Чтение 235–й страницы книги ~Тысяча и одна ночь~

дочь Яхьи ибн Халида, Бармакида [323], и брат мой - Джафар, везирь хали-
фа".

И когда я услышал это, мое сердце отпрянуло от нее, и я воскликнул:
"О госпожа, я не виноват, что напал на тебя: ты сама разохотила меня к
сближению, приведя меня к себе!" - "С тобой не будет беды, - сказала де-
вушка, - и ты непременно достигнешь желаемого так, как будет угодно Ал-
лаху. Власть надо мной в моих руках, и кади заключит за меня брачный до-
говор. Я хочу быть тебе женой и чтобы ты был мне мужем".

И потом она позвала кади и свидетелей и не пожалела стараний, и когда
эти люди явились, сказала им: "Мухаммед Али, сын Али, ювелир, пожелал на
мне жениться и дал мне это ожерелье в приданое, а я приняла его и согла-
силась". И они написали мой договор с девушкой, и я вошел к ней, и она
велела принести приборы для вида, и кубки пустили вкруговую в наилучшем
порядке и с совершеннейшим уменьем, и когда вино засверкало у нас в го-
ловах, девушка велела невольнице-лютнистке петь, и та взяла лютню и, за-
ведя напев, произнесла такие стихи:

"Явился и показал луну и газель и ветвь,

Погибнет же пусть душа, в него не влюбленная!

Красавец! Хотел Аллах волнение погасить

Ланит его, началось другое волнение.

Я спорю с хулящими, когда говорят они

О нем, словно не люблю о нем поминания.

И слушаю о другом, когда говорят со мной

Прилежно, хоть таю сам, о том первом думая,

Пророк красоты! Все в нем - диковина прелести,

Но только лицо его - вот чудо великое,

Биляль его родинки [324] на блюде щеки его

Стоит и из жемчуга чела его ждет зари.

Хулитель, по глупости, желает, чтобы я забыл

Его, но я веровал, не буду неверным я".

И девушка пришла в восторг от исполненных невольницей песен на лютне
и нежных стихов. И невольницы продолжали петь одна за другой и говорили
стихи, пока не спели десять невольниц, и после того Ситт-Дунья взяла
лютню и, затянув напев, произнесла такие стихи:

"Клянусь нежностью я боков твоих столь гибких, -

От огня страдаю разлуки я с тобою,

Пожалей же сердце, горящее любви пламенем,

О месяц полный в мраке предрассветном!

Подари сближенье с тобою мне, - постоянно я

Красоту твою при сиянье кубка вижу.

Как будто розы цвета всевозможного

Своей прелестью между белых мирт блистают".

А когда она окончила стихи, я взял у нее лютню и, ударив по ней на
диковинный лад, пропел такие стихи:

"Прееславен господь, что дал тебе все красоты,

И сделался я одним из тех, кто твой пленник,

О ты, чей пленяет взор весь род человеческий

Пощады для вас проси у стрел, что ты мечешь.

Две крайности - огонь и влага в рдеющем пламени -

Сошлись на щеке твоей по дивной природе.

Ты - пламя в душе моей, и счастье ты для нее"

О, как ты горька в душе и как ты сладка в ней?"

И, услышав от меня эту песню, девушка обрадовалась сильной радостью,
а затем она отпустила невольниц, и мы пошли в наилучшее место, где нам
постлали постель всевозможных цветов, И девушка сняла бывшие на ней
одежды, и я уединился с нею уединеньем любимых, и увидел я, что она жем-
чужина несверленая и кобылица необъезженная, и обрадовался ей, и я в
жизни не видел ночи приятнее, чем эта ночь..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести девяносто вторая ночь

Когда же настала двести девяносто вторая ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что Мухаммед ибн Али, ювелир, говорил: "И когда
я вошел к Ситт-Дунья, дочери Яхьи ибя Халида Бармакнда, я увидел, что
она жемчужина несверленая и кобылица необъезженная, и произнес такие два
стиха:

"Я обнял ее, как кольцо голубки [325], рукой своей,

Только кисть была, чтобы покров поднять, свободна.

Поистине, вот успех великий! Все время мы

Обнимались с ней и расстаться не хотели".

И я пробыл с нею целый месяц и оставил лавку и близких и родные мес-
та, и в один день из дней она сказала мне: "О свет моего глаза, о Сиди
Мухаммед, я решила сегодня пойти в баню. Оставайся же на этом ложе и не
сходи с места, пока я не вернусь к тебе".

