— Фи, какая проза! А хотелось, чтобы они покраснели от слез, ведь я снова должен уехать… И даже пробуду в Бонвиле довольно долго.
— В Бонвиле? — Генрих почувствовал, как дрогнула рука девушки в его руке.
— Почему это вас так поразило?
— Ничего, я так… Понимаете, у меня там есть кузина…
— Разве она такая страшная, что я должен ее бояться?
— Нет, не ее, а маки… Она два дня назад гостила у нас и рассказывала, что там очень неспокойно.
— Ну и что?
— Я просто хотела предупредить вас.
— Спасибо, вы очень добрая девушка… А знаете что? Почему бы вам тоже не поехать в Бонвиль, навестить кузину? Я бы подвез вас на машине туда и обратно…
— Что вы! Разве я могу оставить маму! Столько забот, а она совсем одна.
— Тогда знаете как поступим — как только я погружу оружие…
— Оружие? Какое оружие? — удивилась Моника.
— Вот я и проговорился! — с досадой вырвалось у Генриха. — Тоже офицер, штабист, а треплю языком, словно баба на базаре.
— Выходит, это тайна? И вы боитесь, что я…
— Нет, нет, я вам верю, только очень прошу, случайно не скажите кому-нибудь об этом, иначе оружие может попасть не к нам, в дивизию, а к маки. Они последнее время стали очень им интересоваться, а когда узнают, что оружие автоматическое… Правда, о том, когда его отправят, буду знать только я. Впрочем, что это за разговор мы с вами завели, он совсем не для девичьих ушек, да еще для таких маленьких и розовых, как ваши… Так как же мы решим с поездкой в Бонвиль?
— Не знаю, может быть… — заколебалась Моника. — Людвина будет так рада.
— Тогда условились. Как только дела у меня будут близиться к концу, я дам вам телеграмму и встречу на вокзале.
— Но я не хочу, чтобы меня видели с немецким офицером, да еще в Бонвиле, где меня никто не знает.
— На лице не написано, что я немец. А к вашему приезду обещаю приобрести гражданскую одежду. Из Бонвиля приедем вместе, на машине… Договорились?
— Договорились, — не совсем решительно согласилась Моника. — Буду ждать вашей телеграммы, а пока пожелаю вам счастливого пути.
Утром следующего дня, когда Сен-Реми еще спал, Генрих и Курт выехали в Бонвиль. Генрих рассчитал, что они прибудут туда в полдень, если ехать со скоростью девяносто километров в час. Курт вел машину быстро, стрелка спидометра часто перескакивала за сто.
— Где я ездил по такой дороге? — вспоминал Генрих. Да, он где-то видел нечто подобное. Такие же, словно рукой сказочного великана разбросанные горы, не соединенные в единый хребет. Они стоят друг за другом, образуя узкие долины, поросшие буйной зеленью, среди которой журчат неширокие, но бурные потоки чистой, как слеза, горной воды. Внизу густые леса, которые выше в горы становятся более однообразными и низкорослыми. Такие же неожиданно возникающие пятачки-полянки, со всех сторон окруженные лесом. На Западной Украине такие полянки называют полонинами. Да, да, такую именно дорогу он видел незадолго до войны, когда ехал из Станислава на Яремче. Да, как давно это было…
Генрих подозрительно взглянул на Курта, словно он мог подслушать его мысли. Тот сидел, крепко сжав руками руль и напряженно вглядывался вдаль. Было прохладно, но лицо Курта вспотело. Боясь оторвать от руля хотя бы одну руку, он лишь фыркал, стараясь сдуть капельки пота, скатывающиеся к губам.
— А ну, дай я, а ты отдохни.
Генрих сел за руль. Так было лучше. Извилистая дорога требовала большого напряжения. Думать о чем-либо было некогда, а это главное. Именно сегодня он должен быть как никогда спокоен и уравновешен. Возможно, сразу же по приезде Генрих получит задание, которое надо будет выполнить сегодня же.
Дорога становилась все более трудной, поворотов все больше, приходилось часто менять скорость, то беря крутые подъемы, то спуская машину на тормозах.
