Чтение 25–й страницы книги ~Летучий корабль~

своей смертью померла. Убили ее. Отравили начисто, тем же ядом и тем же
макаром. В кружке с чаем развели, да ей и подсунули. На столе халва
осталась, пряники, пирог, кусками порезанный, - не одна она за полночь
чаевничала. На мизинчике левом ноготок сломан, токо уголок остренький
торчит. Думаю, ужо когда падала, убивец ее поддержал, чтоб шуму не было, а
она об его одежу али еще чего ноготь и обломила.

- Возможно, оставив царапину или ссадину? - уточнил я. Бабка согласно
кивнула.

- Да вот волос еще, рыжий, длинный... Больше ничего полезного сказать не
могу. Все обсмотрела, обыскала, обнюхала - прямого чародейства нет. Но было
оно... что-то такое махонькое в воздухе носится, а угадать не могу...

- Тот, кто взял чертежи, попытался залечь на дно. Однако из боязни, что
мы его все равно достанем, он начал планомерно уничтожать свидетелей. Это
может означать только одно - следствие движется в правильном направлении. К
сожалению, я не великий Шерлок Холмс и не почтенный отец Браун. Наши
милицейские методы зачастую рутинны и не всегда завершаются театрально
эффектным финалом. Мы будем следовать путем логики и фактов, а факты
таковы...

- Никита Иванович, - дрогнувшим голосом перебил государь, - хрен бы с
ними, с чертежами! В конце концов, мои умельцы новых намастрячат, но убийцу
Ксюши найди! Живьем поставь пред очи мои мутные...

- От чего ж мутные-то, батюшка?! - перекрестилась Яга.

- От горя и алкоголю, - значимо ответствовал царь.

- Так вот, факты таковы, что сейчас у нас сохранился только один
свидетель - думный дьяк Филимон Груздев. И его жизнь находится в большой
опасности... Однако если мы попробуем использовать его как живца, то
наверняка выйдем на истинного виновника!

- Или исполнителя, - поправила меня бабка. - Главный злодей-то, поди,
дома сидит, паутину плетет... Но ничего, мы как веточки все обрубим, так и
за корень возьмемся. Небось выдернем... А ты, государь, крепись... За отцом
Кондратом пошли, он хоть до развратников и суров, но отпевание лучше всех в
столице разумеет. Как поет... как поет, даже у меня, грешницы, сердце
замирает...

- Нет его, к послам константинопольским в монастырь соседний отправился,
иконы редкие для храмов принять. Раньше послезавтра его и не жди, - вздохнул
Горох.

- Ну, тогда отца Евграфа из Иоанна Предтечи, тот тоже поп не из
последних...

- Спасибо на добром слове. За поддержку, за участие опять же,- царь
поочередно обнял нас обоих. - Идите сами, провожать не буду. Вслед ругаться
тоже не стану, настроение не то... Расстарайся, Никита Иванович, чай, не
забыл - завтра поутру срок!

- Так точно, примем к сведению, - козырнул я и невольно обернулся к
дверям. Оттуда давно доносился невнятный шум, постепенно усиливаясь и
прорываясь подозрительно истерическими взвизгами. Переглянувшись, мы все
отправились посмотреть. В тереме творилось что-то невообразимое... Стрельцы
спешно раздували фитили, со двора слышалось ржание встревоженных лошадей,
туда-сюда носились взъерошенные слуги, бояре прятались по углам, со всех
сторон летели ругань, плач, проклятия и причитания. Первым, кто хоть что-то
смог объяснить, оказался памятный своим отношением к милиции добрый боярин
Кашкин:

- Бунт, государь! Народ поднялся...

Последние два слова прозвучали у него особенно высоко и торжественно.
Господи ты Боже! Ко всем моим проблемам вот только еще уличных беспорядков
не хватало... Найду зачинщиков - сам расстреляю, без суда и следствия! Нет,
ну какого черта, в самом деле? Куда нам тут бунт? У меня дело нераскрытое...

- Корону мне! Доспехи! Коня! Всю гвардию под седло! Я им покажу...
бунтовать!!! - взъерепенился Горох. Успокаивать его сейчас - дело гиблое.
Нам надо бы тихо ускользнуть и огородами добраться до отделения. Хорошо бы
еще и дьяка поймать по дороге, сразу бы и засаду устроили... - Погоди,
сыскной воевода, не убегай! - вовремя перехватил меня царь. - К воротам со
мной пойдешь! Мятежники небось тоже в твоем ведомстве...

Я криво улыбнулся. Что делать, придется идти. Яга, вцепившись в локоть,
семенила следом, напряженно бормоча:

- Чегой-то не пойму я, старая, отчего бунт?! Вроде все так тихохонько
было, жили себе смирно, без проблем, утром хоть бы повозмущался кто... и на
тебе! За какие грехи тяжкие? Вроде податей немного, войны нет, голоду - в
помине, веру никто не обижает, что ж метаться-то? Что-то не так... Не по уму
выходит...

- А раньше такие бунты были? - спросил я, припоминая, в свою очередь,
исторические описания разинщины и пугачевщины.

- При мне не было. Вот вроде при дедушке Гороха нашего был один, из-за
соли. Купцы на нее дюже цену взвинтили... Ну, лихой народец подсобил, а там
и пол-Лукошкина огнем сгорело...

