стул, стоявший против зеркала, положив руки на колени, он смотрел на
Спайсера. Щека его слегка дергалась.
этом, только это и видишь во сне. Ты слишком стар для такой жизни.
кровати.
делаешь все как попало. Сначала оставил эту карточку у Сноу, а теперь
допустил, что твое фото выставлено на молу, чтобы все на него смотрели.
Чтобы на него смотрела Роз.
остальным. Я знаю только то, что вы мне о них говорите. А вы все время
твердили мне, что еще не было на свете надежной бабы.
грядущий. Но я такой, что верю этим сказкам, Спайсер. Мне кажется: опасно,
что ты и Роз живете в одном городе. А тут еще эта другая шлюха, которая
вздумала ее расспрашивать. Тебе надо исчезнуть, Спайсер.
себя в пиджаке, а Малыш не сводил с него глаз, положив руку на колени. -
Ты ведь ничего не задумал? - спросил Спайсер, шаря в кармане.
время.
Прочти надпись: "Десять лет дружбы. От ребят с ипподрома". Я никогда не
подвожу друзей. Это было пятнадцать лет тому назад. Я уже двадцать пять
лет на скачках. Когда я начал, ты еще и не родился.
ты думал, будто я сдрейфил. Я поеду сейчас же. Уложу чемодан и смотаюсь
сегодня же вечером. Ну что ж, я с радостью уеду.
Он поднял ногу. Подошва была проношена, на ней виднелась дыра величиной с
шиллинг. Он опять подумал о коронах на стульях Коллеони в "Космополитене".
- Ты мне понадобишься на скачках. - Спайсер заметил, что Малыш улыбнулся.
- Мне нужен дружок, которому можно доверять.
часы. - Почему ты улыбаешься? Что у меня - грязь на лице, что ли?
многое зависит. - Он поднялся со стула и стал спиной к меркнущему свету, к
стене дома напротив, к покрытым сажей стеклам, глядя на Спайсера с
каким-то особым любопытством. - А куда ты поедешь, Спайсер? - спросил он.
он видел перед собой человека, который должен умереть. Невольно у него
возникали вопросы... Ну что ж, возможно даже, что старого Спайсера и не
ожидала геенна огненная, он был честный старик, он сделал не больше зла,
чем всякий другой, он мог бы проскользнуть через врата... Но Малыш не
представлял себе загробную жизнь иначе, как с вечными муками. Он слегка
нахмурился от напряжения - зеркальное море, золотая корона и... старик
Спайсер.
"Голубой якорь", на Юнион-стрит. Без лицензий. Высший класс. Горячие
завтраки. Он часто говорил мне: "Спайсер, почему ты не станешь моим
компаньоном? Мы бы сделали из этого старого кабака отель, будь у нас
несколько лишних фунтов в кассе". Если бы не ты и не ребята, я бы сюда и
не вернулся. Я бы с удовольствием остался там навсегда.
договорились.
шерстяном носке была дыра, и оттуда высунулся большой палец, заскорузлая
кожа с годами потрескалась.
передней было темно. Он зажег свет возле телефона и потом снова, сам не
зная почему, выключил его. Затем он позвонил в "Космополитен". Когда
коммутатор отеля ответил, он услышал отдаленную музыку, доносившуюся из
Пальмового зала (thes dansants [зал, где танцуют и пьют чай (фр.)], три
шиллинга за вход) за кабинетом в стиле Людовика XVI.
резко, оборвался, и низкий голос с еврейским акцентом замурлыкал в трубке.
коктейля. Он сказал:
маленькой, темной, устланной линолеумом передней бесшумно прошел автобус;
фары его тускло светились в серых сумерках. Малыш прильнул губами к трубке
и сказал: - Он не хочет слушать уговоров, мистер Коллеони. - Тот же голос
что-то удовлетворенно замурлыкал ему в ответ. Малыш медленно и отчетливо
объяснил: - Я пожелаю ему удачи и хлопну его по спине. - Он вдруг замолчал
и потом резко спросил: - Что вы сказали, мистер Коллеони? Нет. Мне
показалось, что вы смеетесь. Алло! Алло!
