Чтение 24–й страницы книги ~Негодяй их Сефле~

-- Что же у него было?

-- Теперь, как я уже сказал, нам это известно. У Стига была средних
размеров киста на теле поджелудочной.

-- На чем, на чем?

-- Ну, есть такая железа в животе. И еще у него была небольшая опухоль
в печени.

-- Что это все означает?

-- Что он мог бы до некоторой степени оправиться от своей болезни, как
я уже говорил. Кисту следовало удалить хирургическим путем. Вырезать, иначе
говоря. Это не было новообразованием.

-- А что считается новообразованием?

-- Канцер. Рак. От него умирают.

Гунвальд Ларсон даже как будто повеселел.

-- Уж это мы понимаем, можете не сомневаться.

-- Вот печень, как вам может быть известно, неоперабельна. Но опухоль
была совсем маленькая, и Стиг мог с ней прожить еще несколько лет.

В подтверждение своих слов доктор Блумберг кивнул и сказал:

-- Стиг был физически очень крепким человеком. Общее состояние у него
превосходное.

-- То есть?

-- Я хотел сказать: было превосходным. Хорошее давление и здоровое
сердце. Превосходное состояние.

Гунвальд Ларсон, казалось, был удовлетворен.

Эскулап сделал попытку уйти.

-- Минуточку, доктор, -- задержал его Кольберг.

-- Да?

-- Вы много лет пользовали комиссара Нюмана и хорошо его знали.

-- Справедливо.

-- Что за человек был Нюман?

-- Да, да, если отвлечься от общего состояния, -- подхватил Гунвальд
Ларсон.

-- Ну, я не психиатр, -- сказал Блумберг и покачал головой. -- Я,
знаете ли, терапевт.

Но Кольберг не хотел удовольствоваться этим ответом и упрямо повторял:

-- Но должно ведь было у вас сложиться какое-нибудь мнение о нем?

-- Стиг Нюман. как и все мы, грешные, был человеком сложным, -- туманно
произнес врач.

-- Больше вы ничего не можете о нем сказать?

-- Ничего.

-- Благодарим.

-- До свиданья, -- сказал Гунвальд Ларсон.

На этом беседа закончилась.

Когда специалист-гастроэнтеролог удалился, Гунвальд Ларсон принялся
хрустеть пальцами, методично вытягивая один за другим, -- пренеприятнейшая
привычка.

Кольберг наблюдал эту процедуру с кротким отвращением. Наконец он
сказал:

-- Ларсон!

-- Ну чего?

-- Зачем ты так делаешь?

-- Хочу и делаю, -- ответил Ларсон.

Кольберга по-прежнему одолевали разные вопросы, и после некоторого
молчания он сказал:

-- Ты можешь представить себе, о чем он думал, ну, тот, который лишил
жизни Нюмана? После убийства?

-- Откуда ты знаешь, что это был он?

-- Очень немногие из женщин умеют обращаться с таким оружием и еще
меньше носят ботинки сорок пятого размера. Итак, можешь ты представить или
нет?

Гунвальд Ларсон поглядел на него спокойными ясно-голубыми глазами и
сказал:

-- Нет, не могу. Я что, ясновидец, что ли?

Он поднял голову, откинул со лба белокурые волосы, прислушался и
сказал:

-- Это что еще за шум?

Где-то поблизости звучали возбужденные голоса, раздавались выкрики.

Кольберг и Гунвальд Ларсон тотчас выскочили из комнаты и бросились на
крыльцо. Они увидели черно-белый полицейский мини-автобус. Возле автобуса
они увидели пять молодых полицейских, которые под предводительством пожилого
чина в форме гнали от крыльца кучку лиц в гражданской одежде.

Полицейские образовали цепь, а предводитель грозно вздымал резиновую
дубинку над своей седой, коротко остриженной макушкой.

Среди гражданских они увидели несколько фоторепортеров, медсестер в
белых халатах, шофера такси в форменной куртке и еще несколько человек
различного пола и возраста. Плюс обычное число зевак. Некоторые из
гражданских вслух выражали свое возмущение, а один из тех, кто помоложе,
что-то поднял с земли.

-- Давай, давай, ребята, -- скомандовал старшой, -- довольно с ними
цацкаться!

В воздухе мелькнули пять белых дубинок.

