Чтение 24–й страницы книги ~Гибель 31-го отдела~

чувство, у него вдруг от голода засосало под ложечкой. Он отогнал машину на
стоянку перед седьмым домом в третьем ряду, сбегал к продовольственному
автомату и нажатием кнопки извлек из него пакет синтетического молочного
супа для диетпитания.

У себя он прежде всего снял и аккуратно повесил пальто и пиджак, потом
зажег свет. Опустив жалюзи, он прошел на кухню, отмерил ноль целых три
десятых литра воды, налил их в кастрюлю и высыпал туда суповой порошок.
Когда смесь разогрелась, он перелил ее в большую чашку и вернулся в комнату.
Здесь он поставил чашку на тумбочку, сел на кровать и расшнуровал ботинки.
Часы показывали четверть третьего, и тишина кругом стояла полная. Ему все
так же казалось, будто он что-то упустил или сделал не так, как надо.

Он достал из пиджака блокнот, включил бра над кроватью и погасил
верхний свет. Прихлебывая суп, он тщательно проштудировал свои заметки. Суп
был густой, вязкий и к тому же безвкусный и какой-то затхлый.

Когда заметки были дочитаны, Иенсен поднял взгляд и долго рассматривал
фотографии, сделанные в полицейской школе. Иенсен и себя нашел на
фотографии: он стоял в заднем ряду, крайний справа, скрестив руки на груди и
неуверенно улыбаясь. Судя по всему, он что-то говорил своему соседу как раз
в ту минуту, когда фотограф щелкнул затвором.

Затем Иенсен встал и вышел в переднюю. Здесь он открыл двери гардероба
и взял с полки одну из бутылок, что рядами лежали вдоль стены под прикрытием
форменных фуражек.

Из кухни он принес стакан, почти доверху наполнил его спиртом и
поставил на тумбочку около чашки с супом.

Развернув список с девятью именами, он тоже положил его на тумбочку
перед собой. Положил и начал разглядывать.

Электрические часы в кухне отметили время тремя короткими звонками.

Иенсен открыл чистую страницу в блокноте и записал: "No 6. 38 лет.
Разведенный. Отдел общественных отношений. В связи с переходом на другую
работу".

Переписывая адрес, Иенсен чуть заметно покачал головой. Потом он
поставил будильник на нужный час, погасил свет, разделся догола, надел
пижаму и сел в постели, укрывшись одеялом. Суп разбухал в желудке как на
дрожжах, и казалось, словно кто-то снизу давит на сердце.

Стакан он выпил в два присеста. Шестидесятиградусный спирт обжег язык и
огненной стрелой вонзился в пищевод.

Иенсен лежал на спине, широко раскрыв глаза, и дожидался сна.

XXIV

Иенсен так и не смог уснуть. С трех часов до двадцати минут шестого он
лежал в каком-то забытьи, не в силах ни мыслить, ни избавиться от мыслей.
Разбитый и мокрый от пота, встал он по звонку будильника, а спустя сорок
минут уже сидел в машине.

Путь его лежал к северу, за двести километров отсюда. И поскольку день
был воскресный, он рассчитывал добраться туда за три часа.

Город был тих и безлюден, пустые гаражи, голые стоянки, но система
регулировки, как всегда, делала свое дело, и по дороге через центр Иенсен
десять раз останавливался перед красным светофором.

Дорога была прямая, удобная, пейзаж по обеим ее сторонам
незанимательный. Изредка мелькали отдаленные пригороды и тянулись к небу
"районы самосноса". Между линией горизонта и автострадой торчали какие-то
сухие и унылые насаждения -- то искривленные деревья, то низкий колючий
кустарник.

В восемь часов Иенсен свернул к бензоколонке -- заправиться. Там же он
выпил стакан остывшего чая и позвонил по автомату в два места.

Начальник патруля говорил сиплым, усталым голосом, должно быть, звонок
Иенсена поднял его с постели.

-- Это случилось девятнадцать лет назад, -- доложил он. -- Комендант
застрял в лифте, и его разрезало пополам.

-- По делу велось следствие?

-- Нет, только стандартная запись в журнале. Слишком простое дело: его
классифицировали как несчастный случай -- элементарный обрыв на линии, из-за
которого лифт остановился на несколько минут, а потом без постороннего
вмешательства пришел в движение. Так что он погиб по собственной халатности.

