Чтение 24–й страницы книги ~Остров Бешенного~

— Говорите, выполню любую!

— Мне нужно узнать все, что известно вашему департаменту о господине Широши: кто он? Чем занимается? На кого работает? Был ли в России? Имел ли контакты с советскими учеными, занимающимися разработкой новых источников энергии?

— Вот даже как?

— И было бы очень здорово, если бы вы разузнали, кто был основным разработчиком этой новой энергии? И где он сейчас?

— Сложно это: много времени прошло, тем более что тогда этим занимался специальный отдел КГБ, но попробую…

После Савелия Богомолов опросил еще личного секретаря Велихова и трех его телохранителей, но они отсутствовали в момент смерти патрона и ничего путного сказать не могли, что и было отмечено Богомоловым в своем отчете Кремлю.

Проблем с изъятием мобильника никаких не было: не вдаваясь в подробности, Константин Иванович дал прослушать запись, сделанную во время опроса всех свидетелей, Майклу, потом попросил изъять злополучный мобильник из вещей Велихова для возврата его Савелию. Майкл не стал вникать в детали и задавать лишние вопросы, тем более что окончательный вывод Богомолова совпадал с диагнозом полицейского врача, а просто взял телефон и вернул его Савелию, который его моментально уничтожил.

Богомолов не стал использовать все десять суток, отпущенные ему на пребывание в Нью-Йорке: погуляв пару дней по городу, он закатил шикарный прощальный ужин в одном из самых фешенебельных ресторанов на Бродвее «за счет российского правительства», на который пригласил всех, с кем познакомился на свадьбе, и на следующий день улетел в Москву…

ГЛАВА VII. РАЗГОВОРЫ ПО ДУШАМ

Как мы помним, Савелий знал от Виктора Джеймса, несколько нарушившего ради своего спасителя тайну следствия, о том, какие показания дал Александр Позин, и без труда догадался, какие того мучают мысли и сомнения. Не то чтобы Бешеный испытывал угрызения совести — ведь по большому счету он был прав, выполняя свой долг перед Космосом, наделившим его одновременно функциями Судьи и Палача.

Однако он все-таки ощущал некоторое беспокойство, причем вовсе не за себя лично — показания Позина не бросили на Бешеного и тени подозрений, и завершенное следствие ему ничем не грозило. Савелий был озабочен душевным состоянием Позина, который, судя по словам Богомолова, мог винить себя как невольного убийцу своего хорошего знакомого.

В тот момент, когда Савелий просил Позина передать Велихову мобильный телефон, Бешеного посетила шальная мысль, а не пригласить ли Позина на свадьбу, но он воздержался потому, что на свадьбу должны были прийти только близкие, давно знакомые люди, а Позин был чужой. Чужой? Конечно, Савелий не мог воспринимать его как близкого приятеля, но Судьбе было угодно связать их жизненные пути тугим узлом смерти, и Савелий остро ощутил свою ответственность за этого человека, невольно ставшего орудием справедливого возмездия.

Савелий видел свой человеческий долг в том, чтобы поддержать Позина, по возможности максимально развеять все его сомнения, — ведь тот в любом случае был ни в чем не виноват. Одним словом, их доверительная беседа была Савелию необходима.

И буквально за пару дней до отлета в Никарагуа Савелий часов в десять утра явился в отель «Уэстбери». Позин еще спал, Савелий позвонил в его номер от портье, как это принято на Западе. Спросонья Позин не сразу понял, кто его тревожит в столь ранний час, но потом как будто даже обрадовался.

— Если вы не очень торопитесь, подождите меня в холле — я только умоюсь,

— сказал он.

В кафетерии гостиницы они выпили по две чашки кофе, но это место как-то не располагало к доверительному разговору. Савелий было уже собирался предложить прогулку по Центральному парку, как Позин спросил:

— У вас есть несколько часов?

— Естественно.

— В таком случае приглашаю вас отобедать в одном довольно колоритном местечке, ресторане, принадлежащем моему бывшему однокласснику. Он открывается в двенадцать часов, и там точно не будет этой суеты.

Савелий охотно согласился. Позин от портье позвонил приятелю и предупредил о своем скором прибытии.

Когда они сели в такси, Савелий спросил:

— Этот ресторан далеко?

