это в их традиции; Петра многие до сих пор ненавидят, над Керенским
потешаются -- болтун, а дурака-Николашку втайне жалеют, ибо тот следовал
принятому веками: являл себя; событие, новость, общение Помазанника*с
народом...
Он, Сталин, не предлагает ничего нового, он руководствуется заветом великого
Ленина, своего верного друга и соратника.
если и дальше в стране останутся люди, которые помнят, его будущее окажется
в постоянной опасности, ибо, обратившись к периоду с семнадцатого по
двадцать четвертый год, к засекреченному Завещанию парализованного Ульянова,
всегда может найтись псих, который вылезет на трибуну съезда или
большинство, преданное ему, "верному соратнику" Ленина, лишенному
блистательного фразерства Троцкого, шатаний Каменева и Зиновьева,
философского фейерверка Бухарина ("не вполне диалектического"),
прямолинейности Рыкова, крестьянских "штучек Калинина (того припугнул еще в
двадцать шестом, разрешив напечатать в "Крокодиле" злую карикатуру на
Старосту: неравнодушен к прекрасному полу, причем подставляется, об этом
говорят, такое в политике не прощают -- или будь во всем со мною, или ЦКК
вышвырнет из рядов, фактов у Куйбышева и Сольца хватает). Все это так, людей
подобрали, но истина такова, что можно управлять лишь сотней преданных, хоть
и разнохарактерных политиков. А тысячью? Она неподвластна ничьей воле, даже
Ленин порою не мог совладать со съездами, -- отсюда дискуссии, оппозиции,
турниры эрудитов, которые могут выстреливать без заранее подготовленного
текста, швыряться латынью, приводить немецкие и французские первоисточники;
он, Сталин, не может этого, но он в отличие от всех них решился на то, чтобы
признаться себе: русским народом можно и нужно, для его же блага, управлять
круто, жестко и немногословно, искушая при этом пряником будущего. Чем
жестче с этим народом, чем беспощаднее, тем покорнее он и счастливее',
наконец-то появилась Рука, пришел Хозяин, наведет Порядок.
на которых лежит вина за лишения, заклеймит тех, кто сознательно мешал
коммунистической, равной для всех, благодати. И этими виновниками должны
быть не пешки, а руководители, всем известные люди, признанные вожди.
примет и одобрит крушение тех, кому ранее поклонялись, и будет благодарен
именно ему за уто^очищение от чужих.
семнадцатого года; Калинин испугался, теперь во всем со мной. Испугаем еще с
десяток ветеранов; таким образом, пуповина, связывающая качественно новую
волну молодых руководителей с памятью о Ленине, не будет перерезана:
Лепешинские будут славить его, Сталина, истинного продолжателя дела Ленина,
так же как это делал в тридцатом Зиновьев, а в тридцать шестом -- Бухарин с
Радеком...
лет в замзавах орготделом, -- должен загодя приготовить списки: как на тех,
кого надо уничтожить, так и на ту молодежь (прав был Троцкий: "молодежь
решает все"), которая займет места памятливых. .
уполномоченным Воронежского НКВД; его любили за веселый нрав, отзывчивость и
умение работать за других; если кто из товарищей зашивался, он всегда был
готов придти на помощь, просиживал на работе воскресенья, спал
по-наполеоновски -- пять часов.
пришел список и первым в нем значились начальник областного управления, два
его заместителя, секретарь обкома и председатель облисполкома, его,
Абакумова, заранее обсмотренного уже людьми Ежова и Маленкова со всех сторон
в течение полугода, вызвали к аппарату прямого провода.
Ежов:
троцкистов... Фашисты пытают наших товарищей по классу, Троцкий -- агент
Гитлера, почему мы должны работать в белых перчатках? Око за око, зуб за
зуб! Я надеюсь на вас, товарищ Абакумов... Если возникнут какие вопросы --
звоните к Миронову, Берману или Слуцкому, люди с опытом, дадут совет...
