резкий ум и парадоксальность мышления. Как это вы здорово сказали: "Нужны
не бумага и картон, нужны стекло, металл, бетон, наконец деньги,
государственные деньги..." - процитировал Евгений. - Неужто вправду
сделали? Воплотили?
Варфоломеев. - Объяснитесь, если можно. Чего воплотили?
учились с вами в университете.
было. Не помню."
Бальтазара дошел и все.
чувствуя, что с этим человеком он действительно когда-то учился. - А
Сидорова не помните? - решил проверить и он однокашника.
же сам удивился: - Впрочем, откуда вы знаете?
Карауловой мог бы серьезно задуматься над тем, почему так часто за
последние несколько дней ему попадаются однокашники. Но он еще целиком
находился под впечатлением своего полного провала. Он с горечью подумал о
том, что ему еще целые сутки оставаться здесь, на Северной, в ожидании
очередного поезда. С огромным трудом он скрывал внутреннее состояние,
стараясь как можно суше реагировать на слова Евгения. А тот почему-то
очень близко к сердцу воспринял их встречу и теперь вовсю
разоткровенничался о своей жизни. Правда, Сергей почти его не слушал. Он
не хотел признавать в этом странном, похожем чем-то на женщину, человеке
соперника. Но для этого необходимо было перечеркнуть ЕЕ. И действительно,
разве мог он остаться ради нее здесь на целые сутки? Да нет, он остался,
чтобы поговорить с Ильей Ильичем, предупредить его, намекнуть на некоторые
новые возможности, новые приложения его мечтаний. Конечно, звучало
довольно глупо. А почему, собственно говоря, глупо? Глупо, потому что
необычно? Парадоксально? Да нет, глупо не потому, что противоречит, но
потому, что слышала она. Вот именно, если бы она не слышала, тогда другое
дело, а так...
Варфоломеева слова Евгения.
живот. - Представьте себе, нашел силы понять душу народа. Он даже,
представьте себе, чтобы быть ближе к народу, уехал из столицы, то есть
бросил свет, и поселился на самом полюсе, полюсе скуки. Но скуки, конечно,
только для гордого человека...
"Презрев оковы просвещенья, Алеко волен, как они; он без забот и сожаленья
ведет кочующие дни."
думали: для чего она, русская интеллигенция...
разнервничался и опять стал заикаться. - Я д-думаю, мы должны пойти в
народ, ч-чтобы с-сохранить братство для Европы. П-понимаете, Сергей,
с-сохранить святое братство, которого в мире совсем не осталось, т-только
у н-нас. Да, да, не удивляйтесь, у нас, б-быть может, нет демократии, нет
свободы личности, но нет и эгоизма западного, нет...
провинция забита чудаками, которые день и ночь чего-то пишут. Вы, Евгений,
бросьте это.
да, хорошие книги пишут в столицах, а здесь только дрянь.
верите?
вере. Какие к черту пришельцы, где вы их видели, что они, госпланом
утверждены на следующую пятилетку?
бежала, то и дело оглядываясь по сторонам, блестящая болотная крыса. В
зубах она держала мозговую косточку. Шнитке вздрогнул и рефлекторно
схватился за рукав своего провожатого.
весна.
сразу сказать, потом передумал, а потом все-таки не выдержал:
голосу Евгения.
мусор-то надо кому-нибудь убирать.
и тут же добавил: - Ну что ж, до свидания, Евгений Шнитке, врать не буду,
мол, рад, что познакомились, я вообще не люблю знакомиться. Прощайте.
крайней мере в этой сегодняшней жизни.
вернулся в Южный город. Это будет еще потому правильно, что здесь, в
Южном, почти никто его Варфоломеевым называть не мог. А кроме того,
Сергеев совсем не то, что Варфоломеев. И дело не в том, что Сергеев звучит
проще, ну, как, например, Петров или Иванов, без всяких, так сказать,
намеков на кровавые события западной цивилизации. Ведь Варфоломеев вполне
распространенная фамилия. Но теперь, в Южном, Сергеев был Сергеевым еще и
потому, что он, в отличие от Варфоломеева, ничего не знал о Соне
Пригожиной, или точнее сказать, старался о ней совсем не думать.
времени оставалось мало. Ему явно нужен был помощник. Конечно, он мог
попросить Марту, тем более, что она уже несколько раз звонила ему,
говорила, что ей все обрыдло, что она устала и хочет встретиться с ним. Но
именно из-за этого он не хотел ее просить сейчас ни о чем. Марта
обижалась. Она явно что-то заподозрила. Сергеев жалел ее, но ничего
поделать не мог. Пропадал на работе, домой приходил далеко за полночь.
Некоторые хозяйственные дела поручил своему соседу по лестничной клетке,
ранее репрессированному, бывшему врагу народа, а ныне персональному
пенсионеру Марию Ивановичу Чирвякину. Марий Иванович, человек добрый, но
уставший от жизни, часто заходил к Сергееву поболтать о том о сем
по-холостяцки - очень сильно скучал. Единственным его развлечением было
конструирование радиоприемников повышенной чувствительности с последующим
прослушиванием вражеских голосов, их подробный анализ и еженедельный отчет
своему молодому соседу. Поэтому Чирвякин с удовольствием принял порученное
задание. Он даже причмокнул от оказанного ему доверия и сказал: "Донской
не подведет!".
вперед по намеченному руслу. И все бы, наверное, так и пошло дальше, если
бы не одно событие. Как-то вечером, кажется, на третий или на четвертый
день после возвращения с Северной к Сергееву зашел старик Чирвякин и с
погребальным видом протянул какой-то клочок бумаги.
содержимое. Это была повестка из Комитета Государственной Безопасности.
он бухнулся на стул. - Не зря этот мужик у подъезда все время крутился. А