своими речами. Ведь этот человек не из разговорчивых и, если все же без
конца говорит, значит, делает это с определенной целью, а какую цель он
преследует, исповедуясь передо мной, я пока не знаю. Не менее трудно
установить и степень правдивости исповеди.
так загорелись под действием его проповедей, что решили от его
революционной теории перейти к революционной практике. В результате в одно
прекрасное утро наш факультет был весь оклеен листовками против
ретроградного буржуазного образования. Нас троих сразу же вызвали к декану
для дачи объяснений, но, так как мы упорно отрицали свою причастность к
истории с листовками, все ограничилось тем, что нас оставили на
подозрении. Тайная группа тут же распалась. Каждый из нас был убежден, что
кто-то из двух других - предатель, а кто станет готовить революцию вместе
с предателем? Гарри и Дику и в голову не пришло, что мистер, назовем его
Дэвис, тоже был в курсе дела, а если бы они и сообразили, то едва ли могли
бы допустить, что Дэвис способен совершить донос. А вот я допускал, и,
может быть, именно потому, что сентиментальное приключение уже малость
подорвало мою слепую веру в любимого учителя.
- спрашиваю в свою очередь.
очень дорожите, начинает колебаться, у вас появляется властное стремление
расшатать его вконец, вырвать с корнем и выбросить к чертовой бабушке.
Начеркал я собственноручно один лозунг против университетского мракобесия
и, прежде чем отстукать его на машинке, понес показать к Дэвису. Он
посмотрел, посоветовал внести несколько мелких поправок, а затем говорит:
мятежными действиями".
все так же небрежно ответил я.
же сцапали, едва я принялся за вторую листовку. На этот раз сомнений
насчет того, кто предатель, быть не могло. Дэвис сделал свой донос
незамедлительно, рассчитывая на взаимные подозрения между мной и моими
товарищами.
мой труд "Структура капитализма как организованного насилия", который я
начал писать, так и остался незаконченным. И с этого момента я стал
смотреть на марксистские идеи как на идеи беспочвенные.
подлостью вашего профессора.
за двуличие Дэвиса. Просто-напросто с глаз моих свалилась пелена, и я стал
понимать, что идеи, пусть даже самые возвышенные и благородные, теряют
свою ценность в руках человеческого отребья. Я бы даже сказал, что
огромная притягательная сила возвышенных идей, их способность увлекать
людей, вводить в обман так велика, что это создает опасность.
закончить. Так вот, речь зашла о моем труде, незавершенном и бесполезном,
как любое человеческое дело. Впрочем, не совсем. Когда меня задержали и
после тщательного обыска в моей квартире отвели к сотруднику Федерального
бюро, он мне сказал:
достаточно хорошо усвоили марксистскую доктрину. Это может очень
пригодиться, если ваши знания будут использованы должным образом. Поймите,
друг мой: кто в свои двадцать лет не был коммунистом, у того нет сердца.
Но тот, кто и после двадцати лет продолжает оставаться коммунистом, тот
лишен разума. Вам, должно быть, уже более двадцати?"
затем приступил к вербовке.
какой-нибудь вопрос, однако задавать вопросы у меня нет желания, по
крайней мере сейчас.
упорствовал, хотя делал это лишь ради того, чтобы придать себе больший
вес. А вот когда меня пытались связать по дружбе с Дэвисом, мне удалось
сохранить твердость до конца. Мне доверили самостоятельное задание, я стал
быстро продвигаться и не только обогнал Дэвиса, но даже, если мне память
не изменяет, сумел ему маленько напакостить. Я человек не мстительный,
Майкл. Не потому, что считаю мщение чем-то недостойным, нет, оно вызывает
излишнее переутомление, трепку нервов. Но в случае с Дэвисом я с этим
считаться не стал. Отомстил ему за попранные иллюзии молодости. Со
временем же я понял, что, по существу, мне бы следовало благодарить его...
возненавидели все человечество, - говорю я ему.
возненавидел. А к тем двоим испытываю нечто вроде благодарности за то, что
отрезвили меня.
застарелый ревматизм - дает о себе знать, как только начинает портиться
погода.
поднимаясь со скамейки.
машине.
понять, как непригляден этот мир людей-насекомых, и почувствовать себя
свободным от всех его вздорных законов, норм и предписаний. Свободным,
Майкл, совершенно свободным, понимаете?
от разведывательного управления?
отвечает Сеймур и неожиданно смеется чуть хриплым смехом.
целях легализации и следующий день приходится начать с науки. Опять
наведываюсь в священный храм - Королевскую библиотеку - и даже беру на дом
книгу "Миф и информация" некоего Уильяма Т.Сеймура. Затем, выскользнув на
улицу уже знакомым путем, сажусь в первое попавшееся такси.
чтобы убедиться, что в ней отражены знакомые мне идеи. Труд выдержан в
строго научном стиле, но строгость эта и, пожалуй, сухость скорее
подчеркивают мизантропическое звучание этих идей.
впрягаюсь в банковские операции. В это утро ветер сильнее обычного, и в
нем уже ощущается холодное дыхание осени. В данный момент это природное
явление для меня не помеха, напротив, попутный, почти ураганный ветер лишь
ускоряет мой стремительный бег от банка к банку.
означало бы без конца варьировать уже знакомые две фразы. Мою, выражающую
желание внести какую-то сумму на счет господина Тодора, и банковского
чиновника, выражающего недоумение по поводу того, что я ищу какого-то
несуществующего Тодора. Несуществующего - что правда, то правда. И все
же...
на такси в другой, более отдаленный квартал, потом в третий. Список
неисследованных учреждений становится все меньше, а тень сомнения в моей
голове все больше сгущается. Быть может, я иду по следу человека, которого
давно нет в живых? А может, человек этот, живой и здоровый, находится
где-то очень далеко от этого города ветров?
респектабельное: вместо мраморных плит - обыкновенный дощатый пол,
почерневший от мастики, вместо бронзовых люстр - засиженные мухами шары,
излучающие слабый свет в полумраке хмурого зала. Подхожу к окошку, где
принимают вклады, и произношу свою обычную фразу. Чиновник, не вставая с
места, выдвигает ящик с карточками. Клиентура этого банка, очевидно, столь
немногочисленна, что картотека легко вместилась в один ящик.
Суворов Виктор
Шилова Юлия
Ларссон Стиг
Акунин Борис
Бажанов Олег
Шилова Юлия