что Абакумову передали из Москвы папки с изобличающими их показаниями,
данными на следствии Валентином Ольбергом и бывшим зи-новьевским помощником
Рихардом Никелем, ныне членом Союза писателей) он зашел в буфет, купил
коньяка и коробку шоколадных конфет, поднялся в свой закуток, выпил из горла
бутылку "Варцихе", напоенного запахом винограда, вызвал из камеры бывшего
начальника управления НКВД -- того, кто учил его навыкам работы ("у чекиста
должны быть чистые руки, холодная голова и горячее сердце"), и, заперев
дверь, начал молча и яростно бить его со всей своей богатырской силой;
потом, окровавленного, полубессознательного, взяв под мышки, подтащил к
столу и заставил подписать чистый бланк протокола допроса.
"чистосердечными показаниями" начальника НКВД и предложил: "Либо десять лет
по Особому совещанию, если напишете то, что я вам продиктую, либо
расстреляем сейчас же -- партии нужны свидетельства против врагов народа,
вам, большевику, это известно не хуже, чем мне... Даю честное слово чекиста
-- если поможете разгрому троцкизма, через год станете парторгом
строительства на Дальнем Востоке".
признавшихся, арестовать тех, кого они помянули в показаниях, готовить новое
дело, более охватное..."
орден Красной Звезды.
Маленков, отвечавший перед Сталиным за создание нового
партийно-государственного механизма, Абакумова придержал, поставив его
исполняющим обязанности руководителя Воронежского НКВД; лишь когда Берия был
назначен первым заместителем Ежова, а того стали готовить к переводу на
работу в Наркомвод России, чтобы расстрелять без шума, Абакумова вызвали в
Москву.
бакинскую гвардию, провинившуюся при вывозе трофеев из Германии (собрал их в
ГУСИМЗ):-Меркулова, братьев Кобуловых, Деканозова.
государственной безопасности, после первых недель счастья и сладостной,
пьянящей эйфории, постепенно, по прошествии месяцев, он начал отдавать себе
отчет в том, что он окружен людьми Лаврентия Павловича и каждый шаг его
контролируется; практически -- поднадзорен; любая . инициатива докладывалась
Берия в тот же час, как только он выдвигал ее...
исподволь -- против своего высокого покровителя, выдвинувшего его на этот
ключевой пост, либо смириться со своим положением: послушная кукла, которой
управляет невидимая рука могущественного сатрапа; можно постараться войти в
блок с секретарем ЦК Кузнецовым, который после Маленкова все активнее входил
в дела аппарата, обращаясь к делам тридцатых годов, постоянно требуя борьбы
с рецидивами "ежовщины" -- "законность прежде всего".
бланках допросов (начальник НКВД уронил голову на протокол, испачкал бумагу,
сволочь); сжег, но понял, что таких дел -- тысячи, особенно когда он отвечал
за допросы и депортацию на Колыму бывших пленных и узников гитлеровских
лагерей; все не спрячешь, сказал он себе, наследил, дурак!
блокаду, от дополнительных пайков отказывался, лез в окопы, чистюля...
попросился на прием к Вознесенскому, внес предложение о более активном
использовании заключенных на стройках коммунизма, попросив при этом
увеличить пайки .отличившимся зэкам. Тот посоветовал перевести на вольное
поселение как можно больше узников, если, конечно, эти люди не были
фашистскими наймитами на оккупированных территориях, обещал помочь с
увеличением паек, ничего из предложенного не отверг.
более аккуратен в разговоре, обещал подумать, но в принципе идею одобрил,
заметив:
говорил: "Дайте мне вторую ветку во Владивосток, и мы опрокинем японцев..."
В тридцать третьем мы пытались было начать этот проект, но силенок не
хватило, спасибо за предложение, вижу разумное зерно...
этого еврея. Одного брата расстреляли, другой покончил с собой накануне
ареста как изобличенный бухаринец, кулацкий прихвостень, а этот сохранил
позиции; более того, люди ездят в Метрополитене имени Кагановича, а не
Сталина, поди ж ты!
Павлович; тот, однако, не сказал ни слова, хотя наверняка знал обо всем. Но
кожей, каждой клеточкой своего существа, каким-то особым чувством,
непонятным ему самому, министр ощутил, что Берия изменился к нему, хотя
внешне стал еще более приветливым и радушным.
отпуск, министр вызвал двух своих -- тех, кого ему удалось притащить с собой
из Воронежа, и показал им письмо, подписанное неразбор^ чиво (сам
продиктовал шоферу, верил ему, как себе, тот работал с ним девять лет). В
анонимке сообщалось, что трое молодых контриков, живущих на Можайском шоссе,