Чтение 24–й страницы книги ~Тайна Кутузовского проспекта~

Спрыгнув с подоконника, Костенко достал записную книжку, пролистал ее,
досадливо выматерился, полез в карман, перебрал несколько визиток, нашел
нужную, набрал номер и, закурив, присел на краешек стола:

- Алло, товарищ Ромашов? Это Ко... Неужели у меня такой приметный
голос, что по первым словам узнаете? Правда? Хм, не знал... Ну,
здравствуйте, угрозыск приветствует ЧК... У меня вопрос: не могли бы вы -
а если не можете., то кто может из следственной службы КГБ - установить:
не имел ли некий Сорокин из бывшего следственного или Пятого управления,
ранее называвшегося Секретно-Политическим отделом, осужденный в пятьдесят
седьмом за палачество, в личном пользовании пистолет марки "Зауэр"? Я-то?
С Петровки... Телефон? Сейчас спрошу... Какой у вас номер, товарищ
Строилов? Готовы? Диктую...

...Строилов позвонил Костенко около часа ночи, долго извинялся за то,
что так поздно тревожит, наконец объяснил:

- Я бы не посмел вас тревожить, Владислав Романович, но эксперты из
Ярославского областного НТО сообщили, что лодку слесаря Окунева подняли...

- Того, который из кооперативного гаража? Что в Саблаге сидел?

- Именно... Так вот, ребята считают, что лодочку его кто-то
расконопатил перед тем, как отправить по рыбу... И бензина в мотор залили
на самое донышке только б к середине озера выехать...

- Окунев один там был?

- В том-то и дело, что привез его какой-то приятель на "Волге"..

- Только не говори, что это был Сорокин.

- Не говорю. Другой был. То ли кавказец, то ли еврей... Переночевал у
той бабки, где всегда останавливался Окунев, уехал затемно, вот все, что
пока имеют.

- Ехать туда надо.

- Завтра поутру отправлюсь.

- Вам нет резону... Вы - городской, пусть там районная милиция граблит,
они это умеют... Вы меня ждите, у меня завтра архиважная встреча.

С кем - не сказал. Он и не мог говорить об этом никому; если хочешь
сделать настоящее д е л о, научись молчать, иначе все пробалаболится.

- Эмиль Валерьевич, вы мне поверьте, - Варенов снова подался к боссу;
пахнуло перегаром; Хренков поморщился, откинулся на спинку стула; на
холеном, сильном лице мелькнуло жалостливое презрение. - Я
битый-перебитый, тертый-перетертый, Эмиль Валерьевич, сейчас самое время
уехать на отдых! Володя точно формулировал:

"лечь бы на грунт, опуститься на дно"... Я это шкурой своей изодранной
чувствую...

- Обнаружил за собой слежку? Что-то подозрительное во дворе? Странные
телефонные звонки? Если чувство подтверждено фактами, тогда это
спасительная интуиция, повод для действия... Если же просто кажется - надо
перекреститься, нервы разгулялись... Негоже, Исай, впадать в панику
попусту...

Они сидели в обшарпанном общепитовском кафе; народу не было - утро;
лениво-снисходительные официанты не обращали на них внимания - ни коньячку
не просили, ни пивка, чтобы поправиться: кофе, сыр, омлет, три порции
студня; это не клиенты, хотя седой, поджарый, спортивного кроя, лет
шестидесяти пяти, в скромном американском костюме и фирменных американских
туфлях с медными пряжечками производил впечатление настоящего г о с т я, -
именно такие и в ы с т у п а ю т по высшему разряду, с коньяком "Варцихе"
и десятью порциями черной икры. Да и собеседник его, человек молодой, в
элегантной спортивной куртке, джинсах и "адидасах" последней модели,
производил впечатление человека денежного. Официант - психолог что твой
Фрейд, он от государства зарплату получает сто рублей, а заработать надо
тысячу, чтобы хоть как-то сводить концы с концами, без знания людей, без
обостренных женских чувствований клиентов будешь жить впроголодь, как
чернь инженерная...

- Ну, вспоминай, - дружелюбно нажал Хренков; лицо непроницаемо,
постоянно собрано, глаз не видно, скрывают дымчатые очки "ферарри"
(говорят, в странах гниющего капитала такие двести зеленых стоят, страх
подумать). - Выскобли себя.

