Роберт Тейлор Деборе Керр на немецком корабле в фильме, который она ви-
дела в Авиньоне месяца два назад, но у Роберта Тейлора были усы, он был
черноволосым и мужественным, тогда как этот мальчишка умолял ее, глядя
на нее глазами испуганного ребенка.
запертой дверью. Она хорошо видела себя в большом зеркале над умывальни-
ком и думала: "Такое могло случиться только со мной, если бы мама меня
увидела, она бы упала в обморок".
голосом воспитанника отцов иезуитов, что хотел было переждать на поднож-
ке, но в коридоре соседнего вагона стоит какой-то подозрительный тип, к
тому же он побоялся, что не сумеет открыть дверь, и еще он не знал, куда
деть свой чемодан.
бенок, сыночек богатых родителей, вот кто он такой, отец его адвокат,
муниципальный советник в Ницце, он сказал ей об этом на следующий день,
еще сказал, что учился у иезуитов, жил в Тулузе в пансионе, где его ос-
тавили на второй год из-за математики, что ему это осточертело и он бро-
сил все, решив, что должен сам распоряжаться своей жизнью, жить в свое
удовольствие.
жив палец к губам, как это делали в школе, оттолкнула паренька. Он понял
и с глупым видом забрался на крышку унитаза, произведя при этом много
шума, слишком много шума. Прежде чем открыть, она расстегнула пальто,
чтобы все выглядело как можно естественнее, "если бы мама меня увидела,
она бы упала в обморок".
полу своего пальто. Контролеры смотрели на нее сверху вниз; тот, что по-
моложе, отступил на шаг, второй в замешательстве машинально приложил ру-
ку к фуражке. Она, должно быть, была мертвенно-бледной. Если бы она по-
вернула голову и увидела свое бледное лицо в белокурой шапке волос, го-
лые ноги, которые видны были из-под расстегнутого пальто, то сама бы
упала в обморок. Она слышала подступавшие к горлу глухие удары сердца.
взглянула на себя в зеркало, увидела свои белокурые волосы, глаза, такие
же испуганные, как у этого паренька, и колено, высовывающееся из-под
пальто. Сейчас она была уже не мертвеннобледной, а пунцовой.
в потолок, она - привалившись к двери, красная как рак, плотно запахнув
пальто, но где-то в глубине души она уже тогда знала, что произойдет;
ужасно глупо, но все было именно так: в глубине души она уже знала, ког-
да посмотрела на него. Он тоже страшно покраснел, его черные глаза молча
благодарили ее, и вид у него был на редкость глупый, моя любовь, мой Да-
ни, мой Даниель.
они убедились, что контролеры уже далеко.
сделал он, когда зажал ей рукой рот, болван. Она потерла щеку платком,
глядя на себя в зеркало. Он соскочил вниз, поставив ногу на чемодан, и,
чуть было не свернув себе шею, вцепился в нее, не попросив даже проще-
ния, потому что не умел этого делать. Он улыбнулся в зеркале. Он только
и умел, что улыбаться своим красивым ртом избалованного ребенка.
бородой щеке. И он, в свою очередь, стоя рядом с ней, потер себе щеку и
лоб. Потом они оба вымыли руки мылом железнодорожной компании, у которо-
го особый запах, очень стойкий, запах чего-то такого, что готовят для
всех.
засмеялся.
день недели.
на, сохранившийся несмотря на насмешки и внушения иезуитов, акцент уже
цивилизованный, деформированный, так говорят в Авиньоне богатые сынки,
которые не умеют просить прощения. А потом вдруг он отвернулся, очень
быстро, видимо, подумал о маме, о платках, столько милых сердцу вещей
припомнились ему, затопили ему душу.
от комнаты остался в ее сумочке.
Он даже позвонил ей из-за этого. В четыре часа дня.
ей сказали: "Это вас", что звонить мог только он.
что сказать, и он тоже не знал, а потом, неловко было чувствовать, что с
тебя не спускают глаз твои новые коллеги.
где два дня назад они впервые увидели этот пропитанный сыростью город.
сять пар глаз, когда ты просто глупая тетеря?
меня тоже. Он это умеет делать, мой отец.
сказала, он бы заколебался. А потом, все взгляды были устремлены на нее,
очень внимательные взгляды, и это парализовало ее.
имя, может выразить все то, что разбивает тебе сердце, так как коллеги в
смущении отвели глаза. И она услышала в ответ чудовищные вещи, сказанные
им очень быстро: "Моя маленькая Бэмби, моя маленькая Бэмби, люблю тебя,
очень скоро, всегда, ночью, через какое-то время, Париж, Ницца, ты, я,
маленькая моя Бэмби, послушай, Бэмби..." И он повесил трубку.
шинок, ничего не задев по пути, не сделав ни одного неверного шага, со
странной улыбкой, растянувшей ей рот, снова принялась за работу и даже
напечатала, не поднимая головы, две или три страницы. А потом вдруг -
это было выше ее сил, она не в состоянии была больше этого выносить,
будь что будет - она вскочила и бросилась к двери, по пути схватила
пальто, бегом пересекла коридор, выбежала на улицу, не переводя духа
пронеслась через зал ожидания на Лионском вокзале и очутилась на плат-
форме. И только тогда заметила, что сейчас всего лишь пять часов, а пер-
вый поезд Марсель-Ницца-Вентимилья отходит в 17 часов 50 минут.
кого нет. Затем постояли немного возле "гармошки". Он рассказал, что уд-
рал из дому неделю назад, автобусом доехал сначала до Канна, а потом до
Марселя, грязного города, где все пристают к вам со всякими вопросами.
Две ночи провел на туристической базе, две - на вокзале, в зале ожида-
ния, одну - в бистро, которое не закрывалось на ночь, одну - в гостини-
це, когда у него еще были деньги.
старше него, он сразу же проникся к ней доверием и раз даже назвал ее
"мадам". Больше всего ему надоел чемодан. Он жалел, что захватил его с
собой. Бэмби подумала: "Ему бы надо выспаться".
ридоре никого не будет, войдите. Верхняя полка слева от двери. Как раз
над моей.
ласия при каждой ее фразе, тогда-то он и назвал ее "мадам".
ла голову, чтобы удостовериться в этом, потом сказала:
шумите, когда войдете в купе.
произошло. Из-за его дурацкого чемодана из свиной кожи, в который он по-
Володихин Дмитрий
Шилова Юлия
Конан-Дойль Артур
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Шилова Юлия