подобает разбалтывать то, что он слышал в кабинете следователя, - это важный
проступок.
очень чисто; но женщине не годится быть привратницей возле одиночных камер.
Это недостойно тюрьмы Консьержери, как образцового учреждения".
пропустив ни одной запятой и громко скрипя пером по бумаге. Внизу, под
последней строкой, он подписал:
запечатал, надписал на обороте: "Донесение для администрации", положил на
стол и вышел из комнаты. Застекленная, забранная решеткой дверь захлопнулась
за ним.
возвратившись с точностью автомата на то самое место, какое покинул четверть
часа назад, облокотился на ту же плиту парапета и приняв ту самую позу.
Могло показаться, что он и не трогался с места.
полуночи. Завеса облаков скрывала звезды. Небо застилала густая зловещая
мгла. Ни один огонек не светился в домах квартала Сите; прохожих не было,
все ближние улицы и набережные опустели; Собор Парижской Богоматери и башни
Дворца правосудия казались очертаниями самой ночи. Фонарь освещал края перил
красноватым светом. Силуэты мостов изгибались вдали один за другим,
расплываясь в тумане. Река вздулась от дождей.
над самой быстриной Сены, как раз над опасной спиралью водоворота, которая
скручивалась и раскручивалась, точно бесконечный винт.
было различить. Вода бурлила, но реки не было видно. По временам в
головокружительной глубине вспыхивал, извиваясь, блуждающий огонек, так как
даже в самую темную ночь вода обладает способностью ловить свет неизвестно
откуда и отражать его искрящимися змейками. Но огонек потухал, и все снова
тонуло во мгле. Будто там разверзалась сама бесконечность. Внизу была не
вода, а бездна. Отвесная темная стена набережной, сливаясь с туманом и
пропадая во тьме, круто обрывалась в эту бесконечность.
камней. В глубине слышалось грозное дыхание бездны. Вздувшаяся река, которую
скорее можно было угадать, чем увидеть, угрюмый рокот волн, унылая громада
мостовых арок, манящая глубь черной пустоты - весь этот мрак наводил ужас.
врата ночи; он вглядывался в невидимое пристально, с упорным вниманием.
Шумела вода. Вдруг он снял шляпу и положил ее на перила. Минуту спустя
высокая черная тень, которую запоздалый прохожий мог бы издали принять за
привидение, поднялась во весь рост на парапете, наклонилась над Сеной, затем
выпрямилась и упала во тьму; раздался глухой всплеск, и одна только ночь
видела, как билась в судорогах эта темная фигура, исчезая под водой.
Книга пятая. ДЕД И ВНУК
Глава первая. ЧИТАТЕЛЬ СНОВА ВИДИТ ДЕРЕВО С ЦИНКОВЫМ КОЛЬЦОМ
пришлось испытать сильное волнение.
встречался в наиболее мрачных главах этой повести.
и темными. Он разбивал камни и грабил путешественников на большой дороге.
Этого камнебойца и вора обуревала одна мечта: он бредил сокровищами,
зарытыми в Монфермейльском лесу. Он надеялся в один прекрасный день
где-нибудь под деревом найти в земле клад, а в ожидании этого не прочь был
пошарить в карманах прохожих.
сухим из воды. Как мы знаем, он был захвачен вместе с другими бандитами в
лачуге Жондрета. Иногда порок может пригодиться. Башку спасло то, что он был
пьяницей. Никто так и не мог разобраться, грабитель он или ограбленный.
Ввиду вполне доказанной его невменяемости в вечер грабежа дело было
прекращено, и его отпустили. Он опять вырвался на волю. Возвратившись на тот
же дорожный участок между Ганьи и Ланьи, он снова принялся бить щебень для
казны под наблюдением начальства, понурый, озабоченный, слегка охладев к
воровскому ремеслу, которое едва его не сгубило, но зато еще более
пристрастившись к вину, которое вызволило его из беды.
кровлю своей землянки? А вот что.
работы, возможно, служившее ему и местом засады, Башка заметил в зарослях
человека, который, хотя был виден только со спины, показался ему, несмотря
на расстояние и предрассветный сумрак, не совсем незнакомым Башка, правда,
пил горькую, однако обладал точной и ясной памятью - необходимым защитным
оружием всякого, кто не очень-то ладит с правопорядком.
кого-то, кто оставил неясный след в его памяти.
установить, принялся соображать и сопоставлять. Человек этот явно нездешний.
Он откуда-то прибыл. Очевидно, пешком. Ни один дилижанс не проезжает через
Монфермейль в такие часы. Значит, он шел целую ночь. Откуда он явился? Не
издалека, так как у него не было с собой ни котомки, ни узла. Наверно, из
Парижа. Почему он забрался в лес? Да еще в такую раннюю пору? Чего ему тут
нужно?
много лет назад его охватило такое же беспокойство при виде одного человека.
А вдруг это тот же самый!
было естественно, но не слишком предусмотрительно. Когда он снова поднял
голову, никого уже не было. Незнакомец исчез в чаще, в предрассветном
тумане.
разыщу молельню этого ханжи. Неспроста он вышел на прогулку ни свет ни заря,
у ж я-то дознаюсь, в чем тут загвоздка. В моем лесу не бывало еще тайны,
которой бы я не распутал.
предполагаемый путь незнакомца, начал пробираться сквозь заросли.
на помощь. Там и сям виднелись отпечатки подошв на песке, примятая трава,
растоптанный вереск, согнутые молодые ветки кустарника, распрямлявшиеся с
медлительной грацией красавицы, которая потягивается, просыпаясь, - все это
были верные приметы. Он долго шел по следу, потом потерял его. Время
уходило. Он углубился в лес и вышел на пригорок. Охотник, проходивший на
заре по дальней тропинке, насвистывая песенку Гильери, навел его на мысль
взобраться на дерево. Несмотря на свои годы, он был очень ловок. Поблизости
стоял высокий бук, достойный Титира и Башки. Башка вскарабкался на дерево,
как только мог выше.
деревья превращаются в непроходимую чащу, Башка вдруг опять увидел человека.
прогалину, скрытую густыми деревьями, которую Башка очень хорошо знал, так
как приметил там, возле большой кучи известняка, больное каштановое дерево с
цинковым кольцом на пораженном стволе, прибитым гвоздями прямо к коре. Это
та самая полянка, что в старину называли "прогалиной Бларю". Груда камней,
неизвестно для чего предназначенная и лежавшая там еще лет тридцать назад,
верно, и теперь на том же месте. Ничто не может сравниться по долговечности
с кучей камней, кроме разве деревянного забора. Возникают они на время -
лучший предлог, чтобы остаться надолго!
было открыто, оставалось изловить зверя. Вероятно, там же был и пресловутый
клад, о котором он так долго мечтал.
стежкам, которые извивались, делая тысячу досадных поворотов, пришлось бы
идти добрых четверть часа. Если же продираться напрямик сквозь густые
заросли, на редкость колючие и цепкие в этих местах, надо было потратить
целых полчаса. Вот чего Башка не сумел сообразить. Он доверился прямой линии
- это вполне допустимый обман зрения, однако он губит многих людей. Чаща,
как ни была она непроходима, показалась ему верной дорогой.
напрямик.