переулке выезд был в три стороны - к Успению-на-Могилках, к Староконюшенному
переулку и на Пречистенку, и на каждом из перекрестков стояло по двое
неприметных саней.
сукном, - выехал из крепких дубовых ворот в одиннадцать с четвертью и
двинулся в сторону Пречистенки. На козлах сидели двое крепких парней в
полушубках, сзади, на запятках, расположился чернобородый.
тронулись следом. Сзади цепочкой пристроились остальные пять и на
почтительном отдалении покатили за "нумером первым" - так на специальном
жаргоне назывался передний эшелон визуального наблюдения. Сзади на "нумере
первом" горел красный фонарь, который задним было видно издалека.
фонаря на полсотни саженей. Остальные "нумера" растянулись сзади вереницей.
Были тут и крестьянские сани, и ямщицкая тройка, и иерейская пара, но даже
самые затрапезные дровни были крепко сколочены, на стальных ободах, да и
лошадки подобраны одна к одной - хоть и неказистые, но ходкие и выносливые.
"нумер первый" отстал, и вперед, по сигналу Фандорина, вышел "нумер второй",
а "первый" пристроился в самый хвост. Ровно десять минут по часам "второй"
вел объекта, а потом свернул налево, уступив позицию "нумеру третьему".
потому что чернобородый разбойник на запятках не клевал носом, а покуривал
цыгарку, и непогода ему, толстокожему, была нипочем, даже шапкой не покрыл
свою косматую голову, хоть поднялся ветер и с небес лепило крупными мокрыми
хлопьями.
прямой, уступив место "четвертому". Сани надворного советника при этом в
чередовании "нумеров" не участвовали, держались все время на второй позиции.
монастыря, белевшего в ночи приземистыми башнями.
фигур. Последние двое что-то несли - не то мешок, не то человеческое тело.
лишь потом поманил Тюльпанова - марш за мной.
противоположной стороны, у неприметной, ржавой двери обнаружились сани и
привязанная к дереву лошадь. Она потянулась к Анисию мохнатой мордой и тихо,
жалобно заржала - видно, застоялась на месте, соскучилась.
потянул за скобу. Неожиданно створка приоткрылась, не издав ни единого
звука. Из узкой щели забрезжило тусклым светом и чей-то звучный голос
произнес странные слова:
а смазаны недавно. Ладно, подождем, что будет.
стало тихо. Фандорин положил Анисию руку на плечо: не сейчас, рано.
хлястик шинели и притянули назад.
шеф. - Надо дождаться финала. Дверь смазана неспроста, и лошадка томится
неслучайно. Мы с вами, Тюльпанов, заняли ключевую позицию. А спешить надо
только в тех случаях, когда медлить никак невозможно.
залюбовался бархатной перчаткой с серебряными кнопочками.
шуба с суконным верхом, белый шарф, шелковый цилиндр, в руке трость с
набалдашником слоновой кости. Анисий был хоть и в рыжем парике, но впервые
вырядился в чиновничью шинель с гербовыми пуговицами и надел новую фуражку с
лаковым козырьком. Однако до Фандорина ему, что и говорить, было, как
воробью до селезня.
раздался такой душераздирающий, полный неподдельного страдания вопль, что
Тюльпанов от неожиданности тоже вскрикнул.
как раз тот случай, когда медлить невозможно. Он нервно дернул уголком рта и
склонил голову набок, словно прислушивался к какому-то неслышному Анисию
голосу. Очевидно, голос велел шефу действовать, потому что Фандорин
решительно распахнул дверь и шагнул вперед.
какой-то седобородый старик в гусарском мундире и сбившемся вниз белом
халате. За его спиной, покачивая длинным, витым кнутом, стоял еропкинский
чернобородый головорез. Сам Еропкин сидел чуть дальше, на стуле. Возле его
ног лежал набитый мешок, а у стены, присев на корточки, курили двое давешних
молодцов, что ехали на облучке.
глаза ему сразу же бросилась хрупкая фигурка, безжизненно лежавшая вниз
лицом. В три прыжка Анисий обежал стол, споткнулся о какой-то увесистый
фолиант, но удержался на ногах и опустился на колени возле лежащей.
бледном личике открылись, и розовые губы пробормотали:
голос Эраста Петровича, и Анисий выпрямился, вспомнив о долге.
чиновничка.
советника, рассекая воздух, метнулась стремительная тень. Фандорин вскинул
трость, и конец кнута, неистово вращаясь, обмотался вокруг лакированного
дерева. Одно короткое движение, и кнут, выдернутый из лапищи
медведеобразного Кузьмы, оказался у Эраста Петровича. Тот неспеша размотал
тугой кожаный хвост, бросил тросточку на стол и без видимого усилия, одними
пальцами, стал рвать кнут на мелкие кусочки. По мере того, как на пол
отлетали все новые и новые обрывки, из Кузьмы будто воздух выходил. Он вжал
лохматую башку в широченные плечи, попятился к стене.
расправившись с кнутом. - На сей раз, Еропкин, вы ответите за произвол.
высокая, режущая уши трель, и в ту же минуту в часовню с топотом ворвались
агенты.
Составить протокол. Что в мешке?
доход от торговли.
Имеете под нее финансовые документы? Источники поступления? Уплачены ли
подати?
вскочил со стула и проворно подбежал к надворному советнику. - Я ведь что,
без понятия разве... - И перешел на шепот. - Пускай там будет ровно двести
тысяч, а остальные на ваше усмотрение.
Деньги пересчитать, оприходовать, как положено. Пусть акцизное ведомство
разбирается.
чуть-чуть подсевший голос:
еще кулем висеть? У меня уж круги перед глазами.
барышня - ее ведь, кажется, звали "Мими"? - залезла на стол и распутала
веревки.
парик, и открылось ничем не примечательное, самое что ни на есть заурядное
лицо:
волосы; невыразительный нос; чуть скошенный подбородок - все, как описывал
Эраст Петрович. От прилившей крови лицо было багровым, но губы немедленно
расползлись в улыбке.
чести...
Так-так.
гусарский корнет Курицын. Вид на жительство показать?
Орловский Гай Юлий
Зыков Виталий
Березин Федор
Лондон Джек
Емилина Ника
Прозоров Александр