Чтение 236–й страницы книги ~Атланты. Воин~

Сиеннесия, а сам он вернулся к тому, с чего начинал. Как и тридцать лет
назад под его началом была одна-единственная эпактрида, стремительно
растворяющаяся в морской дали при появлении эллинских триер.

История жизни человека, сидевшего напротив Белого Тигра, была еще
более причудлива. Рок вознес его на самый верх, дав власть, равную власти
самых могущественных государей, а затем со всего маху швырнул вниз. Кто не
знал раньше имени Фемистокла, разгромившего парсийский флот при Саламине?
Кто бы теперь смог признать Фемистокла в этом седом, с бедной
аккуратностью одетом старике? И Сиеннесий не признал, если б сам Фемистокл
не окликнул его на пристани, напомнив, что некогда они встречались при
дворе Ксеркса. А еще раньше судьба сводила их при Артемиссии и Саламине,
но тогда они не знали друг друга.

- Судьба! Судьба - странная штука! - говорил Фемистокл, прихлебывая
кисловатое лидийское винцо, какое им подали с соленой жирной рыбкой,
привезенной из Понта. - Она возносит высоко лишь для того, чтобы побольнее
ударить о землю. Сколько великих имен: Мильтиад, Солон, Павсаний. Как
высоко они взлетали и падали, разбиваясь о скалы. Судьба подлавливает
человека в минуты величия, когда ему уже кажется, что он достиг таких
вершин, где рок не властен над ним. И тогда судьба напоминает о себе,
делая из героя предателя и изгнанника.

Сиеннесий кивнул и налил себе еще вина. Кому как не киликийцу судить
об ударах судьбы.

- У меня было восемьдесят кораблей, а сейчас лишь остался один, -
заметил он, обсасывая сочную голову рыбешки.

- Что такое восемьдесят пиратских посудин! - хмельно воскликнул
Фемистокл. - У меня было двести триер, десять тысяч гоплитов, тысяча
отборных всадников! В моем распоряжении была огромная казна в четыреста
талантов и гостеприимно распахнутые сундуки сотни государств! Все они
дрожали при одном упоминании моего имени. И все рухнуло в один миг.
Зависть - вот что движет миром. Они завидовали великому Фемистоклу и мне
пришлось уйти...

- Кто они?

- Кто? Сорок тысяч афинских граждан. Каждому хотелось быть
Фемистоклом, но никто не понимал, сколько крови и пота мне пришлось
пролить ради этого, сколько красивых слов пришлось бросить на алтарь
людской глупости. Они изгнали меня, обвинив во мздоимстве.

- И много брал? - забыв о вине, Белый Тигр с жадным любопытством
посмотрел на эллина. Фемистокл не стал лицемерить.

- По-всякому. Бывало и много. Но никогда - во вред Афинам. Ни разу
деньги не подтолкнули меня к деяниям, способным навредить родной державе.
Ни разу! О, горькая судьба изгнанника! - Фемистокл ударил чашей о стол,
расплескав вино. - Я искал спасения в Аргосе, они преследовали меня и там.
Мне не было покоя ни на Керкире, ни в Эпирских владениях. Подстрекаемые
спартиатами и афинянами амфиктионы искали меня повсюду. Что было делать? И
тогда я решил просить убежища у своих врагов, которых бил в бесчисленных
сражениях - у парсов.

- Царь сразу принял тебя?

- Да. Изгнанник ожидал мучительной казни, но вместо этого был
обласкан и получил титул эвергета. Немало лет провел я в Парсе, бардах,
Сузах, пируя за столом великого владыки. Но недруги! Они нашлись и там!
Эскадры эллинов год от года громили парсийский флот и царедворцы
нашептывали великосердному Ксерксу, что у него за столом сидит виновник
этого позора. Меня ожидала участь Демарата.

- Спартанский царь.

- Да. Изгнанник, как и я. Он провел много времени при великом царе,
являясь его доверенным советником. Пять лет назад он умер. Лекари сказали,
что у него был всплеск желчи. Но я видел тело Демарата, пока его еще не
обмыли. На губах спартанского царя была розовая пена.

- Яд?

- И самый сильный. Его изготавливают финикияне. Демарат был неудобен
многим - тем, что жаждали расплаты за обиды, нанесенные эллинами, и тем,
что желали мира. А еще он был неудобен тем, что говорил правду. И потому
он умер. Сразу после его смерти я пошел к царю и упросил его отпустить
меня жить на море. Царь был добр и не отказал в моей просьбе. Он даже дал
мне три города - на прокорм, одежду и вино. Три прекрасных города!
Магнезия, Миунт и Лампсак, что в Пропонтиде.

- Выходит, ты богат?