- Мрачноватая перспективка, - согласился я.

Мы вышли на балкон третьего этажа, вглядываясь в бунтующую за воротами
толпу. Мореный дуб царского забора успешно сдерживал ее напор, да и меж
зубцов начали высовываться граненые стрелецкие пищали. Однако народное
восстание, видимо, захватило умы слишком большой части населения. Всюду
виднелись зажженные факелы, люди потрясали вилами и топорами, а меж бушующих
толп горожан то тут, то там виднелись кафтаны наших еремеевских стрельцов.
Это уже более чем серьезно! Да чтоб Фома Еремеев в нарушение присяги
примкнул к явному бунту. .. Подобное просто не укладывалось у меня в голове.

- Пушки тащи, пушки! Заряжай быстрее... - доносилось со двора.

- Бабуля, побудьте здесь, я - вниз, к Гороху!

- Куда, Никитушка, затопчут ведь в запале! - запричитала Яга, но я уже
несся вниз.

Если не успею, прольется кровь. Что бы и как бы ни было, кто прав, кто
виноват, но если сейчас я не встану между народом и царем, то потом не прощу
себе никогда! Если будет это "никогда"...

- Прибежал? - Горох встретил меня уже при полном параде, готовясь сесть
на боевого коня.

- Постойте! Вы узнали, из-за чего бунт?

- Сейчас узнаем... Как выедем, как из пушек пальнем, как...

- Прекратить немедленно! - заорал я в полный голос так, что даже царь
опешил. - Вы что, с ума сошли?! Воевать не с кем, так на своих же, русских
людей бросаетесь?! Самодур!

- Э... участковый, ты это...

- Молчать! Самодур, тиран и деспот!

- Но, но... я ить могу и...

- Молчать, я сказал! И марш к воротам! Сначала поговорите с народом,
выясните, что случилось, чего хотят, а уже потом принимайте меры. Вы царь
или мясник в короне?!

- Царь! - не на шутку обидевшись, взревел Горох. - А ну, молодцы, взять
этого умника да связать покрепче, чтоб думал впредь, о чем языком молоть. И
к воротам его, за мной...

Меня связали быстро, я не сопротивлялся. В душе билась последняя, робкая,
неосознанная надежда на то, что, может быть, все еще можно исправить. Горох
смело полез по лесенке и встал на собственных воротах, метра на три
возвышаясь над рокочущей толпой. При виде царя народ на мгновение примолк, а
потом раздался такой дружный рев, что ворота задрожали:

- Верни участкового, государь!!!

Ей-богу, Горох обалдел... Хотелось бы сказать крепче, но на службе я не
выражаюсь. Пришлось опустить очи долу и скромно промолчать. Двое-трое бояр в
наспех застегнутых доспехах бросились к царю, вполголоса уговаривая его
предать меня немедленной смерти как главного смутьяна и зачинщика. Стрельцы
опустили приклады на землю, недоуменно поглядывая друг на друга. Если бы
Горох был в сознании, то при его неуравновешенном характере мне бы запросто
снесли башку и выкинули за ворота. Мол, просили - получите! Правда, через
пять минут он бы волосы на себе рвал и попутно пообезглавил всех советчиков,
но мне от этого на небесах было бы уже ни тепло, ни холодно... В этот
критический момент мою молодую жизнь спасло одно - царь впал в ступор. В
смысле застыл с распахнутым ртом и немигающими глазами. Бояре покричали и
отползли. Мстить мне без прямого разрешения государя они не могли, да и
царские стрельцы вряд ли бы позволили. А народ, раззадоренный молчанием
властей, приободрился и ударился в требования:

- Отдавай участкового, надежа-государь! Всем миром поляжем, а не дадим
заступника нашего извести!

- Православные! Это же все бояре воду мутят... По их навету повели
сиротинушку нашего босого, да в кандалах, да под саблями острыми, в темницу
темную! Это все Пашка Псуров придумал, чтоб ему в аду со сковороды не
слазить! А царь-то хороший... тока доверчивый...

- Вернуть сыскного воеводу, и неча тут тень на плетень наводить! Все
Лукошкино видело, как волокли его силком по городу и плетьми хлестали
нещадно, а он, страстотерпец, только в платочек чихал... от боли немыслимой!

- Выходи на площадь, царь! Народ тебя к ответу требует! Хоть и строг был
Никита Иванович, а законы блюл! И мы блюдем! А коли кто из твоих бояр
недоблюдет, так уж не прогневайся... мы поучим!

Выкрики продолжали расти. В целом они были достаточно однообразны -
вернуть меня, восстановить работу отделения, ну и все такое... Проявлялись,
правда, периодически мудрецы, требовавшие заодно перетопить всех бояр в
речке Смородине, выкатить из царских подвалов бочки вина и, спалив государев
терем, отметить это дело общенародной дискотекой. Дураков везде хватает,
всерьез их, слава богу, не воспринимал никто. Неизвестно, сколько времени
этот балаган мог бы продолжаться, пока какой-то шкет не запустил в ворота
гнилой сливой, а попал Гороху в корону. Толпа моментально смолкла, поняв,
что перешагнула все границы. Горох автоматически поправил головной убор,
икнул и очнулся:

- Люди добрые! - Он обратился к народу, и голос государя был