Чтение 24–й страницы книги ~Вокруг Луны~

лье, в нескольких милях, но ни он, ни его друзья не могли его видеть. Если
какой-нибудь шум и раздавался на поверхности Луны, они этого шума не
слышали. Воздуха, проводника звука, не было, чтобы донести до них "стоны"
Луны, которую арабские легенды называют "человеком" наполовину окаменевшим,
но все еще трепещущим и стонущим от боли".

Понятно, что все это могло вывести из равновесия .самого терпеливого
наблюдателя" Наиболее интересное, таинственное, невидимое полушарие было
сейчас так же недоступно для их глаза, как и с Земли! Полушарие, которое
всего пятнадцать суток тому назад, или пятнадцатью сутками позднее, было или
будет с избытком освещено солнечными лучами, теперь терялось в непроглядном
мраке. А что станет со снарядом через пятнадцать суток? Куда увлекут его
неведомые силы притяжения? Кто мог это сказать!

Астрономы полагают, что невидимое полушарие Луны по своему устройству
совершенно сходно с видимым. Действительно, вследствие небольших либраций
Луны, о которых рассказал Барбикен, открывается около седьмой части
невидимого полушария и на этих участках наблюдаются такие же горы и равнины,
цирки и кратеры, что и на карте видимого полушария. Значит, можно с
достоверностью предположить, что и там -- та же природа, тот же мир,
бесплодный и мертвый. Но что, если атмосфера существует именно на той
стороне? Что, если воздух и вода породили жизнь на этих материках? Что, если
там еще существует растительность? Что, если благодаря всем этим условиям
там живет и человек? Сколько интересных вопросов можно было бы разрешить,
если бы хоть одним глазком взглянуть на невидимое полушарие! Сколько загадок
было бы разгадано на основании подобных наблюдений! И какое было бы
наслаждение хоть мельком полюбоваться миром, доселе скрытым от человеческих
взоров!

Понятно поэтому, какую досаду испытывали наши путешественники, когда
вокруг них сгустился глубокий мрак: наблюдение лунного диска было им
совершенно недоступно. Одни только созвездия радовали их взоры, и надо
заметить, что никогда астрономы, будь то Фэй, Шакорнак или Секки, не
находились в столь благоприятных условиях для звездных наблюдений.

Поистине ничто не могло сравниться с великолепием звездного неба. Эти
алмазы, как бы вправленные в небесный свод, переливались всеми цветами
радуги. Глаз охватывал весь небосклон от Южного Креста до Полярной звезды.
Эти созвездия через двенадцать тысяч лет, вследствие колебаний земной оси,
должны будут уступить свою роль полярных звезд: первый Канопусу -- в южном
полушарии, и вторая Веге -- в северном. Взор терялся в бесконечности
вселенной, и снаряд летел точно новое светило, созданное руками человека. По
вполне понятным причинам все созвездия сияли ровным, спокойным светом; они
не мерцали, потому что здесь не было атмосферы, которая вследствие
неодинаковой влажности и плотности слоев воздуха вызывает мерцание звезд.
Здесь они сияли как ясные, кроткие очи, устремленные в глубокий,
непроницаемый мрак среди нерушимого безмолвия Вселенной.

Путешественники долго не могли оторваться от звездного неба, на котором
огромный диск Луны зиял громадной черной впадиной. Но постепенно их
восторженное созерцание сменилось мучительным ознобом. От пронизывающего
холода стекла окон скоро затянулись изнутри толстым слоем льда. Отвесные
лучи Солнца уже не согревали снаряд, который мало-помалу утрачивал
скопившуюся в стенках теплоту. Это тепло благодаря излучению быстро
рассеивалось в пространстве. Температура в их вагоне сильно понизилась.
Вследствие этого влага при соприкосновении со стеклами превращалась в лед,
который препятствовал каким бы то ни было наблюдениям.

Николь посмотрел на градусник и обнаружил, что температура упала до
семнадцати градусов ниже нуля! Барбикен, несмотря на требования экономии,
вынужден был прибегнуть к газу, теперь уже не только для освещения, но и для
отопления снаряда. Холод становился нестерпимым. Путешественникам грозила
опасность замерзнуть.

-- Ну мы не можем пожаловаться на однообразие нашего путешествия! --
заметил Мишель Ардан.-- Какое богатство ощущений -- хотя бы в смысле
температуры! То нас ослепляет яркий свет и мы задыхаемся от невыносимой
жары, как индейцы в пампасах, то погружаемся в непроницаемый мрак и дрожим
от стужи, точно эскимосы! Жаловаться не приходится. Природа, можно сказать,
на совесть заботится о наших развлечениях.

-- А какова наружная температура? -- спросил Николь у Барбикена.

-- Та же, что и всегда в межпланетном пространстве,-- ответил Барбикен.

-- Значит, теперь как раз время произвести опыт, который мы не могли
проделать при солнечном освещении,-- сказал Ардан.

