[Волков:]
отношению к ней роль, которую уважающий себя американский автор ему бы
выполнить не дал, а именно -- роль цензора. В Штатах в принципе не
положено нести биографию человека ему на предварительный просмотр и
одобрение, поскольку это ставит под сомнение авторскую, как здесь
говорят, integrity. Но Шмаков этим принципом поступился. В данном
случае я его не одобряю, но он, видимо, считал, что это его обязанность
по отношению к Барышникову как к другу, а не просто как к объекту
исследования. Но тогда, в свою очередь, и Барышников должен был вести
себя как друг. И когда я слушал такое теплое, прочувствованное
выступление Барышникова на панихиде по Шмакову, то не без грусти думал:
а что мешало эти же красивые слова высказать публично еще при жизни
Шмакова?
[Бродский:]
находимся в тот или иной момент в какой-то диковатой ситуации.
[Волков:]
чистой воды выпендреж, за счет друга.
[Бродский:]
я не знаю. Может быть, Барышников не хотел признаваться, что читал
книгу Шмакова. Может быть, он хотел создать впечатление, что книг о
себе не читает. И надо сказать, что зачастую так дело и обстоит.
Например, я точно знаю, что он не читал скандальной книжки Гелси
Киркланд. С другой стороны, я знаю довольно детально, в какой степени
Барышников помогал Шмакову во всех других отношениях. Так что я думаю,
что если Барышников в своем сознании занимался этой проблемой -- хотя я
не думаю, что он этим занимался или должен был бы заниматься -- если он
соотносил одно с другим, то у него, вероятно, не должно было возникать
ощущения той подножки, о которой вы говорили. Вы знаете, одно
уравновешивает другое.
[Волков:]
предпочтительнее говорить при его жизни, не стесняясь и публичных
оказий. И, коли мы уж об этом заговорили, хочу поблагодарить вас за
лестное для меня упоминание моего имени в вашем недавнем интервью
московскому журналу "Огонек". Должен вам сказать, что это -- первое
после моей эмиграции на Запад появление моего имени в тамошней прессе
без сопровождающего обязательного слова "отщепенец".
[Бродский:]
что называться отщепенцем -- это весьма лестно. Все мы отщепенцы,
изгои, да?
[Волков:]
-- "The Great Russian dancers", вообще сложилась, как мне
представляется, ситуация трагическая. Она не только не нашла широкого
читателя, но и профессиональная критика ее практически замолчала. Что
отражало ту враждебность и пренебрежение к Шмакову, которые в тот
момент накопились в этой среде.
[Бродский:]
никогда их не скрывал. Я тоже считаю, что просто бессмысленно открывать
рот, чтобы сказать то, чего ты не думаешь. Это полная трата отпущенного
тебе времени и энергии. От Шмакова стали отгораживаться иронией и
насмешками. Его имя, как вы знаете, для американского уха звучит
несколько диковато и комично. И как следствие, оно дважды появлялось в
списке местных критиков с самыми неудобоваримыми именами. Что очень
отравляло Шмакову жизнь. Он даже изменил написание своего имени, но это
его не спасло. Тогда он какие-то свои статьи стал подписывать
псевдонимом, что было предметом наших бесконечных шуток. Вдобавок
очередная работа Шмакова о балете -- биография Мариуса Петипа, первая в
своем роде, насколько мне известно -- была встречена его издателем без
особого энтузиазма. Уж не знаю, в чем там было дело. В свое время я
видел несколько сот страниц этого манускрипта, но ведь я этих вещей не
читаю -- я вам говорил уж не раз, что балет меня не особенно сильно
занимает. В итоге Шмаков несколько поохладел к писаниям о балете.
Думаю, главное, что его на свете интересовало в последние годы -- годы,
оказавшиеся последними -- это опера, Мария Каллас, о которой он и
принялся писать книгу. Кроме того, автобиографический роман. Вот вы
употребили выражение "трагическая ситуация". Да нет же, я не устану
повторять, что это был человек счастливой психологической конституции.
И поскольку он имел хлеб насущный сегодня, его не особенно
интересовало, что произойдет завтра. Тем более что его поддерживали
Либерманы, Барышников -- да все, кто его знал и любил.
[Волков:]
[Бродский:]
вы знаете, была совершенно феноменальная балетная и сценическая память.
Он знал и помнил наизусть множество классических балетных постановок.
Он помнил в них каждую мизансцену, каждое движение. Это было нечто
удивительное. Должен вам сказать, что мне было чрезвычайно интересно
слушать разговоры Шмакова с Барышниковым о том или ином классическом
балете. Я, помню, думал: какие у людей бывают странные качества!
Представьте себе: я раньше не знал, что существует такое понятие, как
музыкальная память. Что музыканты запоминают последовательность
разворачивания музыки, такт за тактом, как мы помним разворачивание
стиха -- слово за словом. И даже музыкантская память -- более подробная
и точная. Для меня это было большим сюрпризом... Подождите, Соломон, я
сейчас закурю...
[Волков:]
[Бродский:]
большая слабость...
[Волков:]
лишь деталь, но "говорящая". В "Нью-Йорк Тайме" появился некролог, в
котором было сказано, что причина смерти -- опухоль в мозгу. В то время
как Шмаков умер от СПИДа...
[Бродский:]
разумеется. И даже вписали фразу, которая мне вообще не принадлежит --
именно эту, об опухоли в мозгу. Я подобной вещи сказать не мог,
поскольку факт смерти Шмакова от СПИДа был более или менее
общеизвестен. Секрета из этого мы не делали. И я крайне удивился
подобной цензуре со стороны "Нью-Йорк Таймс". Ну, в конце концов,
смерть -- это дело частное. Неважно, от чего умираешь...
[Волков:]
приблизительно в это же время в московском журнале "Огонек" появилось
огромнейшее интервью с главным тамошним сексологом Игорем Коном на тему
о СПИДе в России. И это был, насколько я понимаю, прорыв в обсуждении
этой темы там. Впервые открыто заговорили о СПИДе. Впервые, на моей
памяти, официальная пресса высказалась без осуждения и паники о
гомосексуалистах в России. Кон сказал, что по его оценкам от двух до
пяти процентов мужского населения там -- гомосексуалисты. Никогда
раньше подобные цифры не приводились. Я уж не знаю, насколько они точны
-- скорее всего, сильно занижены: кто же сейчас в России будет
признаваться в том, что он -- гомосексуалист! Но все-таки это начало
какого-то откровенного разговора. При том, что они настаивают, будто в
России известен всего один случай заболевания СПИДом. Что, конечно,
является неправдой. Кстати, Шмаков вовсе не был первым известным
русским эмигрантом, умершим от СПИДа. В начале 1988 года в Амстердаме
умер молодой пианист Юрий Егоров...
[Бродский:]
[Волков:]
Горовицем. Я получил извещение о его смерти, подписанное голландским
Корнев Павел
Ковальчук Вера
Курылев Олег
Акунин Борис
Скальци Джон
Грабб Джеф