Чтение 24–й страницы книги ~Улица темных лавок~

- Так и не пойму, что я делал в этой миссии.

- Не знаю... Ты однажды сказал мне, что служишь кем-то вроде секретаря
Рубирозы и что для тебя это хорошее укрытие... Как печально, что Руби
погиб в той автомобильной катастрофе...

Да, печально. Еще один свидетель, которого я не смогу расспросить.

- Скажи мне, Педро... Как твое настоящее имя? Я просто сгорал от
любопытства... Фредди говорил, что тебя зовут не Педро Макэвой... Это Руби
добыл тебе фальшивые документы...

- Мое имя? Я сам был бы не прочь его узнать.

И я улыбнулся, чтобы он мог принять это за шутку.

- Фредди-то знал, вы ведь дружили еще в коллеже... Вы мне все уши
прожужжали про коллеж Луизы...

- Коллеж?..

- Луизы... Ты же прекрасно знаешь... Нечего дурака валять... Любимая
ваша история, как твой отец приехал за вами на машине... Он разрешил
Фредди сесть за руль, хотя у того еще не было прав... Вы мне раз сто это
рассказывали...

Он покачал головой. Значит, у меня был отец, который приезжал за мной в
коллеж Луизы. Интересная подробность.

- А ты? - спросил я. - По-прежнему с лошадьми?

- Я теперь обучаю верховой езде, устроился в одном манеже в Живерни...

Он сказал это так серьезно, что я удивился.

- Ты ведь знаешь, после того несчастного случая все полетело
кувырком... - Какого несчастного случая? Я не решался спросить его... -
Когда я поехал с вами в Межев - с тобой, Дениз, Фредди и Гэй, дела уже шли
не очень-то... Я потерял место тренера... Они испугались того, что я
англичанин... Им нужны были только французы...

Англичанин? Да. Он говорил с легким акцентом, которого до сих пор я
почти не замечал. У меня глухо забилось сердце, когда он произнес это
слово "Межев".

- Странная все-таки была идея - отправиться в Межев, верно? - рискнул
я.

- Почему странная? Мы не могли поступить иначе...

- Думаешь?

- Это было надежное место... В Париже становилось слишком опасно...

- Ты правда так думаешь?

- Ну, Педро, вспомни же... Проверки документов шли одна за другой... Я
англичанин... Фредди жил с английским паспортом...

- С английским...

- Ну да... Семья Фредди была родом с острова Маврикий... Да и твое
положение было не лучше... А выданные нам доминиканские паспорта уже не
могли нас прикрыть... Вспомни... Твой друг Рубироза сам...

Я не расслышал окончания фразы. Мне показалось, он потерял голос.

Он отпил ликер, и в эту минуту в бар вошли четыре человека, постоянные
клиенты, все бывшие жокеи. Я их узнал, я часто слушал их разговоры. Один
был, как всегда, в старых штанах для верховой езды и грязной замшевой
куртке. Они похлопали Вилдмера по плечу. Они говорили все разом, громко
хохотали и вообще производили слишком много шума. Вилдмер их мне не
представил.

Они сели у стойки, не прекращая громко переговариваться.

- Педро... - Вилдмер наклонился ко мне. Его лицо было в нескольких
сантиметрах от моего. Губы его подергивались, как будто ему стоило
невероятных усилий произнести эти слова. - Педро... Что случилось с Дениз,
когда вы пытались перейти границу?

- Не знаю, - сказал я.

Он пристально посмотрел на меня. Наверное, он был слегка пьян.

- Педро... Ведь я предупреждал тебя, когда вы уходили, что надо
остерегаться этого типа...

- Какого типа?

- Ну того, кто предлагал перевести вас через швейцарскую границу...
Русский с рожей сутенера... - Он побагровел. Глотнул ликера. - Вспомни...
Я же говорил, что и второму нельзя доверять... Лыжному тренеру...

- Какому лыжному тренеру?

- Он должен был быть вашим проводником... Ты же знаешь... Боб... как
его там... Боб Бессон... Почему вы ушли?.. Вам же так хорошо жилось с нами
в шале...

Что сказать ему? Я кивнул. Он залпом осушил рюмку.

- Его звали Боб Бессон? - переспросил я.

- Да. Боб Бессон...

- А русского?

Он сдвинул брови.

- Не помню...

Его внимание уже рассеялось. Он сделал над собой огромное усилие, чтобы
заговорить со мной о прошлом, и уже выдохся. Так изнуренный пловец, в
последний раз подняв голову над водой, медленно начинает тонуть. В конце
концов, я не очень-то помог ему вспомнить все это.