И она заставила меня поклясться в этом, и я сказал ей: "Слушаю и по-
винуюсь!" А затем она взяла с меня клятву, что я не двинусь с места, и,
захватив своих девушек, ушла в баню, и, клянусь Аллахом, о братья, не
успела она еще дойти до конца переулка, как дверь вдруг отворилась и в
нее вошла старуха и сказала: "О Сиди Мухаммед, Ситт-Зубейда зовет тебя:
она прослышала, как ты образован, остроумен и искусен в пении". - "Кля-
нусь Аллахом, я не встану с места, пока не придет Ситт-Дунья!" - ответил
я. И старуха сказала: "О господин мой, не допусти, чтобы Ситт-Зубейда
разгневалась на тебя и стала твоим врагом! Поднимись же, поговори с ней
и возвращайся на твое место".

И я тотчас же поднялся и пошел, и старуха шла впереди меня, пока не
привела меня к Ситт-Зубейде, а когда я пришел к ней, она сказала: "О
свет глаза, ты возлюбленный Ситт-Дунья?" - "Я твой невольник и раб!" -
ответил я. И Ситт-Зубейда воскликнула: "Правду сказал тот, кто приписал
тебе красоту, прелесть, образованность и совершенство! Ты выше описаний
и слов! Но спой мне, чтобы я тебя услыхала". - "Слушаю и повинуюсь!" -
ответил я. И она принесла мне лютню, и я пропел под нее такие стихи:

"Ведь сердце влюбленного бранят за любимых,

И тело ограблено рукою недуга.

И всякий среди едущих, чьи кони уж взнузданы,

Влюблен, и возлюбленный его в караване.

Аллаху я поручил луну в вашем таборе -

Я сердцем люблю ее, от глаз она скрыта.

Довольна иль сердится, как сладок каприз ее!

Ведь все, что ни делает любимый, - любимо".

И, когда я кончил петь, она воскликнула: "Да сделает Аллах здоровым
твое тело и душистым твое дыхание! Ты достиг совершенства в красоте, об-
разованности и пенье! Поднимайся же и иди на свое место прежде, чем при-
дет Ситт-Дунья, - она не найдет тебя и рассердится".

И я поцеловал землю меж рук Ситт-Зубейды и вышел, и старуха шла впе-
реди меня, пока я не дошел до той двери, через которую вышел, и я вошел
и подошел к ложу, и увидел что Ситт-Дунья уже пришла из бани и спит на
ложе. И я сел у ее ног и стал их растирать, и Ситт-Дунья открыла глаза
и, увидев меня, сдвинула ноги и толкнула меня и сбросила меня с ложа.
"Обманщик, - сказала она мне, - ты нарушил клятву и не сдержал ее! Ты
обещал мне, что не сдвинешься с места, и нарушил обещание и ушел к
Ситт-Зубейде. Клянусь Аллахом, если бы я не боялась позора, я бы опроки-
нула ее дворец ей на голову!"

И потом она сказала своему рабу: "О Сауаб, встань, отруби голову это-
му обманщику и лгуну - нет дам до него нужды!" И раб подошел ко мне и,
оторвав кусок от подола, завязал мне глаза и хотел отрубить мне голо-
ву..."

И Шахразаду застигло утро, и она прекратила дозволенные речи.

Двести девяносто третья ночь

Когда же настала двести девяносто третья ночь, она сказала: "Дошло до
меня, о счастливый царь, что Мухаммед ювелир говорил: "И раб подошел ко
мне и, оторвав кусок от подола, завязал мне глаза и хотел отрубить мне
голову. И тогда поднялись невольницы Ситт-Дунья, большие и маленькие, и
сказали ей: "О госпожа, это не первый, кто ошибся, не зная твоего нрава.
Он не совершил греха, требующего убийства!" - "Клянусь Аллахом, я непре-
менно оставлю на нем след!" - воскликнула она и затем велела побить ме-
ня. И меня били по ребрам, и то, что вы видели, - следы этих побоев. А
после этого она приказала меня вывести, и меня вывели и увели далеко от
дворца и бросили. И я потащился и шел мало-помалу, пока не дошел до сво-
его дома, и тогда я позвал лекаря и показал ему следы побоев, и он стал
за мной ходить и постарался меня вылечить. И когда я выздоровел, я схо-
дил в баню, и прошли мои боли и недуги. И я пришел в лавку и взял все,
что там было, и продал, и на эти деньги купил себе четыреста невольни-
ков, которых не собрал у себя ни один царь, и со мной стали выезжать
каждый день двести из них. И я сделал этот челнок, истратив на него пять
тысяч золотых динаров, и назвал себя халифом и дал каждому из бывших со
мною слуг должность одного из приближенных халифа, и придал ему облик,
подобный его облику, и я призывал всякого, кто прогуливался по Тигру, и
рубил ему голову без отсрочки. И я живу таким образом целый год и не
слышал вести о Ситт-Дунья и не напал на ее след".

И потом он заплакал и пролил слезы и произнес такие стихи:

"Аллахом клянусь, всю жизнь ее не забуду,

И близок лишь буду к тем, кто близость с ней даст мне!

Как будто она луна по сущности облика,

Преславен творец ее, преславен создатель!

Я худ и печален стал, не сплю я из-за нее,