- Был. Пока не пришли афиняне. Их эскадры захватили и разграбили
Лампсак. Миунт и Магнезия объявили себя свободными после гибели
парсийского флота. Теперь я живу здесь как частное лицо. И, видно, дни мои
сочтены. Афиняне всюду ищут меня, требуя выдачи.

- Вернись к царю, - посоветовал Белый Тигр.

- Чтоб умереть от яда? Это я могу сделать и здесь, у моря. Так что
прости, что не позвал тебя в свой дом. Мне не следует лишний раз
напоминать миунтянам о своем существовании, принимая гостя. Здесь же на
нас никто не обратит внимания.

- Какие обиды, Фемистокл! Прошли те года, когда я мог позволить себе
обижаться. Вот если б ты попался мне эдак лет пятнадцать назад!

Изгнанник усмехнулся.

- Пятнадцать лет назад я встречал тебя железом.

- Думаю, наш счет равен. Моя эскадра сократилась вполовину, но
потопила сорок твоих кораблей.

- Да, были времена! - вздохнул Фемистокл, и глаза его на мгновенье
затуманились. - Что привело тебя в этот городишко?

Белый Тигр немного помялся, но решил сказать правду.

- Я жду здесь одного человека.

- Он местный?

- Нет, он нанял меня в Иоппии [Иоппия - город в Иудее], велев
доставить сюда и ждать.

- И ты ждешь?

- Он платит золотом.

Эллин улыбнулся в бороду.

- Не узнаю пирата. Почему ты не помог ему расстаться со всем золотом
сразу?

Сиеннесий задумчиво покачал головой.

- Он не из тех, кто легко расстается со своим золотом. Его деньги
пахнут кровью.

- Ты испугался крови?

- Кровь бывает разной, эллин. Но когда человек платит деньгами,
которые плавают в крови, я предпочитаю не ссориться с этим человеком.

Фемистокл растер рукой небольшую винную лужицу, багровым пятном
протянувшуюся по столу.

- Ты заинтриговал меня, пират. Кто этот таинственный человек? Я знаю
его?

- Может быть. Он невысок, сухощав, широк в кости. У него властное
лицо и голубые глаза. И еще он никогда не расстается с посохом, хотя его
ноги не нуждаются в дополнительной опоре. Он сказал, что ему нужно попасть
в Сарды и обещал вернуться к восходу солнца.

- Ушел сегодня, чтобы вернуться утром! - Фемистокл расхохотался,
невольно обращая на себя внимание окружающих. Испугавшись, что его узнают,
изгнанник притих и зашептал:

- Он обманул тебя, пират. Даже имея самую лучшую лошадь невозможно
обернуться до Сард и обратно одним днем. Ты имеешь дело с лжецом.

- Не мне судить. Он платит. А кроме того, он ушел туда пешком.

Фемистокл вновь собрался засмеяться, но передумал и утопил улыбку в
чаше вина.

- Он придет к тебе завтра и будет плести, что побывал в Сардах, и ты
ему поверишь?

- Он сказал, что принесет весть о смерти царя.

- Смерти царя?! - воскликнул Фемистокл. Сидящие за соседними
столиками люди вновь посмотрели на него. Эллин понизил голос до шепота. -
Разве царь болен?

- Не знаю. Но этот человек сказал, что сегодня ночью царь Ксеркс
умрет.

Изгнанник нахмурил брови.

- Ты говоришь странные вещи, пират. Мне не хотелось бы, чтобы все это
оказалось правдой.

- Почему? Какое дело тебе до царя?

- Если Ксеркс умрет, завтра ты отправишься в море, а я к Ахерону.
Царевичи ненавидят старика Фемистокла и жаждут его гибели.

- Так беги.

- Куда? За море? Везде рыщут корабли Кимона. И во всем мире нет
державы, которая дала б приют изгнаннику Фемистоклу. Но все же я надеюсь,
что твой гость - пустой бахвал.

- Мне жаль огорчать тебя, эллин, но он не из тех, кто бросается
словами. - Сиеннесий допил бокал и перевернул его вверх дном. - Мне пора.
Прощай и да будет милостлив к тебе Харон!

- Прощай, - едва слышно прошептал Фемистокл.

Вскоре он покинул корчму и вышел на берег моря, где долго смотрел на
бушующую стихию, виновницу его великого взлета и ужасного падения. Он не
говорил ни слова, а просто стоял, кутаясь в мокрый от соленых брызг, плащ,
и смотрел...

И наступило утро. "Он принял самое благородное решение - положить
своей жизни конец, ей подобающий. Он принес жертву богам, собрал друзей,
подал им руку. По наиболее распространенному преданию, он выпил бычьей
крови, а по свидетельству некоторых, принял быстро действующий яд и
скончался..." - Плутарх о Фемистокле.

- Мы можем дождаться тебя, дорогой брат!