-- Ты прав, теперь или никогда,-- ответил Барбикен,-- именно сейчас мы
находимся в таком положений, что можем с большой точностью измерить
температуру межпланетного пространства и проверить вычисления Фурье или
Пуйэ.

-- Во всяком случае, холод собачий,-- заметил Мишель.-- Смотрите, как
влага осаждается на стеклах окон. Если понижение температуры будет
продолжаться, нас скоро засыплет снегом от собственного нашего дыхания.

-- Приготовьте термометр! -- сказал Барбикен. Понятно, что обыкновенный
термометр не дал бы никаких показаний при столь исключительных
обстоятельствах. Ртуть замерзла бы в трубке градусника, так как остается в
жидком состоянии только до сорока двух градусов ниже нуля. Но Барбикен
запасся прибором системы Уолфердина, который мог показывать чрезвычайно
низкие температуры.

Прежде чем пустить в дело этот прибор, его надо было проверить при
помощи обычного градусника и затем приступить к измерению наружной
температуры.

-- Как же это сделать? -- спросил Николь.

-- Нет ничего легче,-- ответил Ардан, которого не смущали никакие
затруднения.-- Мы быстро отворим окно, выбросим наружу прибор, и он послушно
полетит за нами, а через четверть часа мы его достанем...

-- Чем? Рукой? -- спросил Барбикен.-- Рукой,-- ответил Мишель.

-- Ну, мой друг, не советую тебе это делать, твоя рука на этом страшном
морозе тотчас же превратится в бесформенную ледышку.

-- Да что ты!

-- Ты почувствуешь жестокий ожог, как от прикосновения к раскаленному
добела железу,-- ведь наша тело одинаково реагирует на сильный холод и на
сильный жар. К тому же я не уверен в том, что выброшенные нами предметы все
еще следуют за нами.

-- Почему же? -- спросил Николь.

-- Да потому, что если мы летим в лунной атмосфере, как бы ни была она
разрежена, эти предметы должны от нас постепенно отставать. Темнота мешает
нам удостовериться в их присутствии; поэтому, чтобы не рисковать
термометром, привяжем его,тогда его легко будет втянуть обратно в снаряд.

Совет Барбикена был принят.

Окно быстро приотворили, и Николь кинул термометр, прикрепленный на
короткой веревке.

Иллюминатор приоткрыли всего на одну секунду, но этой секунды было
достаточно, чтобы в снаряд хлынул жесточайший мороз.

--Тысяча чертей! -- воскликнул Мишель Ардан.-- На таком морозе замерзли
бы даже белые медведи!

Барбикен оставил термометр снаружи на полчаса; этого было более чем
достаточно, чтобы прибор показал температуру окружающего снаряд
пространства. Затем термометр быстро втянули обратно в кабину.

Барбикен вычислил количество ртути, перелившееся в маленькую ампулу,
припаянную к внутренней части прибора, и сказал:

-- Пуйэ оказался прав в своем споре с Фурье. Сто сорок градусов Цельсия
ниже нуля.

Такова ужасающая температура небесного пространства! Такова, может
статься, и температура лунных материков, когда ночное светило вследствие
излучения теряет всю теплоту, скопившуюся в нем в течение
пятнадцатисуточного лунного "дня".

¶ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ. Гипербола или парабола?§

Многим, может быть, покажется удивительным, что Барбикен и его спутники
так мало заботились о том, какую судьбу готовила им металлическая тюрьма,
уносившая их в бесконечность эфирных пространств. Вместо того чтобы
поинтересоваться собственной участью, они проводили время за различными
опытами, словно сидели в рабочих кабинетах какой-нибудь обсерватории.

На это можно было бы ответить, что люди такой закалки, как они, стоят
выше повседневных забот и что у них есть занятия и цели поважнее собственной
жизни.

Но главная причина в том, что они и не могли бы управлять снарядом, не
могли ни остановить его полета, ни изменить его направления.

Моряк управляет рулем своего корабля; воздухоплаватель может
регулировать по вертикали движение воздушного шара. Они же никакими
средствами не могли воздействовать на свой экипаж. Управлять им было
невозможно. Поэтому они и не проявляли бесполезного волнения и беспокойства
и целиком положились, как говорят моряки, на "волю стихии".

Где находились они в данную минуту -- в восемь часов утра того дня,
который на Земле считался 6 декабря? На это можно было ответить, что
находились они, несомненно, в соседстве с Луной и даже довольно близко от
нее -- так близко, что она представлялась им громадным черным кругом на
небе. Но вычислить расстояние до Луны было немыслимо.

Снаряд, движимый неведомой силой, пронесся на расстоянии пятидесяти
километров над северным полюсом Луны. Вот уже два часа, как они вошли в
конус тени, и нельзя было установить, увеличилось ли это расстояние или
сократилось. Чтобы определить скорость и направление снаряда, у них не было
никакой отправной точки. Может быть, он удалился от Луны и скоро должен был
выйти из полной тени; а может быть, напротив, они значительно приблизились к
Луне и могли бы налететь на какой-нибудь высокий пик невидимого лунного