засыпал над страницей..
самые скучные вещи рассказывать невероятно интересно... Ему самому было
интересно, знаешь... Он был как большой ребенок - так увлекался всем, так
влюблялся бог знает в кого...
поэтому прощала ему все... Нет, я сказала неверно, она просто на все т о
не обращала внимания, это же не главное, это нижний этаж, а художники и
поэты всегда живут в мансардах... то есть наверху... Им верх важнее, чем
низ... Знаешь, как папа привил мне любовь к математике?
любил сказки... Когда он прочитал вашего писателя... Как же его... А,
вспомнила, Хемингуэй... Вы странные люди, пишете "Хемингвай", а читаете
"Хемингуэй"... Вы, наверное, очень хитрые и скрытные... Как японцы... Те
вообще себя закодировали в иероглифах... Так вот, когда папа прочитал
"Фиесту", он сказал: "Это - сказочная книга". А он так лишь про Ибсена
говорил, Чапека, Рабле и Шекспира... "Сказочные книги"... Да... Ну вот, он
и начал путать меня с гусями, на которых летал Нильс, чтобы научить решать
простейшие задачи... Я забыла, как он меня путал, втягивая в игру...
слово она просчитывает сейчас, она все время хочет мне сказать что-то и не
решается, а я не должен помогать ей, это как подсматривать... А показывать
свое всезнание - рискованно, да и есть ли оно? Обыкновенный навык работы,
профессия. Дураку ясно, что просто так ее ко мне не привезли: со мной
торговали ею, с нею - мной. Чего они требовали от нее?" И вдруг он услышал
в себе вопрос, которого не имел права слышать: "Ты убежден, что требовали?
А если вся операция рассчитана именно таким образом?"
дурном, скажи мне, прошу тебя!
равно не уснем после сегодняшнего.
спят. А испанцы только-только начинают гулять. Одевайся. Едем.
улочкам до Пласа Майор, бросили машину на площади, окруженной коричневыми
декорациями средневековых домов, спустились на улицу (у л о ч к у - так
точнее) Чучиньерос; задержавшись на миг возле скульптурного креста в
языках металлического пламени, Роумэн спросил:
инквизиторы.
она была за городом, можешь себе представить? Здесь хорошие ресторанчики,
мы с тобой пойдем в "Каса Ботин", самый древний в городе - четверть
тысячелетия...
не надо говорить в твоей квартире?
час, - табачный дым, музыка, громкий смех. Испанцы разбиваются в
ресторанах на г р о м к и е столы - каждый совершенно автономен, живет
своей жизнью, не обращая внимания на то, что происходит рядом: мой стол -
мой мир, все остальное не касается меня, пусть живут, как хотят.
не обидитесь, я вынесу вам столик из кладовки... Он, конечно, не дубовый,
придется накрыть скатертью...
с Мадридом.
прилетают к вам, а мы отсюда поедем к ним, - видите, я уж и про своих
родных американцев стал говорить, как про чужих: Испания растворяет в себе
каждого, кто провел здесь больше года.
француженка, но я так ненавижу лягушатников, словно она была немкой.
Правда! Пока будут делать стол, я покажу сеньоре наши подвалы. Прошу вас,
сеньора. Только нагните голову, чтобы не набить шишку, очень крутые
ступени. Наш дом построен на обломках крепостной стены, сложена из кремня,
никакая бомба не достанет. Когда начнется новая война, приходите ко мне,
никакого риска, абсолютная гарантия жизни.
гадов, кто уцелел...
быстрее; подвал был сложен из красного кирпича; балки крашены яркой белой
краской; кое-где видны глыбы кремня, не задекорированные новым дизайном, -
кремень таил в себе запах пороха и о ж и д а е м о г о огня. Память
выборочна, она хранит в себе стереотипы, но в зависимости от уровня
интеллекта того или иного человека высверкивает такая аналогия, по которой
можно прочитать характер личности.
этом?" - спросил себя Роумэн. По тому, как хозяин, рассмеявшись, ответил
Кристине, что об этом ему говорил великий дон Пио Барроха, он понял, что
Криста сказала именно то, о чем он только что думал.
двери, что вела в бодегу, и Роумэн чуть кивнул ей в ответ.
первым. - Здесь мы храним лучшие вина из Ламанчи, от сеньора Дон Кихота,
даем только самым уважаемым гостям. Вы, - он улыбнулся, - получите от меня
одну из этих бутылок. Правда. Вот эту, - добавил он, взяв с металлического
стеллажа старую бутылку; так, однако, только казалось - пыль обсыпалась, и
стала явственно видна свежая этикетка. "Ну, хитрецы, - понял Роумэн, - они
специально присыпают новую бутылку пылью и землей, чтобы она за месяц
приобрела соответствующую товарную ценность: "пятнадцатилетняя выдержка"!"
занимается мой младший, Доминго... Эта бутылка свежая, позапрошлогодняя.
Правда.
ставит под сомнение в с е г о человека. Ну отчего мы столь эгоцентричны,
что полагаем, будто другие не заметят то, что заметил ты сам?!"
п р и т у ш и л и, хотя народу за те минуты, пока их не было, стало,
казалось, еще больше, - четыре часа утра, разгар мадридского веселья...
их кормлю и пою, пока они ищут себе антрепренера, а по ночам за это раза
два они выступают перед постоянными гостями. Один наш, Педро Оливьера,
другой француз, - как же я ненавижу эту нацию скряг, если б вы знали!
Правда! Извращены, жадны до глупости и при этом огромный гонор! Но
фокусничает этот парень хорошо, убедитесь сами... Очень странный парень,
он к тому же рисует и прекрасно играет на скрипке. Правда. Я спросил его,
отчего бы ему не поступить в оркестр, а он ответил... Знаете, что он
ответил?
маленьком, но своем деле, чем последней скрипкой в самом лучшем оркестре.
Роумэн понял, что Криста угадала. "А я бы ответил иначе, спроси он меня, а
не Кристу. Я бы ответил так: "Фокус - власть; люди - подданные. Скрипка
слишком нежна и хрупка, чтобы позволить мне ощущать свою силу". Каждый о
своем, - подумал он, - а обгаженный - о горячей ванне".