Чтение 240–й страницы книги ~Горение~

дождавшись того мгновенья, когда Азеф замолчит хоть на миг. - Даю слово.

Рано утром Герасимов был в охранке; из з у б р о в никого не пригласил:

отправил экипаж за полковником Глазовым; тихоня; такие и нужны в
серьезном деле; дай кость - руку оближут.

Не посвящая Глазова в существо дела, спросил:

- Как бы вы на моем месте поступили с государственным преступником,
находящимся в розыскных листах департамента полиции, который случайно
попался?

Чуть прикрыв рот ладошкой, Глазов осторожно кашлянул (провинциал,
подумал Герасимов; если вовремя не скрутить - опасен; люди из глубинки
наверх прут, сметая всех на пути; столицу меряют уездными мерками, норовят
сделать ее привычной для себя, не желая подтянуться до ее уровня, да и как
подтянешься, если культуры не хватает?) и осторожно поинтересовался:

- Видимо, вы ведете речь о человеке, который может представлять интерес?

Объект вербовки?

- Нет. Этот человек не пойдет на вербовку.

- Но в нем заинтересован департамент полиции?

- Бесспорно.

- А взяли мы, охрана?

- Именно так.

Глазов покачал головой:

- Задача не из легких. Отдавать, конечно, жалко. Словно бы каштаны для
господина Трусевича из огня таскаем.

- Ну, это вы перестаньте, - отрезал Герасимов, внутренне порадовавшись
ответу Глазова. - Не пристало нам делить врагов на "своих" и "чужих". Враг
общий.

Коварный и сильный. Пощады от него ждать не приходится... Дружество,
полковник, только дружество всех подразделений политической охраны даст
победу...

Меня интересует другое... Я задумал комбинацию... И, согласно плану,
целесообразно устроить побег человеку, арестованному нами...

- Он взят по своему документу? - поинтересовался Глазов; вопрос ставил
осторожно, словно кот, - л а п к о й без коготков.

Ах, умен, шельмец, подумал Герасимов, эк все соображает; с ним нужен
глаз да глаз!

- Да, - солгал Герасимов, - по своему. А что?

- Если бы чужому, - ответил Глазов, догадавшись уже, что речь шла о
Карповиче, - то можно обвинить в проживании по подложному паспорту и
отправить в тот город, где арестант рожден. Для опознания личности. Ну, а
по дороге чин, который будет везти его в пересыльную тюрьму для э т а п а,
может зайти в лавку, табаку купить...

- Ах, если бы он был с чужим паспортом, - снова вздохнул Герасимов. -
Ладно, Глеб Витальевич (по имени-отчеству назвал впервые; новая и н т о н
а ц и я отношений; цени, Глазов; жди повышения; Россия ждать умеет,
чему-чему, а этому научена, сколько веков з а в т р а к а м и кормят, а
она все равно до девятьсот пятого года верила и ждала, чудо что за
империя, нет такой второй на земле!), спасибо. Мне приятно с вами работать.

В тот же день самый доверенный офицер шефа охранки, получив инструкции
от Герасимова, вывел Карповича из камеры, посадил в пролетку,
пожаловавшись, что пришлось взять частника: "все свои в разъезде";
объяснил, что везет его в пересылку, для отправки на родину, для опознания
личности; по дороге мучительно зевал и плевался - играл тяжелую похмелку.

- Думаете, нам, мелюзге, легко в охране жить? - горько жаловался
Карповичу. - Дудки-с. Оклад нищенский, а опасности подстерегают кругом.
Думаете, мне хороших людей в радость арестовывать? То-то и оно, сердце
болит. А - поди откажись!

Присягу принимал. Заложники мы все... У семьи, общества, верховной
власти... Не пошевелиться... Гипс кругом... Перекусить не хотите? Я угощу.
Мне пивка надобно выпить, голова раскалывается. Вон и трактир хороший,
пошли, не отказывайтесь...

В трактире офицер заказал себе два пива, арестанту - жареного картофеля
с луком и салом; первую кружку выпил залпом, сыграл дурноту, поднялся,
побежал в туалет; там приник к щелочке: Карпович спокойно доедал
картофель, изредка оглядываясь; людей в трактире было тьма, постоянно
хлопала входная дверь; да уходи же ты, черт, взмолился офицер; Карпович,
словно бы услышав его мольбу, медленно поднялся и начал расхаживать по
трактиру, потом шмыгнул на улицу; только б не вернулся, дьявол, подумал
офицер.

Бедненький, думал между тем Карпович, п р о с к в о з и в два проходных
двора, погонят теперь охранника со службы, нарушил присягу, упустил меня,
бедолага...

Вскорости оказался в безопасности - на квартире Азефа; тот,
предупрежденный Герасимовым, сыграл изумление, пустил слезу; прижал к
груди, прошептав:

"Герой, ну, ты герой, Карпович! Прямо из охранки сбежать - такого еще
не было! Ну, слава богу, теперь за дело! Месть тиранам!"

