Чтение 232–й страницы книги ~Жюльетта~

Вот до чего доводят нас проклятые непостоянные наши страсти! Будь Элиза
чужим для меня человеком, возможно, во мне бы шевельнулась хоть капля
жалости к этому милому созданию, но мы придумываем и творим неслыханные
мерзости, когда наш гнев с особой силой обрушивается на близкое нам создание
и безжалостно срывает нежные лепестки цветка прежней любви.
Элиза плавала в собственной крови, но еще дышала Корделли оставил свой
инструмент и теперь восхищенными глазами наблюдал ее агонию, и я должна
заметить, что в его деяниях большое место занимала гордыня. Корделли
заставил меня натирать свой член об окровавленное тело, обмывать его кровью,
которую пролила его рука, а потом одним ударом кинжала прекратил мучения
Элизы.
Ее заменил один из его сыновей. Злодей раскрыл окно, выходившее на
море. Ребенка привязали к длинной веревке, другой конец которой прикрепили к
колонне, и сбросили несчастного вниз.
- Ну как ты там? - крикнул Корделли, перегнувшись через подоконник и
высоко подняв нож: ему достаточно было сделать одно движение, чтобы
перерезать последнюю нить и чтобы его сын исчез в морской пучине. Снизу
донесся пронзительный крик мальчика я снова принялась ласкать
жестокосердного отца, тот целовал Раймонду и вдохновенно отвечал на
ритмичные толчки палача, который его содомировал. Через некоторое время
ребенка подняли.
- Скажи честно, ты испугался? - почти участливо спросил торговец. -
Тебе было очень страшно?
- Ради Бога не надо больше, папа, умоляю тебя...
- Ага, жалкое отродье, - злобно прошипел Корделли, - запомни, что слово
"папа" ничего для меня не значит, абсолютно ничего. Повернись, я должен
насладиться тобой, прежде чем отдать на корм рыбам. Да, малыш, ты
отправишься кормить рыб - такова твоя судьба! Теперь ты видишь, как я дорожу
кровными узами.
Пока он совокуплялся с мальчиком, веревку удлинили, еще два или три
толчка, и Корделли выбрался из детского ануса, кивнул палачам, и те швырнули
жертву в окно, которое находилось на высоте шестидесяти метров над
поверхностью моря но веревка оказалась короче и, не долетев до воды,
падавшее тело резко остановилось на лету, дернулось и расчленилось. Когда
его подняли наверх, мы увидели бесформенную массу мертвой плоти.
- Отлично. Давайте сюда еще одну задницу, - приказал итальянец.
- И снова бросим в море? - с надеждой спросила Дюран.
- Непременно только сделаем веревку подлиннее, чтобы тело погрузилось
в воду.
После содомии второй ребенок полетел вслед за первым и был извлечен
почти бездыханным. В таком состоянии отец повторил совокупление последний
раз и перерезал веревку в тот момент, когда тело коснулось воды. Наконец
море приняло несчастного ребенка в свое мягкое лоно.
- Это самая возбуждающая страсть, - почтительно заметила я, обращаясь к
хозяину, - которую я когда-либо встречала в людях.
- Она возбуждает тебя, Жюльетта?
- Еще бы!
- Тогда подставляй свою жопку, я погашу твой пожар.
Через четверть часа Корделли оставил меня, придумав новое злодеяние.
Жертвой его на сей раз стала Раймонда. Ее участь была написана в глазах
чудовища, и бедняжка мгновенно ее прочла.
- О, госпожа моя! - взмолилась девушка, бросаясь ко мне. - Неужели вы
отдадите меня в руки этого злодея? Ведь я так любила вас...
Моим ответом был громкий смех. Подручные подвели бедняжку к Корделли
он начал с обычных в таких случаях поцелуев, которыми осыпал каждую частичку
прекрасного тела, затем несколько минут выворачивал наизнанку потроха
Раймонды своим несгибаемым членом, после чего велел посадить ее в железную
клетку, кишевшую жабами, змеями и прочими неизвестными мне рептилиями, а
также отощавшими собаками и кошками, которых не кормили целую неделю. Трудно
представить себе вопли и эксцентричные прыжки и антраша бедной моей
служанки, на которую набросилась голодная свора. Я едва не лишилась чувств
от восторга, чему немало способствовала Дюран, ласкавшая меня возле самой
клетки рядом с нами Корделли забавлялся со своими старыми дуэньями. Прошло
совсем немного времени, и от Раймонды почти ничего не осталось, и первыми
исчезли в клыкастых пастях ее груди и ягодицы. Самый потрясающий момент
наступил, когда она в последний раз открыла рот, чтобы закричать, и в ее
глотку нырнула здоровенная змея, подавившая только что родившийся вопль.
- Ха! Ха! Ха! - загрохотал Корделли и разразился градом невнятных
ругательств, вытаскивая свой орган из седалища дуэньи. - Я-то думал, что с
этой старой калошей избавлюсь от опасности оргазма, но не тут-то было,
разрази гром мою задницу! Я креплюсь из последних сил! - отчаянно заорал он.