— На Брайтон-Бич… Очень уютное заведение, а кухня, должен сказать, несмотря на то что все там возглавляет мой одноклассник, просто шикарная. — Позин не заметил, как перешел на одесско-еврейский акцент.

— Ваш приятель что, из Одессы? — поинтересовался Савелий.

— Из Одессы? — Позин взглянул на Савелия, как бы пытаясь вникнуть в смысл сказанного. — Он просто еврей, — ответил Александр таким тоном, словно говорил, что быть одесситом и быть евреем почти одно и то же…

Толстый Марик, приятель Позина, уже топтался у входа, нетерпеливо дожидаясь, когда они подъедут.

— Шура, дорогой мой, как же я рад тебя видеть! — воскликнул он, облапив Позина своими мясистыми руками, после чего принялся лобызать его: создавалось впечатление, что они не виделись много лет.

— Погоди, Марик, я ж совсем другой ориентации, — шутливо отбивался Позин.

— Ничего, потерпишь, не так часто встречаются одноклассники, проживая в разных странах. — Казалось, еще секунда — и он расплачется.

— Позволь тебе представить моего приятеля, Сергея Мануйлова, он, между прочим, тоже из Москвы.

— Очень рад знакомству, — обхватив обеими руками руку Савелия, тот несколько минут тряс ее. — Очень, очень рад соотечественнику… — и вдруг, безо всякого перехода, повернулся к Позину и запричитал: — Бедный Аркадий Романович! Как же ему не повезло! Атакой еще совсем молодой! А какая голова! А какой темперамент! Пятеро детишек остались сиротами! А ты когда его в последний раз видел, Шурик? Ты помнишь, как ты тогда от меня прямо к нему поехал и для меня его планы выяснял?

— Видел я его минут за десять до смерти.

— Ну, расскажи, расскажи поподробнее, — толстый Марик был безумно любопытен, тем более тогда, когда это касалось известных всему миру людей, — как он выглядел? Нездоровым? Усталым? Таки что с ним стряслось?

Информация, полученная от человека, который практически присутствовал при смерти Велихова, наверняка должна была поднять репутацию толстого Марика в «местечке Брайтон-Бич».

— Выглядел он как обычно, был оживлен. Американские врачи поставили диагноз — кровоизлияние в мозг, а к каким выводам придет следствие, я сказать не могу.

— А что, разве было следствие?

— А ты как думал? Из Москвы даже специально прилетел генерал ФСБ.

— Значит, Лубянка что-то подозревает?

— Лубянки, как ты ее знаешь, давно нет, как и КГБ, — спокойно пояснил Позин.

— Не важно, как они сейчас называются, — отмахнулся Марик. — Скажем так: они подозревают что-то неладное?

— Служба у них такая, чтобы подозревать.

— А ты сам, Шурик, что думаешь?

— Мой милый Марик, как говорили на родине твоей покойной бабушки в старой Одессе: «А я знаю? Я что, доктор?»

Савелий с безразличным видом слушал разговор одноклассников, как будто к нему вся эта история не имела никакого отношения. Марик был явно не удовлетворен, когда понял, что никакой полезной информации он из Шурика не извлечет.

— Марик, нам надо с Сергеем не только отобедать, но и поговорить, — деловито сказал Позин, — накрой нам в отдельном кабинете.

— Нет проблем, Шурик, — бодро ответил Марик, — хотя в двенадцать часов дня в большом зале и у меня в ресторане аншлага, к сожалению, не бывает.

Помня свой предыдущий визит к Марику, Позин заказал и грибочки, и огурчики, и борщ со сметаной.

— Только не говори, пожалуйста, что «у них в Америке такой сметаны нет».

— Ну, ладно, не издевайся. — Марик заметно смутился. — А что на горячее?

— Готовь своего знаменитого лобстера памяти дюка Ришелье — я ведь тогда так его и не попробовал. А под закуску дай нам бутылку настоящей, именно в Москве произведенной, водки завода «Кристалл», а не вашу, местной подделки.

— Обижаешь, Шурик! Ну как ты мог даже подумать такое! — Он состроил обиженную мину, причем очень убедительно, но Позин его слишком хорошо знал, а поэтому среагировал не так, как хотелось Марику.

— Притормози, приятель! — сказал он и похлопал по плечу. — Веди в отдельное помещение!