К Бонвилю подъехали лишь в пять часов вечера. В гостинице для немецких офицеров свободного двойного номера, по словам дежурного, не было. Но крупная купюра, вложенная в документ, немедленно изменила положение. Через пять минут Генрих и Курт готовились принять ванну.
— Мойся ты первый, а потом пойдешь разузнаешь, где тут хороший ресторан, — приказал Гольдринг денщику.
Гольдринг не ошибся, думая, что о возложенном на него задании ему станет известно тотчас же по прибытии в Бонвиль: пока Курт разыскивал ресторан, Генрих уже знал, какое угрожающее положение создалось здесь.
Дело в том, что расположенный в предгорьях Альп Бонвиль и весь этот район стали своеобразным центром партизанского движения на юго-востоке Франции. Ожесточенная борьба гестапо с партизанами долгое время не давала никаких результатов. Наоборот, жестокие расправы с местным населением, которое зачастую было ни в чем не повинно, лишь увеличивали ряды партизан.
Но в начале февраля 1942 года случилось то, чего никто не мог ожидать: один из активнейших членов подпольной организации, ее лучший связной Дежене, всеобщий любимец, веселый, острый на слово человек оказался провокатором. Вначале не верилось, что Дежене, который сам зачастую бывал инициатором диверсий и так охотно брался за выполнение самых сложных заданий, мог оказаться предателем. А между тем Дежене после ареста трех руководителей движения сопротивления сбросил маску и надел мундир эсэсовского офицера, с которым расстался пять лет назад, когда, по заданию гестапо, прибыл в Бонвиль под видом рабочего из Парижа.
Провокация нанесла огромный вред партизанскому движению: многие активные участники были арестованы, но все-таки до полного разгрома организации дело не дошло. Те руководители движения Сопротивления, которые остались на свободе, сумели быстро переменить явочные квартиры, адреса, фамилии, местопребывание многих участников движения.
На Дежене партизаны буквально устроили охоту. Правда, теперь он уже называл себя настоящим именем Вилли Мейер. На протяжении первой недели после разоблачения провокатора в Дежене-Мейера стреляли пять раз: его подстерегали на улицах, на квартире, которую ему за это время пришлось трижды сменить, и, наконец, в ресторане — официантка послала ему в грудь две пули.
Из Бонвиля тяжело раненого Мейера увезли в какой-то госпиталь, и несколько месяцев о нем ничего не было слышно. Как же были поражены местные партизаны, когда узнали, что Дежене-Мейер вновь появился на улицах Бонвиля уже в роли адъютанта нового начальника гестапо оберста Гартнера! Всем было известно, что провокатор знает в лицо многих: участников движения Сопротивления. Те из них, кто под видом разносчиков газет, зеленщиков или молочников до сих пор спокойно ходили по улицам города, должны были теперь скрываться, чтобы не попасть на глаза провокатору.
К этому прибавились и осложнения, вызванные деятельностью самого оберста Гартнера. Это был старый опытный гестаповец, которого посылали в места, где создавалась наиболее сложная обстановка. Гартнер сразу отменил комендантский час, патрулирование по ночам и этим смягчением режима завоевал некоторую популярность. Он выпустил из тюрем многих заключенных, среди которых было немало настоящих уголовных преступников. Большинство из них было подкуплено и завербовано Гартнером.
Несколько дней назад партизанам удалось перехватить сообщение, посланное Гартнером в Берлин, в котором он обещал в самое ближайшее время ликвидировать виднейших руководителей движения Сопротивления и намекал на то, что ему посчастливилось напасть на след какой-то организации, существующей в рядах самой немецкой армии. Оберст расхваливал деятельность Мейера, с помощью которого ему удалось установить тайное наблюдение за виднейшими участниками партизанского движения.
Гартнер действовал чрезвычайно осторожно. После неудачной попытки маки взорвать помещение гестапо он работал неизвестно где, а на улице появлялся лишь в сопровождении автоматчиков-гестаповцев и Дежене-Мейера, которого не отпускал от себя ни на шаг.
Обедал Гартнер в офицерском ресторане «Савойя», охранявшемся днем и ночью.
Необходимость как можно скорее ликвидировать Гартнера и Мейера была очевидной. Были все основания предполагать, что весь штаб руководства партизанами будет ими раскрыт.