- Нет, нет, сударь, этого не должно случиться, - засуетилась я, пытаясь
рукой опустить вниз его разъяренный фаллос, - давайте ненадолго отвлечемся.
- Хорошо скажи, как ты находишь эту клетку, Жюльет-та? Я придумал это
для твоей шлюхи в первый же момент, когда увидел ее зад: мне достаточно один
раз взглянуть на этот женский предмет, и приговор уже готов если хочешь,
дорогая, я предскажу свою судьбу по твоей заднице.
Мерзавец начал больно щипать мои ягодицы, я ловко выскользнула из его
объятий и как бы невзначай подставила ему его собственного сына, последнего
оставшегося в живых. Корделли уставился на мальчика безумным свирепым
взглядом - это был тот самый ребенок, чью мать замучили совсем недавно, и ее
труп до сих пор висел на стене.
- Насколько помню, - начал величайший из грешников, - я решил
подвергнуть этого маленького попрошайку той же самой пытке, от которой три
дня назад умерла его мать. Первым делом выколем ему глаза, потом отрубим
руки и ноги, переломаем кости, и пока я буду его сношать, кто-нибудь из вас
прикончит его ударом кинжала.
- Стало быть, эту процедуру перенесла его матушка? - спросила я.
- Совершенно верно.
- У меня нет никаких возражений, однако осмелюсь добавить, что помимо
всего прочего не плохо было бы вырвать ему зубы и заодно язык, которым,
кажется, он собирается что-то сказать нам.
- Вырвать зубы! Отрезать язык! О, Жюльетта! - взвыл счастливый
Корделли. - Да, я слишком поторопился разделаться с его родительницей. Но
теперь мы исправим эту оплошность с сынком. Эй, вы, - он щелкнул пальцами,
взглянув на палачей, - за работу!
В продолжение церемонии Корделли прочищал мне зад, во все глаза смотрел
на убитую горем девочку, чья очередь должна была наступить позже, и его
усердно пороли обе дуэньи.
Я должна отметить ловкость и мастерство, с какими орудовали подручные
хозяина, а уж страдания жертвы и ее ужасающие пытки описать просто нет
никакой возможности. Когда Корделли заметил, что с этим делом вполне
справится один, он велел второму, с ног до головы покрытому засохшей кровью,
сношать меня в вагину с тем, чтобы усилить свои ощущения, которые он
испытывал в моем анусе. Всевышний не даст мне соврать, что я никогда не
отступала перед самыми огромными членами, но натиск этого, друзья мои,
причинил мне жуткую боль. Однако, хотя этот субъект был в высшей степени
вульгарен, ужасные дела, которыми он себя запятнал, его бесцеремонность и
сквернословие, а также содомистская приправа, которой угощал меня его
господин, - все это очень скоро привело меня в экстаз, и я залила его член
доброй порцией горячей спермы. Корделли, услышав мои восторженные
богохульства, смешавшиеся с воплями жертвы, не выдержал, его семя прорвало
все преграды, и оба моих отверстия заполнила липкая жидкость. Однако
убийство мальчика еще не завершилось, и палач предложил сделать передышку.
- Ни в коем случае, - ответил итальянец и прокомментировал свои слова
так: - Странные все-таки люди: они полагают, будто человека можно истязать
только в возбужденном состоянии. А вот я - рациональный человек и могу с
равным успехом делать это как в пылу страсти, так и с абсолютным
хладнокровием. Природа наделила меня вечной жаждой крови, и мне нет нужды
приходить в исступление для того, чтобы проливать ее.
После чего пытки продолжились.
Правда, желая оживить эту сцену, я вложила обмякший орган Корделли себе
в рот, а Дюран начала подзадоривать его словесно.
- Знаете, Корделли, вашей жестокости, несмотря на размах, чего-то
недостает.
- Я вас не понимаю.
- Как только вы совершаете очередной, потрясающий своей жестокостью
поступок, все равно остается впечатление, что его можно было сделать еще
более жестоким.
- Докажите, мадам.
- Это нетрудно. Позвольте мне самой организовать истязание последней
вашей дочери, и я уверена, что вы увидите пытки, которые превосходят те, что
подсказало вам ваше робкое воображение.
- Продолжайте, - сдержанно отозвался торговец.
- Посредством тех же самых приспособлений, которые здесь есть, -
продолжала моя спутница, - ваш человек должен был аккуратно содрать с
девушки кожу, после чего ее освежеванную тушу следовало выпороть колючими
прутьями, затем натереть уксусом и это надо повторить семь раз. И вот когда
все ее нервы будут оголены, в них надо вонзать маленькие, раскаленные
докрасна булавки, а тело можно положить поближе к огню.
- Прекрасная мысль, Дюран, - одобрительно заметил Корделли, - однако
предупреждаю: если это помешает мне получить наслаждение, вы испытаете такую
же пытку на собственной шкуре.
- Я согласна.
- Тогда за дело.
Дуэнья подвела к нам самую младшую и самую прелестную из дочерей.
Несчастное создание имело безупречную фигурку, великолепные золотистые
волосы, лицо юной мадонны и глаза, которым позавидовала бы сама Венера.
Блудодей захотел облобызать маленький изящный зад, присовокупив к этому
несколько высокопарным тоном: