Чтение 24–й страницы книги ~Следы на снегу~

- Все ясно, товарищ майор, но я хочу предупредить, что мне сегодня
еще раз придется побывать в Якутске.

- Что случилось?

- Тело Кочнева приказано доставить в Якутск.

- Вот это, пожалуй, правильно решили. И вскрытие там произведут?

- Совершенно верно.

- Ну что ж, я думаю, что вы успеете.

- Вполне успею, товарищ майор.

- И вот еще о чем я попрошу вас. Если комендант Белолюбский вернется
на рудник, сообщите.

- Все будет сделано.

Шелестов, правда, совершенно исключал возможность возвращения
коменданта на рудник, но дал это указание на всякий случай. Он
предчувствовал, что Белолюбский скрылся, маскируя свои следы, не для того,
чтобы вновь здесь появиться, и что он уже далеко от рудника и, конечно,
причастен к гибели инженера Кочнева.

Когда все было готово к отъезду, Шелестов взял под руку лейтенанта
Петренко и стал его знакомить с обстановкой, в которой все они оказались.
Затем каждый надел свой заплечный мешок, в котором лежали боеприпасы,
спички, неприкосновенный запас продуктов.

- В путь, - раздалась команда Шелестова...

* ї *

Уже четвертый час бежали олени, впряженные в легкие нарты, по снежной
дороге. Собственно, дороги никакой не было, а был след, оставленный двумя
парами лыж, была четко видимая на снегу лыжня. Она вела по открытым
снежным местам, опускалась в ложбины, пересекала замерзшие речушки,
озерки, болота, протоки, поросшие тальником, забирала крутизну.

На нарты и в лица путников от копыт оленей летели брызги пушистого,
легкого неулежавшегося снега.

Иногда след лыж заводил в такую чащу, что, казалось, уже нет
возможности из нее выбраться, но путники наши выбирались и вновь
продолжали мчаться вперед, делая короткие, пятиминутные остановки для
отдыха оленей и для перекура.

Переднюю пару оленей вел Шелестов, хотя сказать "вел" было бы не
совсем правильно. Олени бежали сами по проложенному перед ними следу. На
вторых нартах сидел старик Быканыров, на третьих сержант Эверстова, а на
четвертых и последних - лейтенант Петренко.

Над людьми и оленями вился пар от дыхания. Он быстро замерзал и
опадал хрустящим инеем на брови, лица, шерстяные шарфы.

За нартами, то немного отставая, то забегая вперед и скрываясь из
глаз, бежал бочком вприпрыжку неутомимый Таас Бас. Иногда он
останавливался, наткнувшись вдруг на звериный след, и пропускал нарты. Он
долго стоял, внюхиваясь в след, фыркая и поводя острыми ушами. Потом вновь
бросался к хозяину и его спутникам.

След лыж уводил все дальше и дальше от рудничного поселка, вглубь
тайги, петлял, путался по крепям и вымерзшему тальнику, уходил то на
север, то на юг. Заросли пихтача, ельника сменялись краснолесьем, среди
которых мелькали белые березы. Тайга не оставалась однообразной, она
менялась на глазах, преображалась.

Тоненько позванивал колокольчик на шее оленя-вожака, впряженного в
передние нарты майора Шелестова.

Тихой, безмолвной была тайга, и под заунывный звон колокольца каждому
думалось о своем.

Старик Быканыров думал о "Красноголовом". Он был почему-то уверен,
что судьба и на этот раз вновь свела его с Шарабориным.

На сердце у Шелестова была тревога. Он и сам не отдавал себе отчета,
почему она вдруг пришла. Ничего не изменилось с той минуты, когда они
покинули рудник, а волнение охватило его сердце и держало в напряжении.

"Может быть, оттого, что он до сих пор не знал, куда стремятся
беглецы? Может быть, потому, что не было еще прочной уверенности в том,
что, преследуя беглецов, он делает именно то, что надо делать?"

Шелестов был во власти своих мыслей.

А лейтенант Петренко с любопытством всматривался в новые для него
места.

Иногда, большей частью в ложбинках или в руслах заснеженных рек, чуть
ли не из-под самых ног оленей вскидывались с шумом едва отличимые от
снега, похожие на комочки, белые куропатки. Напуганные, возможно впервые
видящие человека, они отлетали немного поодаль и вновь садились, пропадая
в снегу.

"Глупые птицы", - думал Петренко.

Они видели сидящих на березах в сторонке, в неподвижных позах,
похожих на чучела, тетеревов. При приближении нарт с людьми они с
любопытством вытягивали шеи, крутили странно головами, но не проявляли
особых признаков беспокойства.