к лестнице. Золотая зажигалка, серый двубортный пиджак, широко
поставленный рэкет, приносящий богатство и роскошь, - на мгновение все это
покорило его; наверху были медная кровать, склянка с фиолетовыми чернилами
на умывальнике, крошки от булки с колбасой. Он напроказничал, как
школьник, но злорадство его постепенно исчезло; затем он включил свет - он
был у себя дома. Он поднялся по лестнице, тихонько напевая: "И соловей,
что ночами поет, и почтальон, что сигнал подает", но по мере того, как
мысли его все теснее смыкались вокруг темного, опасного и смертоносного
замысла, мотив изменился: "Agnus Dei qui tollit peccala mundi..." Он шел
деревянной походкой, пиджак свисал с его узких плеч, но когда он открыл
дверь своей комнаты... "Dona nodis pacem..." ["Даруй нам покой..."
(лат.)], неясное отражение бледного лица, полного гордыни, глянуло на него
из зеркала над умывальником, над мыльницей, над тазом с грязной водой.
4
поездом; казалось, будто снова наступил праздник; однако на сей раз люди
не тратили своих денег, а помещали их в дело. Они стояли плотной толпой на
верхних площадках трамваев, которые, покачиваясь, спускались к
"Аквариуму", они двигались взад и вперед по набережной - это походило на
какое-то естественное и бессознательное переселение насекомых. Около
одиннадцати часов невозможно было сесть в автобусы, идущие на бега. В саду
при Павильоне на скамейке сидел негр в ярком полосатом галстуке и курил
сигару. Несколько ребятишек играло в пятнашки, перескакивая со скамьи на
скамью, и он весело окликнул их, гордо и осторожно держа сигару в
вытянутой руке; его крупные зубы сверкали, как на рекламе. Они прекратили
игру и уставились на него, медленно пятясь назад. Он снова обратился к ним
на их родном языке, но говорил он глухо, нечленораздельно, по-детски, как
они сами, и дети смотрели с тревогой и все пятились от; него. Он снова
спокойно взял сигару в толстые губы и продолжал курить. По тротуару на
Олд-Стейн двигался оркестр; это был оркестр слепых, игравших на барабанах
и трубах; музыканты шли вдоль сточной канавки гуськом, ощупывая башмаками
край панели. Музыка долго доносилась издалека, несмотря на шум толпы,
залпы выхлопных труб и скрежет автобусов, поднимавшихся по холму к
ипподрому. Оркестр играл с воодушевлением, слепые шли вдоль канавки, как
полк солдат, и прохожие поднимали глаза, ожидая увидеть тигровую шкуру и
танцующие палочки барабанов, а вместо этого встречали взглядом слепые
глаза, похожие на глаза работающих в шахтах пони.
торжественно выстраивались для игры в хоккей: впереди, словно броненосцы,
выступали голкиперы с щитками на коленях; капитаны обсуждали тактику игры
со своими лейтенантами; младшие девочки просто носились, как очумелые, в
ярком свете солнечного дня. За аристократической лужайкой через железную
решетку главных ворот они могли видеть процессию плебеев, тех, кого не
вмещали автобусы: люди взбирались на меловые холмы, поднимая пыль, ели
булочки с изюмом, которые вынимали из бумажных кульков. Автобусы шли
кружным путем через Кемп-Таун, а на крутой холм поднимались набитые такси
(каждое место стоило девять пенсов), "паккард", обслуживающий членов
клуба, старые "моррисы" с целыми семьями - смешные высокие машины,
колесившие по дорогам уже в течение двадцати лет. Казалось, будто в пыли,
пронизанной солнечным светом, все шоссе двигалось наверх, словно
эскалатор, и вместе с ним со скрипом, с криками двигалась теснящаяся масса
машин. Младшие девочки мчались со всех ног, точно пони, догоняющие друг
друга на лужайке: им словно передалось возбуждение толпы на дороге.
Казалось, будто в жизни всех этих людей в тот день наступил какой-то
перелом. Выплата на Черного Мальчика уменьшилась: все переменилось с тех
Корнев Павел
Махров Алексей
Шилова Юлия
Шидловский Дмитрий
Посняков Андрей