...Через два дня Азеф сообщил Герасимову - умел благодарить за услугу,
- что в Петербурге появились люди из Северного боевого летучего отряда;
работают сепаратно, ЦК не подчиняются, поступают на свой страх и риск,
опираясь на низовые комитеты партии, особенно где много студенческой
молодежи; "это не наш с вами спектакль, эти пугать не намерены, они будут
и впрямь взрывать и стрелять; об них мог бы и не сообщать - не мои, но за
Карповича я к вам сердцем проникся, Александр Васильевич. Ищите их, бейте
тревогу, эти люди опасны".

- А фамилии-то у этих людей какие? - спросил Герасимов.

- Псевдонимы у них, Александр Васильевич, псевдонимы...

- Например?

- Руководителя зовут "Карл". Пока он на свободе, спокойным себя не
чувствуйте, этот человек готов на все, умен и оборотист...

- Сделайте милость, Евгений Филиппович, повстречайтесь с ним,
пожалуйста, а?

Азеф поехал в Финляндию, фотографий достать не смог, во внешнем
портрете путался: "нос прямой, глаза голубые", пойди возьми такого,
полстолицы придется хватать; тем не менее сообщил, что "Карл" готовит
взрыв Государственного совета, а в нем заседают все те сановники, из кого
государь тасует колоду министров - не Милюкова же с Гучковым пускать к
власти!

- "Карл" посещает заседания Государственного совета, - заключил Азеф,
как всегда о т д а в а я главное в самом конце беседы, - под видом
иностранного корреспондента...

Зацепка.

"Карла" удалось взять; участник событий девятьсот пятого года; фамилия
Трауберг.

Повесили.

Его группа тем не менее продолжала подготовку новых актов - в ответ на
бесконечные смертные приговоры, выносившиеся в империи военно-полевыми
судами; если в Петербурге, Москве и Киеве левая печать и адвокаты, имевшие
выходы на членов Государственной думы, хоть что-то делали для защиты
невиновных, то в провинции террор власти был пьяным, слепым в своей
ненависти, малограмотным, а потому пугающимся всего того, что было
непривычным или попросту не до конца понятным. Поэтому арестовывали, а
порою и казнили за все то, что хоть как-то выпадало из привычных, дремучих
стереотипов.

Через несколько дней Азеф сообщил, что группа готовит а к т против
великого князя Николая Николаевича и министра юстиции Ивана Григорьевича
Щегловитова.

Герасимов немедленно установил дополнительные филерские посты возле
дворца великого князя и дома Щегловитова.

Азеф принес новое известие: акт приурочен к новогоднему приему во
дворце государя; Герасимов отправился к великому князю и министр}, просил
их отказаться от поездки в Царское.

- Да кто где хозяин?! - возмутился Николай Николаевич. - Я в моей
империи или мерзавцы бомбисты? Лучше я погибну, чем откажусь быть на
приеме у государя!

Герасимов бросился к Столыпину; тот незамедлительно поехал к царю;
государь повелел Николаю Николаевичу оставаться во дворце; тот нехотя
подчинился; Герасимов поставил условие, чтобы великий князь и Щегловитов
впредь никуда не выезжали, пока бомбисты не будут схвачены.

Герасимов торопил Азефа, встречался с ним каждый день; наконец тот
принес долгожданную новость: на заседании ЦК кто-то раздраженно заметил:
"Сколько раз можно откладывать акт?! Пусть Распутина поторопится, у всех
нервы на пределе!"

По счастью для охранки, член ЦК назвал женщину ее подлинной фамилией, а
не кличкой; агенты нашли Распутину в дешевеньком пансионате, подселили
туда двух сотрудников, которые просверлили дырочки в тонкой фанерной
стене, круглосуточно наблюдая за революционеркой; ничего интересного не
замечали; зато филеры наружного наблюдения обратили внимание на любопытную
деталь: каждое утро Распутина приходила в собор Казанской божьей матери,
покупала копеечную мягкую свечку, ставила ее перед образом и начинала
истово молиться, касаясь выпуклым, морщинистым лбом (провела девять лет в
каторге, постарела раньше времени)

холодных каменных плит.

Получивши эти сведения, Герасимов удивился, сам поехал в собор, долго
смотрел за Распутиной; диву давался - верующая бомбистка; потом заметил,
как к ней подошли девушка и молодой мужчина, поставили свечки и тоже
начали бить лбы, подолгу замирая в поклоне; господи, ахнул полковник, да
они ж переговариваются друг с дружкой и передают что-то!

Герасимов ждать далее не мог, приказал забрать всех, кто м о л и л с я
вместе с Распутиной; троих взяли во время их дежурства возле
щегловитовского дома; "влюбленная", щебетавшая с юношей, сумела отскочить,