Очередную короткую остановку сделали у примятого снега на месте
привала беглецов. Олени встряхнулись и опустили головы, отяжеленные
рогами.

Старик Быканыров тотчас же вместе с майором начал тщательно
осматривать место привала.

Делали они это молча, спокойно, внимательно. Шелестов поднял два
окурка папирос "Беломорканал", а Быканыров извлек из снега несколько
небольших костей.

- Однако, устали они, - высказал свое мнение Быканыров. - Шибко
устали. Мясо ели холодное. У якута сломалась лыжа. Правая. Он ее кое-как
скрепил. Худо ему стало идти. Совсем худо. Теперь он позади шел.

Шелестов про себя подумал:

"Мудр и проницателен мой старый друг. Какие зоркие и наблюдательные у
него глаза. Он читает следы, как я книгу".

А лейтенант Петренко не стерпел и спросил:

- Как вы все это узнали, товарищ Быканыров?

- Что все? - переспросил старик.

- Ну, хотя бы то, что они устали, что мясо ели холодное, что
сломалась лыжа именно у якута? - пояснил свой вопрос лейтенант.

Быканыров курил трубку, улыбался, а в руках вертел кость.

- Хитрого, однако, тут мало. Медленно идут, часто отдыхают -
наверняка устали. Здесь вот ели, курили, и прямо на снегу. И мясо ели
холодное. Следов костра нет. Горячее мясо от кости отстает, а это,
гляди... Лыжа сломалась у якута, сразу видать. Русский идет с палками.

Эверстова сказала:

- У нас олени сильные, хорошо бегут, и груз распределен равномерно,
правильно. Я подсчитала, что ночью, в крайнем случае к утру, мы нагоним
коменданта.

- А если они на лыжах пойдут по таким местам, где олень не пройдет? -
высказал опасение Петренко.

- Не бывает так, - усмехнулся Быканыров. - Где пройдет человек -
олень всегда пройдет.

- А олени у нас хорошие, слов нет. Молодец Неустроев. Спасибо ему за
оленей, - добавил Шелестов.

- Неустроев знает, что делает, - заметил Быканыров. Ему всегда было
приятно слышать лестные отзывы о своем председателе колхоза.

Быканыров бросил кости в снег, вытер руку, присел на первые нарты и,
дымя трубкой, заговорил опять:

- Председатели бывают, однако, разные. Я всяких видел. Год, а то и
два было тому назад. Приехали я и мой дружок к Окоемову. Окоемов -
председатель колхоза "Охотник Севера". Старый председатель. Мы к нему
забежали, вроде как в гости, по пути, чайку попить, поговорить. От нашего
колхоза до "Охотника Севера" сто десять километров. Окоемов дома был.
Хорошо нас встретил, ласково. Выложил лепешки горячие, прямо от камелька,
сохатину вареную поставил, ханяк* дал, чай пили крепкий, черный. Ешь
сколько вместится. Много ели, пили, потом трубки курили, разговаривали.
Окоемов говорил, а мы слушали. Он говорил про колхозные дела. Все
рассказал. Кто и сколько белок настрелял в сезон, сколько горностаев,
лисиц наловил, сколько сдал в Якутпушнину. Окоемов все знает: какой бык
самый лучший в стаде, какой приплод дала каждая важенка, сколько оленей в
колхозе, у кого какое ружье, как оно бьет, кто лучший стрелок. Я слушал
Окоемова, долго слушал, а потом спросил: "Однако, скажи, сколько свадьб
было в этом году в твоем колхозе?" Окоемов засмеялся и говорит: "Вот уж не
считал!" А я опять спросил: "А сколько у вас в колхозе за этот год новых
людей народилось?". Окоемов опять засмеялся. "Что я ЗАГС, что ли, или
шаман?" Видишь, какой он. А я на его слова обиделся. Как может такой
человек быть председателем? В голове у него белки, горностаи, быки,
важенки, ружья, а человека нет. Человека забыл Окоемов. А наш Неустроев -
нет. У него первое дело человек. Вот и вчера. Пришел я, рассказал все,
Неустроев и говорит: "Пошли в стадо. Выберем самых лучших". Прочный
человек Неустроев. Глубоко смотрит.

_______________

* Хїаїнїяїк - кушанье из молока.

Быканыров выбил золу из потухшей трубки, упрятал ее в кисет.

Шелестов уже тоже выкурил папиросу.

- Ну, трогаемся! - сказал он, усаживаясь на нарты.

И снова побежали олени, снова замелькали опушки, укрытые снегом
болота, скованные льдом реки.

Заметно начинало темнеть. Короток день в эту пору на севере.

И вот после почти часовой езды первые олени сделали вдруг такой
крутой поворот у березы-тройняшки, что нарты встали на бок, и Шелестов