Чтение 237–й страницы книги ~Графиня Де Шарни~

отказался.

Тогда было решено, что министр внутренних дел временно возьмет на себя и
министерство финансов, а Дюмурье, также временно, - в ожидании Найяка,
отсутствовавшего в те дни в Париже, позаботится о министерстве иностранных
дел.

Однако в отсутствие короля четыре министра, не скрывавшие своей
обеспокоенности сложившимся положением, условились: если король, добившись
отставки Сервана, Клавьера и Ролана, не сдержит обещания, ценой которого и
была организована эта отставка, они также откажутся работать.

Итак, как мы уже сказали, было назначено заседание совета министров в
новом составе.

Королю было известно о том, что произошло в Собрании; он с
удовлетворением отметил выдержку Дюмурье, немедленно утвердил декрет о
лагере для двадцати тысяч человек, а утверждение декрета о
священнослужителях отложил на следующий день.

Он объяснил это неспокойной совестью, тяжесть с которой, по его словам,
должен был снять его исповедник.

Министры переглянулись; в их души закралось первое сомнение.

Однако по здравом размышлении можно было предположить, что робкому королю
необходимо было время, чтобы собраться с духом.

На следующий день министры вернулись к этому вопросу.

Однако ночь сделала свое дело: воля или совесть короля укрепились; он
объявил, что принял решение наложить на декрет вето.

Все четыре министра один за другим - первым начал Дюмурье - говорили с
королем почтительно, но твердо.

Король слушал их, прикрыв глаза с видом человека, принявшего
окончательное решение.

И действительно, когда они высказались, король объявил:

- Господа! Я написал письмо председателю Собрания, в котором сообщил ему
о своем решении; один из вас скрепит его своей подписью, после чего вы
вчетвером отнесете его в Собрание.

Это приказание было вполне в духе прежних времен, однако оно не могло не
резать слух министрам конституционным, то есть сознающим свою
ответственность перед государством.

- Государь! - молвил в ответ Дюмурье, взглянув на своих коллег я получив
их молчаливое одобрение. - Вам ничего больше не угодно нам приказать?

- Нет, - отозвался король.

Он удалился.

Министры остались в, посовещавшись, решили просить аудиенции на завтра.

Они условились не вступать ни в какие объяснения, а просто подать в
отставку.

Дюмурье возвратился к себе. Королю почти удалось провести его, тонкого
политика, хитрого дипломата, не только отважного генерала, но в мастера
интриги!

Его ждали три записки от разных лиц, сообщавших ему о сосредоточении
войск в Сент-Антуанском предместье в о тайных сборищах у Сантера.

Час спустя он получил записку без подписи и узнал почерк короля; тот
писал:

"Не думайте, сударь, что меня удастся запугать угрозами; мое решение
принято".

Дюмурье схватил перо и написал следующее:

"Государь! Вы плохо обо мне думаете, ежели считаете меня способным
пустить в ход подобное средство. Я и мои коллеги имели честь написать Вашему
Величеству письмо, заключающее просьбу принять нас завтра в десять часов
утра; а пока я умоляю Ваше Величество выбрать человека, который мог бы в
двадцать четыре часа, учитывая неотложность дел военного министерства,
принять от меня дела, ибо я хотел бы уйти в отставку".

Он поручил доставить письмо собственному секретарю: он хотел быть
уверенным в том. Что получит ответ.

Секретарь ждал до полуночи и в половине первого вернулся вот с какой
запиской:

"Я приму министров завтра в десять часов, и мы обсудим то, о чем Вы мне
пишете".

Стало ясно, что во дворце зреет контрреволюционный заговор.

Да, существовали силы, на которые могла бы рассчитывать монархия.

Конституционная гвардия в шесть тысяч человек, распущенная, но готовая
вновь собраться по первому зову;

Около восьми тысяч кавалеров ордена Св. Людовика: его красная лента
служила сигналом к объединению;

Три батальона швейцарцев по тысяче шестьсот человек в каждом: отборные
части солдат, непоколебимых, словно горы Швейцарии.