Он встал и присоединился к остальным. Он возвращался к своим привычкам.
Я слышал, как он громко говорил о скачках, состоявшихся сегодня после
обеда в Венсенне. Тот, что был в штанах для верховой езды, всех угощал. У
Вилдмера снова прорезался голос, он был так возбужден, так горячился, что
даже забыл зажечь сигарету. Она просто висела у него на губе. Встань я
прямо перед ним, он бы меня не узнал.

Выходя, я попрощался и помахал ему рукой, но он не ответил мне. Он был
поглощен своим разговором.

Виши. Американский автомобиль останавливается у ограды парка Суре,
перед отелем "Де-ля-Пэ". Его кузов забрызган грязью. Из автомобиля выходят
двое мужчин и женщина, направляются к отелю. Мужчины небриты, один из них,
тот, что повыше, поддерживает женщину под руку. У отеля расставлены
плетеные кресла, в них, уронив голову, дремлют люди, им явно не мешает
палящее июльское солнце.

В холле эти трое с трудом протискиваются к конторке портье. Им
приходится огибать кресла и даже раскладушки, на которых тоже спят люди,
некоторые в военных мундирах. Другие, сбившись в плотные группки человек
по пять - десять, толпятся в гостиной за холлом, громко переговариваются,
и этот шум угнетает еще больше, чем липкая духота на улице. Наконец они
добираются до портье, и высокий мужчина протягивает ему три паспорта. У
двоих паспорта дипломатической миссии Доминиканской Республики в Париже,
один на имя Порфирио Рубироэы, другой - Педро Макэвоя, третий -
французский, на имя Дениз Иветт Кудрез.

Портье, весь взмокший от пота, капельками стекающего к подбородку,
усталым движением возвращает им паспорта. Нет, во всем Виши в отелях нет
ни одного свободного номера - "в связи с событиями"... Остались, правда,
два кресла - в крайнем случае их можно отнести наверх, в прачечную, или
поставить в туалетную комнату на первом этаже... Его слова тонут в гуле
голосов вокруг, металлическом позвякивании лифта, телефонных звонках и
объявлениях из громкоговорителя, укрепленного над конторкой.

Двое мужчин и женщина, шатаясь от усталости, выходят из отеля. Небо
внезапно затягивают лилово-серые облака. Они идут через парк Суре. Вдоль
газонов, на мощеных аллеях, под крытыми галереями люди сбиваются в группки
еще теснее, чем в холле отеля. Все они говорят очень громко, некоторые
снуют от одной группы к другой или уединяются по двое-по трое на скамейках
и железных стульях, расставленных в парке, и только потом возвращаются к
своим... Это напоминает огромный школьный двор во время перемены, когда
ждешь не дождешься звонка, который положит конец суете и гудению, оно
нарастает с каждой минутой и оглушает тебя. А звонка все нет и нет.

Высокий брюнет по-прежнему держит женщину под руку. Его спутник снимает
пиджак. Они все идут, на них на бегу налетают люди, мечущиеся в поисках
друг друга или своей группки, которая, стоило им отойти, распалась и
смешалась с остальными.

Двое мужчин и женщина останавливаются у террасы кафе "Реставрация".
Терраса переполнена, но - о чудо! - из-за столика вдруг встают пять
человек, и они в изнеможении падают на плетеные стулья. Они смотрят,
оцепенев, на людей у казино.

Парк заволакивает туманом, лиственные своды задерживают его, и он
густеет, словно пар в турецкой бане. Этот туман проникает в легкие,
постепенно размывает силуэты толпящихся у казино, поглощает их болтовню.
Пожилая дама за соседним столиком разражается рыданиями и, всхлипывая,
повторяет, что граница перекрыта в Андае.

Голова женщины покоится на плече высокого брюнета. Ее глаза закрыты.
Она спит младенческим сном. Мужчины улыбаются друг другу. И снова смотрят
на людей, стоящих у казино.

Полил дождь. Муссонный ливень. Он насквозь пронзает пышную листву
платанов и каштанов. Люди у казино, натыкаясь друг на друга, спешат
укрыться под стеклянными навесами, а сидевшие на террасе торопливо
проталкиваются внутрь кафе.

Только двое мужчин и женщина не двинулись с места - зонтик над столом
защищает их от дождя. Женщина по-прежнему спит, уткнувшись щекой в плечо
высокого брюнета, он смотрит отсутствующим взглядом прямо перед собой, а
его приятель рассеянно насвистывает мелодию "Tu me acostumbraste".