-- А как родственники?

-- У него не было семьи. Он жил в гостинице для холостяков.

-- Он что-нибудь оставил?

-- Да. Довольно крупную сумму.

-- Кто ее унаследовал?

-- Никто из родственников не объявился в установленные сроки, и деньги
отошли государству.

-- Еще что?

-- Пустяки, не стоящие упоминания. Он жил отшельником в отдельном
номере, друзей не имел.

-- До свиданья.

Полицейского, который был откомандирован в архив периодических изданий,
Иенсен тоже застал дома.

-- Говорит Иенсен.

--Слушаю, комиссар.

-- Какие результаты?

-- Вы не получили мое донесение?

-- Нет.

-- Я вчера утром завез его.

-- Доложите устно.

-- Одну минуту, я попытаюсь все восстановить в памяти.

-- Жду.

-- Все буквы для письма взяты из одной газеты, но за разные дни. Они
вырезаны из двух номеров -- за пятницу и за субботу прошлой недели. Этот
шрифт носит название "бодони".

Иенсен достал блокнот и записал полученные сведения на внутренней
стороне обложки.

-- Что еще?

Полицейский ответил не сразу:

--Еще вот что: искомое сочетание букв и текста на второй странице
встречается не во всех экземплярах газеты, а только в так называемом тираже
А.

-- Что это за тираж?

-- Другими словами, такой подбор букв можно встретить только в тех
экземплярах, которые печатаются последними. Для городских киосков и
городских подписчиков.

-- Можете считать расследование законченным и вернуться к обычной
работе. -- сказал ему Иенсен. -- До свиданья.

Он положил трубку, сел в машину и поехал дальше.

Ровно в десять он миновал по-воскресному безлюдный рабочий район, где
тысячи совершенно одинаковых домов правильным четырехугольником обступили
фабрику. Из фабричных труб валили лохматые клубы желтого дыма. Поднявшись на
несколько сот метров, они сливались в сплошное облако отработанных газов и
медленно падали вниз, на дома.

Еще через пятнадцать минут он был у цели.

Итак, время он рассчитал правильно, поскольку лишние пятнадцать минут
ушли на заправку и телефонные разговоры.

Перед ним был вполне современный спортивный домик: стены из стекла,
крыша из рифленого пластика. Он стоял в трех километрах от автострады и был
со всех сторон окружен деревьями. Внизу, под обрывом, плескалось озеро. Вода
в нем была мутная, серая, а воздух пропитан дымом фабричных труб.

На бетонированной площадке перед домом стоял полный мужчина в домашней
куртке и тапочках. Вид у него был заспанный и вялый, и посетителя он
встретил без особого воодушевления. Иенсен показал ему свой значок.

-- Я Иенсен, комиссар шестнадцатого участка. Я веду следствие по делу,
касающемуся вашей прежней должности и прежнего места работы.

-- Что вам угодно?

-- Несколько вопросов.

-- Тогда войдите.

Всевозможная мебель из стальных трубок, пепельницы и ковры,
составлявшие убранство обеих комнат, выглядели так, словно их взяли напрокат
в издательстве.

Иенсен достал блокнот и ручку.

-- Когда вы ушли оттуда?

Хозяин сделал вид, что подавляет зевок, и повел глазами по сторонам,
словно желая от чего-то уклониться.

-- Три месяца тому назад, -- сказал он под конец.

-- Почему вы ушли?

Хозяин перевел взгляд на Иенсена, и в его серых глазах мелькнула искра
раздумья. Казалось, он раздумывает: стоит ему отвечать или нет. Наконец он
неопределенно развел руками и сказал:

-- Если вы хотите посмотреть мой диплом, предупреждаю: здесь у меня его
нет,

Иенсен промолчал.

-- Диплом остался у... у моей жены, в городе.

-- Почему вы ушли?

Хозяин наморщил лоб, словно пытаясь сосредоточиться. И -- опять не
сразу -- ответил:

-- Поймите, все, что вы слышали, и все, что вы вбили себе в голову, не
соответствует действительности. Больше ничем не могу служить.

-- Почему вы ушли?

Молчание продолжалось несколько секунд. Хозяин уныло подергал себя за
кончик носа.

-- Собственно говоря, я даже и не уходил. Правда, срок контракта уже
истек, но я до сих пор связан с концерном.