пространные объяснения, что Жану Вальжану, бежавшему после дела Шанматье, за
несколько дней удалось добраться до Парижа и вовремя вынуть из банкирского
дома Лафита капитал, нажитый им под именем господина Мадлена в Монрейле
Приморском, и что затем, боясь быть пойманным - а это действительно и
случилось вскоре, - он спрятал и закопал эти деньги в Монфермейльском лесу,
на так называемой прогалине Бларю. Вся сумма - шестьсот тридцать тысяч
франков, целиком в банковых билетах, - была невелика по объему и легко
умещалась в шкатулке; однако, чтобы предохранить шкатулку от сырости, он
заключил ее в дубовый сундучок, наполненный древесными стружками. В том же
сундучке он спрятал и другое свое сокровище - подсвечники епископа. Как мы
помним, он захватил с собой подсвечники, совершая побег из Монрейля
Приморского. Человек, которого как-то вечером впервые заметил Башка, был Жан
Вальжан. Позднее, всякий раз как Жану Вальжану требовались деньги, он
отправлялся за ними на прогалину Бларю. Этим объяснялись его отлучки, о
которых мы уже упоминали. У него хранился там заступ, спрятанный где-то в
зарослях вереска, в только ему известном тайнике. Видя, что Мариус
выздоравливает, и чувствуя, что приближается час, когда деньги могут
понадобиться, он отправился за ними; его-то и видел в лесу Башка, но на сей
раз не вечером, а под утро. Башке достался в наследство заступ.
пятьсот франков. Жан Вальжан отложил пятьсот франков для себя. "Там видно
будет", - подумал он.
вынутыми из банка Лафит, объяснялась расходами за десять лет, с 1823 по 1833
год. За пятилетнее пребывание в монастыре было истрачено только пять тысяч
франков.
заблестели к великому восхищению Тусен.
избавился от преследований Жавера. Кто-то рассказал при нем, - и он нашел
тому подтверждение в газете "Монитер", опубликовавшей это происшествие, -
что полицейский инспектор по имени Жавер был найден утонувшим под плотом
прачек между мостами Менял и Новым и что записка, которую оставил этот
человек, до тех пор безукоризненный и весьма уважаемый начальством служака,
заставляла предположить припадок умопомешательства и самоубийство. "В самом
деле, - подумал Жан Вальжан, - если, поймав меня, он отпустил меня на волю,
то, надо полагать, он был уже не в своем уме".
Глава шестая. ОБА СТАРИКА, КАЖДЫЙ НА СВОИ ЛАД, ПРИЛАГАЮТ ВСЕ СТАРАНИЯ, ЧТОБЫ КОЗЕТТА
БЫЛА СЧАСТЛИВА
посоветовались, она могла состояться в феврале. Стоял декабрь. Протекло
несколько восхитительных недель безмятежного счастья.
проводил, любуясь Козеттой.
кроткая! Клянусь честью, это самая прелестная девушка, какую я видел в
жизни. В этой благоуханной фиалочке таятся все женские добродетели. Это сама
Грация, право! С таким созданием надо жить по-княжески. Мариус, мой мальчик,
ты барон, ты богат, умоляю тебя: брось сутяжничать!
слишком внезапным и потряс бы их, если бы они не были опьянены счастьем.
нас с высоты.
препятствия. Он торопился навстречу счастью Козетты с тем же нетерпением и,
казалось, с тою же радостью, как сама Козетта.
которого была известна ему одному, -вопрос о гражданском состоянии Козетты.
Открыть правду о ее происхождении? Как знать! Это могло бы расстроить
свадьбу. Он избавил Козетту от всех трудностей. Он изобрел ей родню из
покойников -верный способ избежать разоблачений. Козетта оказалась последним
отпрыском угасшего рода; Козетта не его дочь, а дочь другого Фошлевана, его
брата. Оба Фошлевана служили садовниками в монастыре Малый Пикпюс. Съездили
в этот монастырь; оттуда были получены наилучшие сведения и множество самых
лестных рекомендаций. Добрые монахини, мало смыслившие и не склонные
разбираться в вопросах отцовства, не подозревали обмана; они никогда толком
не знали, кому именно из двух Фошлеванов приходилась дочерью маленькая
Козетта. Они подтвердили, очень охотно, все, что от них требовалось. Был
составлен нотариальный акт. Козетта стала законно называться мадмуазель
Эфрази Фошлеван. Она была объявлена круглой сиротой. Жан Вальжан устроил
так, что под именем Фошлевана стал опекуном Козетты, а Жильнорман был
назначен ее вторым опекуном.
