в дому ребенок. Ты,
наверно, не бросился бы спасать его, потому, как ты можешь рисковать
своей жизнью, раз она не тебе принадлежит?
радостно сказал:
сила меня бы бросила спасать, и не спросила бы меня, - вот в чем суть.
Тут плоть с разумом молчит, душа работает... Это особь статья.
шагу. - Расстрига, что ли, ты? Тебе колькой год?
Федосеич и распустил тугой кушак. - Ну, а ежели у нас кто стал бы поги-
Семенова Мария
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Сертаков Виталий
Сертаков Виталий
Браун Дэн