-- Отставить! -- крикнул Гунвальд Ларсон металлическим голосом.

Все замерло.

Гунвальд Ларсон шагнул вперед и осведомился:

-- В чем дело?

-- Очищаю территорию перед заграждением.

Золотой кант на рукаве свидетельствовал о том, что Ларсон имеет дело с
первым помощником комиссара.

-- А на кой черт здесь понадобилось заграждение? -- рявкнул Ларсон.

-- Да, Хульт, -- сказал и Кольберг, -- вообще-то Ларсон прав. А ребят
ты где набрал?

-- Вспомогательные силы из пятого участка, -- отвечал человек с золотым
кантом, машинально став по стойке "смирно". -- Они здесь уже были, ну я и
принял на себя командование.

-- Развяжись немедленно с этими идиотами, -- сказал Гунвальд Ларсон. --
Поставь лучше охрану на лестнице, и она помешает посторонним лицам
проникнуть внутрь здания. Хотя я очень сомневаюсь, что в этом есть
надобность. А остальные пусть лезут в машину и катятся в свой участок. Там
они нужней.

Из глубины автобуса донеслось потрескивание коротковолновою приемника,
и металлический голос произнес:

-- Первого помощника комиссара Харальда Хульта просят соединиться с
диспетчерской для установления последующей связи с комиссаром Беком.

Хульт по-прежнему держал дубинку в руке и, насупясь, глядел на обоих
детективов.

-- Ну так как? -- спросил Кольберг. -- Намерен ты выходить на связь или
нет? Тебя, похоже, разыскивают.

-- Все в свое время. -- отвечал Хульт. -- А кстати сказать, я сегодня
здесь по доброй воле.

-- Не убежден, что здесь требуются добровольцы, -- сказал Кольберг.

И был не прав.

-- Ерунда все это, -- сказал Гунвальд Ларсон. -- Во всяком случае,
здесь я выяснил все, что нужно.

Он тоже был не прав.

Едва он сделал первые размашистые шаги в сторону своей машины, где-то
щелкнул выстрел, и чей-то пронзительный, испуганный голос закричал:
"Спасите!"

Гунвальд Ларсон остановился в растерянности и взглянул на свой
хронометр. Было двенадцать часов десять минут.

Кольберг мгновенно насторожился.

Уж не этого ли он ждал все время?

XXI

-- Так вот, по поводу Эриксона, -- сказал Меландер и отодвинул от себя
стопку бумаг. -- Это очень долгая история. Но вам она наверняка известна,
хотя бы частично.

-- Давай уговоримся, что нам ничего не известно, и рассказывай с самого
начала, -- предложил Мартин Бек.

Меландер откинулся на спинку стула и начал набивать трубку.

-- Ладно, -- сказал он. -- Сначала так сначала. Оке Эриксон родился в
тысяча девятьсот тридцать пятом году. Он был единственным ребенком в семье
токаря. В пятьдесят четвертом он кончил реальное училище, через год был
призван на военную службу, а отбыв ее, поступил в полицию. Был зачислен на
подготовительные курсы и одновременно вступил в Финский союз футболистов.

Он раскурил трубку и выпустил над столом облачко дыма. Рэнн, сидевший
напротив, закашлялся демонстративно и укоризненно. Меландер не обратил на
кашель Рэнна ни малейшего внимания и продолжал дымить. Он говорил:

-- Таково краткое извлечение из ранней и сравнительно неинтересной для
нас части его жизни. В пятьдесят шестом он стал Участковым в округе Святой
Екатерины. О пятьдесят седьмом сказать нечего. Полицейский из него, сколько
можно судить, получился посредственный, не очень хороший, не очень плохой.
Жалоб на него не поступало, но я также не могу припомнить, чтобы он
как-нибудь отличился.

-- Он все время служил в одном и том же округе? -- спросил Мартин,
который стоял у дверей, возложив руку на шкаф с документами.

-- Нет. -- ответил Меландер. -- Он сменил за первые четыре года три или
четыре округа.

Меланлер умолк и наморщил лоб. Потом вынул трубку изо рта и ткнул
чубуком в сторону Мартина.

-- Беру свои слова назад, -- снова начал он. -- Я сказал, что он никак
не отличался. Я ошибся. Он отлично стрелял, побеждал на всех соревнованиях.