отказаны Козетте по завещанию лицом, которое пожелало остаться неизвестным.
Первоначально наследство составляло пятьсот девяносто четыре тысячи франков;
но десять тысяч франков были истрачены на воспитание мадмуазель Эфрази, из
коих пять тысяч франков уплачены в упомянутый монастырь. Это наследство,
врученное третьему лицу, должно было быть передано Козетте по достижении
совершеннолетия или при вступлении в брак. Все в целом было, как мы видим,
вполне приемлемо, в особенности учитывая приложение в виде полумиллиона с
лишком. Правда, здесь были кое-какие странности, но на них никто не обратил
внимания; одному из заинтересованных лиц застилала глаза любовь, другим -
шестьсот тысяч франков.
называла отцом. Это только родственник, а настоящий ее отец-другой Фошлеван.
В другое время это открытие причинило бы ей глубокое горе, но в те
несказанно счастливые минуты оно лишь ненадолго, мимолетной тенью омрачило
ее душу; вокруг было столько радости, что это облачко скоро рассеялось. У
нее был Мариус. Приходит юноша, и старика забывают, - такова жизнь.
всякое существо, чье детство окутано тайной, всегда в известной мере готово
к разочарованиям.
седьмом небе от счастья, была в восторге от старика Жильнормана. Тот осыпал
ее подарками и мадригалами. Пока Жан Вальжан старался создать Козетте
прочное общественное положение и закрепить за ней ее состояние, Жильнорман
хлопотал об ее свадебной корзинке. Ничто так не забавляло старика, как
одарять ее щедрой рукой. Он подарил Козетте платье из бельгийского гипюра,
доставшееся ему еще от его бабки. "Моды возрождаются, - говорил он, - теперь
все помешаны на старинных вещах, я вижу на старости лет, что молодые дамы
одеваются так же, как одевались старушки во времена моего детства".
коромандельского дерева, которые не отпирались много лет. "Ну-ка,
поисповедуем этих вдовушек, - приговаривал он, - посмотрим, что у них в
брюхе". Он с треском выдвигал пузатые ящики, набитые нарядами всех его жен,
всех его любовниц и бабушек. Китайские шелка, штофы, камка, цветной муар,
платья из тяжелого сверкающего турского шелка, индийские платки, вышитые
золотом, не тускнеющим от стирки, штуки шерстяной ткани, одинаковые и с лица
и с изнанки, генуэзские и алансонские кружева, старинные золотые уборы,
бонбоньерки слоновой кости, украшенные изображением батальных сцен тончайшей
работы, наряды, ленты -всем этим он задаривал Козетту. Восхищенная Козетта,
упоенная любовью к Мариусу, растроганная и смущенная щедростью старика
Жильнормана, грезила о безграничном счастье среди бархата и атласа. Козетте
чудилось, что свадебную корзинку подносят ей серафимы. Душа ее воспаряла в
небеса на крыльях из тончайших кружев.
ликованием деда. Казалось, на улице Сестер страстей господних неумолчно
гремят трубы.
украшения сыпались на нее, как из рога изобилия.
беседы, сказал по какому-то поводу:
них исходит обаяние древности, как от Катона или Фокиона; они приводят на
память мемуары античных времен.
Мариус, надоумил; это как раз то, что мне нужно.
платье цвета чайной розы.
бесполезное. Просто счастье - это лишь самое необходимое. Сдобрите же его
излишним не скупясь. С милым рай и во дворце. Мне нужно ее сердце и Лувр
вдобавок. Ее сердце и фонтаны Версаля. Дайте мне мою пастушку, но, если
можно, обратите ее в герцогиню. Приведите ко мне Филиду в васильковом венке
и с рентой в сто тысяч франков в придачу. Предложите мне пастушеский шалаш с
мраморной колоннадой до горизонта. Я согласен на шалаш, я не прочь и от
роскошных палат из мрамора и золота. Счастье всухомятку похоже на черствый
хлеб. Он годится на закуску, а не на обед. Я жажду избытка, жажду
бесполезного, безрассудного, чрезмерного, всего, что ни на что не нужно.
Помнится, мне довелось видеть на Страсбургском соборе башенные часы вышиной
с трехэтажный дом, которые отбивали время, вернее удостаивали обозначать
время, но, казалось, были созданными совсем не для этого; отзвонив полдень
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Прозоров Александр
Шилова Юлия
Куликов Роман
Майер Стефани