Во всем себе самому признайся, сразу гора с плеч свалится. Каждый
человек таит в себе нечто такое, в чем ему страшно или стыдно признаться.
Но это - дурь! От неуважения к себе такое проистекает, поверь... Помочь
тебе? Задать вопросы? П о д в е с т и? Может, пьешь чрезмерно? Это убивает
в человеке душу, невосполнимо... Похмельный человек, особенно если норовит
вином успокоить страх, - находка для противника; такой и на язык
невоздержан, и колется в первый же момент, и подозрителен сверх меры...
Вчера где пил?

- У Коли.

- Он один был?

- Один, - о ч и щ а я с ь, с тянущейся готовностью, будто бы даже
завороженно, рапортовал Варенов.

- Что пили?

- Коньяк.

- Где купил?

- В "Арагви".

- Когда?

- Позавчера.

- Как попал туда?

- Приехал поужинать.

- С кем?

- Один.

- Кто обслуживал?

- Баба. Новая, я ее не знаю.

- Какая из себя?

- Жирная.

- Сколько лет? Приметы?

- Лет сорока, блондинка, глаза черные, родинка на левой щеке.

- В каком зале сидел?

- В правом, слева от оркестра.

- А до этого? Пил?

- Да. Друг зашел...

- Кто такой?

- Поделец.

- В завязке?

- Да.

- Как зовут?

- Вы не знаете.

- Назовешь - узнаю.

- Вася Казанеленбаум.

Хренков усмехнулся:

- Знаешь, как звучит самая распространенная фамилия русского атеиста?

Варенов расслабился: Хренков ставил вопросы неспешно, но как-то изнутри
требовательно, не отрывая постоянно ощущаемого тяжелого взгляда,
замеревшего где-то на его переносье; с трудом разорвал нечто,
притягивавшее его к собеседнику, и откинулся (но не резко, свободно, а
осторожно, о ж и д а ю ч и)

на спинку стула; ответил, откашлявшись:

- Не знаю, Эмиль Валерьевич, откуда мне...

- Крестовоздвиженберг.

- Что, правда был такой? - Варенов удивился искренне, с подкупающим
доверием.

- Был, - усмехнулся Хренков, - у нас все возможно... По какой статье
этот твой В а с я проходил?

- Валюта.

- Больше с ним не встречайся. Валютчиков не только угрозыск пасет, но и
ЧК.

- Не мог же я лагерного друга погнать, Эмиль Валерьевич...

- Кстати, подавай на обмен квартиры... И сиди на даче, там же рай, мы
ее не зря купили, Исай... И девок вызывай наших, проверенные, ни СПИДа, ни
триппера, да и не стукачки, резвись - не хочу! Скажи-ка мне, а после этого
самого Крестовоздвиженберга ты ощутил тревогу?

Варенов покачал головой:

- Нет, он здесь ни при чем... Он мне ничего такого не предлагал, не
щупал, я б почувствовал... Мне после Людки, ночью, пригрезилось, будто
указательный палец у меня резиновую перчатку порвал... Когда мы перчатки
жгли, я толком внимания не обратил, но во сне, словно кино показали:
торчит палец из этого американского треклятого гондона, торчит, чтоб
свободы не видать...

- Вот так, да? - нахмурившись, спросил Хренков. - Пригрезилось во сне?
Или убежден, что было на самом деле?

- Не знаю... Если пригрезилось, то уж так явственно, так по делу, что и
понять нельзя: было или сон дурной... Но вроде бы я ее за пояс пальцем
держал...

- Ладно, - задумчиво протянул Хренков, - хорошо, что выскоблился... Ко
мне больше не звони, договорились? Я сам звонить стану - в случае нужды...
Не мне учить тебя: сейчас в стране демократия, так что, если вдруг твой
пальчик действительно торчал, мы тебя все равно вытащим, только молчи как
камень.:.

Теперь без вороха улик в суд не отправят. Людку ты драл, как и все, не
отрицай этого... И походи-ка завтра и послезавтра по городу... Можешь в ы
с т у п и т ь в хаммеровском центре, где угодно... Х в о с т увидишь - не
реагируй, и проверяйся как можно меньше, живи с расправленной грудью,