Но было еще нечто более важное: существовало письмо Лафайета, в котором
говорилось следующее:

"Не уступайте, государь! Вы сильны тем, что Национальное собрание
передало Вам свои полномочия; все честные французы готовы объединиться
вокруг Вашего трона!"

Итак, вот что королю предлагали сделать и что было вполне осуществимо:

Разом собрать конституционную гвардию, кавалеров ордена Св. Людовика и
швейцарцев;

В тот же день и час выкатить пушки; перекрыть выходы из Якобинского клуба
и Собрания; собрать всех роялистов Национальной гвардии, - таких было около
пятнадцати тысяч человек, - и ждать Лафайета, который через три дня
форсированного марша мог бы вернуться из Арденн К сожалению, королева и
слышать не желала о Лафайете.

Лафайет олицетворял собой умеренную политику, и, по мнению королевы, эта
революция могла быть проведена и закреплена; напротив, политика якобинцев
очень скоро толкнула бы народ на крайности и потому не имела будущего.

Ах, если бы Шарни был рядом! Но она даже не знала, где он, а ежели бы и
узнала, то для нее, если и не как для королевы, то как для женщины, было бы
слишком унизительно прибегать к его помощи.

Ночь прошла во дворце беспокойно, в спорах; у монархии было достаточно
сил не только для обороны, но и для нападения, однако не было крепкой руки,
которая могла бы их объединить и возглавить.

В десять часов утра министры прибыли к королю.

Это происходило 16 июня.

Король принял их в своей спальне.

Слово взял Дюрантон.

От имени всех четырех министров он с выражением глубокой почтительности
попросил отставки для себя и своих коллег.

- Да, понимаю, - кивнул головой король, - вы боитесь ответственности!

- Государь! - вскричал Лакост. - Мы боимся ответственности короля; что же
касается нас, то поверьте, что мы готовы умереть за ваше величество; но,
погибая за священников, мы лишь ускорим падение монархии!

Людовик XVI поворотился к Дюмурье со словами:

- Сударь! Можете ли вы что-нибудь прибавить к тому, о чем говорилось в
вашем вчерашнем письме?

- Нет, государь, - отвечал Дюмурье, - если только нашей преданности и
нашей привязанности не удастся убедить вас, ваше величество.

- В таком случае, - нахмурившись, молвил король, - ежели ваше решение
окончательно, я принимаю вашу отставку; я об этом позабочусь.

Все четверо поклонились; Мург успел составить письменную просьбу об
отставке и подал ее королю.

Трое других сделали устные заявления.

Придворные ожидали в приемной; они увидели, как выходят четыре министра,
и по выражению их лиц поняли, что все кончено.

Одни возрадовались; другие пришли в ужас.

Атмосфера сгущалась, как в знойные летние дни; чувствовалось приближение
грозы.

В воротах Тюильри Дюмурье встретил командующего Национальной гвардией
г-на де Роменвилье.

Он только что в спешке прибыл во дворец.

- Господин министр, - молвил он, - я жду ваших приказаний.

- Я больше не министр, сударь, - отозвался Дюмурье.

- Но в предместьях неспокойно!

- Доложите об этом королю.

- Дело не терпит отлагательств!

- Ну так поторопитесь! Король только что принял мою отставку.

Господин де Роменвилье бросился бегом по ступеням.

17-го утрам к Дюмурье вошли г-н Шамбона и г-н Лажар; оба они явились от
имени короля: Шамбона пришел забрать портфель министра внешних сношений, а
Лажар - принять дела военного министерства.

Утром следующего дня, то есть 18-го числа, король назначил встречу с
Дюмурье, дабы покончить с ним, а заодно и с его последней работой: счетами и
тайными расходами.

Увидев Дюмурье во дворце, придворные решили, что он возвращается на
прежнее место, и окружили его с поздравлениями.

- Господа, будьте осторожны! - предупредил Дюмурье. - Вы имеете дело не с
возвращающимся, а с уходящим министром: я только что сдал дела.

Окружавшая его толпа придворных в одно мгновение растаяла.

В эту минуту лакей доложил, что король ожидает г-на Дюмурье в своей
комнате.

Король вновь обрел прежнюю безмятежность.