Генрих задумался и даже не слышал, как вернулся денщик.
— Ну, что нового, Курт?
— Все рекомендуют специальный ресторан для офицеров «Савой».
— Далеко до него?
— На параллельной улице.
Через десять минут Гольдринг уже был там. Ресторан раньше принадлежал французу, но недавно бывшего хозяина арестовали, и ресторан отдали инвалиду-гитлеровцу.
«Вход только для немецких офицеров», — прочитал Генрих на входной двери, у которой стоял караульный.
За стойкой буфета он увидел толстого бритоголового немца с густыми рыжими усами.
— Имею честь разговаривать с хозяином ресторана? спросил Гольдринг.
— Так точно, герр обер-лейтенант! — по-военному ответил тот — Швальбе, хозяин ресторана.
— Я только что приехал, герр Швальбе, но успел узнать, что лучший ресторан в городе это ваш. Надеюсь, что вы не откажетесь недели две-три кормить меня своими обедами?
— О, с радостью! Тот, кто рекомендовал мой ресторан, гарантирую, не ошибся.
— Тогда разрешите познакомиться: обер-лейтенант барон фон Гольдринг.
— Я счастлив приветствовать такого высокопоставленного гостя.
— Может быть, ради знакомства мы выпьем с вами по бокалу хорошего вина? — предложил Гольдринг.
— Сочту за честь. — Швальбе проковылял к шкафу — у него вместо левой ноги был протез. Поставил на поднос бутылку вина и подошел к столику, за которым сидел Гольдринг.
Генрих вынул из кармана и положил на стол коробку хороших гаванских сигар.
— О, какая роскошь! — восторженно воскликнул Швальбе, беря одну из них. — Теперь не часто приходится курить настоящие гаванские.
Генрих закурил сигару, остальные пододвинул Швальбе.
— Возьмите, я могу доставать такие. Хозяйка моей гостиницы в Сен-Реми запаслась ими на много лет.
— Это для меня лучший подарок! Как долго вы думаете пробыть у нас?
— Две — три недели, возможно — месяц. — Генрих поднял бокал, Швальбе сделал то же самое.
— Ваше здоровье! — провозгласил Генрих.
— За наше знакомство! — поклонился Швальбе. Обеды, герр барон, вы будете заказывать, а столик или отдельный кабинет выберете сами.
— Обедать предпочитаю в отдельном кабинете и, если у вас есть время, я хотел бы взглянуть на него сейчас.
— Прошу вон в ту дверь, за буфетом.
Сопровождаемый хозяином ресторана, Генрих очутился в длинном коридоре со множеством дверей по правою и левую сторону.
— Разрешите войти сюда? — спросил Гольдринг, берясь за ручку.
— Сюда нельзя, этот кабинет каждый день, с двух до четырех, занят. В нем обедает оберст Гартнер с адъютантом. А вы в котором часу будете обедать?
— Ровно в час. Но я не привык спешить, и кабинет мне не подходит.
— Тогда посмотрите другой. — Хозяин открыл первую дверь налево, прямо напротив кабинета Гартнера.
— О, этот меня устраивает, — согласился Гольдринг, окинув взглядом роскошно меблированную комнату.
Заказав обед на завтра, Генрих пошел в гостиницу и весь вечер провел дома, не столько перечитывая купленные газеты, сколько обдумывая план своих дальнейших действий.
…Утром следующего дня Гольдринг был у офицера, ведавшего распределением нового автоматического оружия. Выслушав Генриха и не взглянув на наряд, он заявил, что даже ориентировочно не может назвать сроки выполнения наряда. Прозрачный намек на денежное вознаграждение значительно смягчил неприступного офицера. Когда же Гольдринг достаточно бесцеремонно положил перед ним пачку новеньких банкнот, подчеркнув, что это лишь задаток, офицер стал приветлив и любезен.
— Две недели, я думаю, не будет слишком долгим сроком? — вежливо спросил он Гольдринга.
— Именно то, что требуется.
Мацумото Сэйте
Никитин Юрий
Корнев Павел
Ковальчук Вера
Афанасьев Роман
Посняков Андрей