мирала писать. Заодно пиши патент на чин бригадирский и славному корсару
Ламбро Каччиони!
лий, уединясь в комнатах Эрмитажа, императрица ознакомила Потемкина с
оперой "Горе-Богатырь":
послушай. Горе-Богатырь с войны вернулся, его дура Громила Шумиловна су-
лится ему целый короб детей нарожать, и тут слова для хора с оркестром:
"Горе-Богатырь с Громилой брак составят непостылой..." Хочу по случаю
праздника ставить творение свое на придворном театре.
бы твою оперу сразу, а сочинителя в Сибирь сослал... Неужто сама не ви-
дишь, в каком ослеплении писала? Послушай меня, здравого: ты эту оперу
ставь, но при этом вид делай, будто под Горе-Богатырем не наследник Па-
вел, не сын твой, а шведский король в дураках выведен.
мии и на флоте, он казнил сепаратистов, ссылал их на безлюдные острова,
сажал в крепости. Против России вырастал чудовищный фронт-от Лондона до
Стамбула!
Петр Бирон, вконец спившись, соблазнился посулами Луккезини и от России
к Пруссии поворачивается. А это уже под самым боком у нас - под Ригою!
каждой гниды почесуху имела... Раздави Бирона так, чтобы между ногтей
щелкнул, издыхая. Меня иное ныне заботит: на что две армии нам содер-
жать?
лавской. "В отзыве вас от армии, - писала она Румянцеву, - не имели мы
иного вида, кроме употребления вас на служение в ином месте". Цезарь
торжествовал: отныне Потемкин сделался главнокомандующим двух армий, ко-
торые и сомкнул воедино под своим началом. За ним оставался и весь флот
Черноморский, который он поручил скромному, но решительному Федору Уша-
кову.
штурм Очакова, солдат награждали ромбами из серебра на Георгиевских лен-
тах. Все получалось так, как Потемкину хотелось, если бы не Дмитриев-Ма-
монов...
будто евнух какой?
Смотри, ежели какие шашни откроются, сам голову потеряешь и мою... мою
погубить можешь!
ворю дерзновенно, - писал он в эти дни, - что теперь следует действовать
в политике смело. Иначе не усядутся враги наши, и мы не выдеремся из
грязи. Я не хочу знать никакой Европы: Франция с ума сходит, Англия уже
сошла, Австрия трусит, а прочие нам враждуют... Дерзости, как можно
больше дерзости!" - призывал Потемкин.
сам нигде не бывая. Правда, его карету иногда видели подолгу стоящей пе-
ред домом Нарышкиных. При дворе были уверены, что Потемкин серьезно ув-
лечен юною Марьей Львовной Нарышкиной, Безбород ко всюду говаривал, что
быть скорой свадьбе. Машенька, спору нет, была обворожительна, и Гаврила
Державин, восхищенный ее игрою на арфе, сочинил стихи "К Евтерпе", про-
роча ей "светлейшее" лучезарное будущее:
он быстро выехал из столицы. Кучер задержал лошадей у заставы. На доро-
ге, преграждая путь, стояла карета императрицы, дожидавшейся его. Екате-
рина и Потемкин отошли подалес от людей, чтобы никто не мешал им прос-
титься.
реги себя, батюшка родненький, - сказала Екатерина. - Сам ведаешь, что
мне без тебя как без рук, и все дела прахом идут, когда ты на меня осер-
дишься.
Мы еще все дела поспеем сделать...
разъехаться на узкой дороге, цепляясь осями колес, и Потемкин, распахнув
дверцу, видел в застекленном окошке ее лицо - лицо женщины, которая, ка-
жется, продолжала его любить.
рией отечества. Потемкин его поощрял, но бедность порой становилась не-
выносима. Это еще не худшие дни поэта - придет время, когда станет он
вымаливать милостыню у сильных персон, поминая служебные дни при Потем-
кине:
восторгов пиитических, а после губернаторства на Олонце да в Тамбове;
теперь, под суд отданный, искал он в Петербурге заступничества и правды.
Добрые люди советовали Державину милости при дворе не искать.
ты, милости у сильных изыскивая, можешь не в ту дверь стукотнуть; оши-
бешься так, что потом не подымешься.
тебя затоптали, едино талантом спасайся...
себя решил, что никаких вельмож ни медом, ни дегтем мазать не станет, а
воспоет лишь императрицу:
эту же "Фелицу" подвергал строжайшему суду - суду гражданскому... Княги-
ня Дашкова внимательно следила за тем, какие книги продаются в академи-
ческой лавке. "Однажды, - писала она, - в русской Академии явился памф-
лет, где я была выставлена как доказательство, что у нас есть писатели,
но они плохо знают свой родной язык; этот памфлет был написан Радище-
вым". Автор, возмутивший честолюбие княгини, служил в подчинении ее бра-
та, графа Александра Воронцова, который Радищева ценил высоко.
лярствовал? В сочинении этом нет ни слова, ни идеи, за исключением наме-
ков, которые могут быть опасны...
нельзя упрекнуть, кроме одного: автор слишком уж превознес своего героя,
который ничего путного в жизни не сделал, ничего умного не сказал.
найти себе панегириста только в писателе, готовом сочинять все, очертя
голову; и эта авторская мания, вероятно, ео временем подстрекнет вашего
любимца написать что-нибудь очень предосудительное".
решением напечатать свою новую книгу. Рылеев публикацию ее разрешил. Ра-