Марик провел их в небольшой кабинет, где стоял стол и две деревянные лавки, на которых могло разместиться четыре человека, не больше. Но Марик занял своей тушей целую лавку и половину комнатушки. Он отдал распоряжения официанту. В мгновение ока на столе появился графин с водкой, три рюмки, грибочки, огурчики и черный хлеб.

Позин вопросительно взглянул на Марика.

— Не волнуйся, Шура, я вам мешать не буду. Но мы должны помянуть усопшего. Он ведь, как я слышал, принял православие, — продолжал он, наполняя рюмки. — Некоторые тут считали, что он предал веру предков. А мне — все одно, тем более и ваш Христос все равно был евреем. Поэтому, как говорится, да будет ему земля пухом.

Все трое, не чокаясь, выпили.

— Вряд ли, дорогой мой Марик, наши искренние благие пожелания помогут покойному избежать ада, если он, конечно, есть, — с грустной иронией произнес Позин, — слишком много на душе Аркадия черных дел. Но древние не зря утверждали: о покойных следует либо говорить хорошо, либо ничего не говорить.

Савелий промолчал, в душе соглашаясь со словами Позина о том, что ничьи добрые пожелания в загробном мире Велихову не помогут.

— А помнишь, Шурик, когда ты по моей просьбе встретился с Аркадием Романовичем и переговорил с ним, какой совет ты мне дал? Не спешить вкладываться в его проекты. А некоторые наши вложились. Кто теперь-то им денежки вернет? Так что я — твой должник, Шурик, и, сам понимаешь, еда и выпивка за мой счет. — Распираемый собственным благородством, Марик опять наполнил рюмки. Было невооруженным глазом заметно, что ему страсть как не хочется уходить.

— Не могу же я покинуть таких дорогих гостей, не подняв тост за них! А вы, Сергей, бизнесмен или политик? — спросил он Савелия.

— Я не бизнесмен… — ответил Говорков.

— Он начинающий политик, — вмешался в разговор Позин, — и у нас конфиденциальный разговор. — Ему явно не терпелось отделаться от назойливого Марика.

— Дорогие мои политики-аналитики, — густым басом пропел Марик, — за вас, мои дорогие друзья, и пусть ваша политика-аналитика не мешает нам, бизнесменам.

— Как же, вам помешаешь, — усмехнулся Позин.

— Без удовольствия, но согласно пожеланиям моего друга детства оставляю вас. — Марик медленно поднялся, не без труда развернул свою тушу к двери и удалился.

— Он в принципе неплохой малый, но, видно, общения ему не хватает, — каким-то извиняющимся тоном произнес Позин. — В материальном плане он вполне удачлив и никакой ностальгии по России не испытывает, но, прожив здесь двадцать с лишним лет, продолжает говорить: «у них тут, в Америке». Многие наши эмигранты этого поколения не любят американцев и в глубине души даже немного презирают их, что как бы дает им какое-то сомнительное моральное право их на каждом шагу бессовестно обманывать.

Савелий видел, что Позин намеренно оттягивает неминуемый разговор о Велихове, и с готовностью ему подыграл:

— А вы сами, Александр, американцев любите? А-то я в последнее время повсюду сталкиваюсь с отрицательным к ним отношением.

— Мне трудно ответить однозначно, потому что я первый раз оказался в Америке, когда мне было одиннадцать лет. Отец работал в Нью-Йорке корреспондентом. Я принимал американцев как данность, как дождь или снег. Я уважаю их предприимчивость и не принимаю их прагматизм. Меня искренне восхищает их способность не опускать руки при любых неудачах — я встречал людей, которые три раза в пух и прах разорялись, но опять начинали с нуля и добивались серьезных успехов.

— Я и в России встречал таких, — вставил Савелий.

— Не сомневаюсь, но это скорее исключение, чем правило, а у американцев сплошь и рядом. Лично мне это не дано. Возможно, эти свойства действительно американского национального характера предопределены генетически. Вы наверняка знаете, кто были люди, первыми осваивавшие этот далекий от старушки Европы континент, не так ли?

— Преступники по преимуществу, — не задумываясь, ответил Савелий.

— Скорее отступники и авантюристы. Отступники от господствовавших религиозных догм, общественных норм и правил, иными словами, те, кому не хватало простора на родине. Разные любители приключений…