Чтение 25–й страницы книги ~Очень далекий Тартесс~

- Знаете, вы бы взяли и предпослали повествованию

развернутую анкету героя.

- Представьте себе, это было бы вполне в духе того

времени. Помните, в "Одиссее" прибывшим чужеземцам всегда

предлагали целый перечень вопросов: "Кто ты? Какого ты

племени? Где ты живешь? Кто отец твой? Кто твоя мать? На

каком корабле и какою дорогою прибыл? Кто были твои

корабельщики?.." Анкета - довольно старинное установление.

- И все-таки я предпочел бы видеть в герое с такой

сложной судьбой натуру сильную, широкую.

- Что ж, это ваше право, читатель.

13. НОВОЕ МЕСТО - НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ

Судя по отметкам Горгия на стене пещеры, был конец пианепсиона
[середина ноября (греч.)]. Все чаще задували холодные ветры. По ночам в
пещере не умолкал простудный кашель.

Однажды промозглым утром, задолго до восхода солнца, двадцать девятую
толпу гнали, как обычно, на завтрак. Только расположились вокруг котлов,
зябко протягивая руки к огню, как заявился главный над стражей в
сопровождении Тордула. Стал, уперев кулаки в бока, кинул Тордулу:

- Ну, которые?

Тордул молча указал на Горгия и Диомеда. Главный буркнул что-то
старшему стражнику двадцать девятой, и тот велел грекам встать и следовать
за главным.

- Чего еще? - заворчал Диомед. - Без еды не пойду.

Главный расправил конский хвост на гребне шлема, великодушно разрешил:

- Ладно, пусть сначала пожрут.

- Как же так, гремящий? - запротестовал старший. - Работать сегодня в
двадцать девятой они не будут, стало быть, харч им не положен.

- Ты что, лучше меня службу знаешь?

- Да нет... - старший замялся, ковыряя землю острием копья. - Я только
к тому, что работать-то они сегодня не будут... значит, и харч...

Главный не удостоил его ответом. Только сплюнул старшему под ноги. Тот
обернулся к грекам, заорал, выкатывая глаза:

- Чего стоите, ублюдки? Быстрее жрите и проваливайте!

Путь был не близкий. Шли горными тропами - Горгий и Тордул впереди, за
ними тащился, кашляя, Диомед, шествие замыкали два стражника. По дороге
Тордул вполголоса рассказал Горгию, что прослышал об одном старике,
который работал в рудничной плавильне. Старик-де этот долгие годы плавит
черную бронзу, не простой он человек, побаиваются его прочие рабы.
Поглядеть надо на старика. Вот он, Тордул, и добился через блистательного
Индибила перевода в плавильню - для себя и для греков. Там, говорят,
работа полегче, не подземная, и харч лучше.

- Как тебе все удается? - удивился Горгий. - Или он родственник тебе,
этот Индибил?

Тордул отмахнулся, не ответил.

Вышли на проезжую дорогу, она и привела в ущелье, где шумела, падая с
высоты, горная речка. Большая часть ущелья была огорожена каменным забором
грубой кладки. В ограде дымили горны, копошились рабы. К крутому боку горы
лепились низенькие строения из дикого серого камня.

Рабу без дела болтаться - начальнику острый нож. Не успели вновь
прибывшие толком оглядеться, как их уже поставили толочь в каменных ступах
куски породы, в которых поблескивали драгоценные камни. Горгий обомлел, не
сразу решился ударить пестом: такое богатство в порошок толочь.

Позади раздался дребезжащий голос:

- Что, котеночек, задумался? Ложкой в котле небось лучше ворочаешь?

Горгий оглянулся на сухонького старичка с козлиной бородкой и отеческой
лаской в глазах.

- Рука не поднимается самоцветы крошить, - признался Горгий.

- Жалостливый, - нараспев сказал старичок. - За какие грехи сюда
угодил?

- Ни за что.

- Все так говорят, котеночек. А я вот гляжу на тебя и думаю: с таким
носом да с не нашим выговором только здесь тебе и место.

Горгий хотел было ответить как следует, но Диомед опередил его.

- Послушай, борода, - сказал он, - не ты ли о прошлом годе с моей козой
путался?

Старичок прищурился на Диомеда. Нехорошо посмотрел, будто сквозь щелку
в заборе. Повернулся и пошел, слегка волоча левую ногу.

Поблизости работал мелкотелый раб со скошенным, будто отрубленным
ударом меча подбородком. Он покачал кудлатой головой, негромко проговорил:

- Зря ты, рыжий, это... Козел не простит тебе обиды.

- А пусть других не обижает, - огрызнулся Диомед.

- Лучше с ним не ссориться.

- Да кто он такой? - спросил Горгий. - Одежда у него как у раба.

- Раб-то он раб, да не простой. Старший плавильщик... Один у нас тоже
вот не угодил ему, так Козел на него порчу напустил. Мается теперь человек
от чирьев, прямо помирает...

- Как его имя? - вмешался в разговор Тордул.

- Да кто же его знает? Кличка у него - Козел. Тут имен нету, одни
клички... Меня вот прозвали Полморды. Обидно, а ничего не поделаешь...

- Давно он на рудниках?

- Давно. Из всех, кто здесь, он, может, самый старый.

Тордул ткнул Горгия локтем в бок.

Потянулись дни на новом месте. В плавильне и впрямь работа была
полегче. Горгий с Диомедом выучились резать из камня формы для отливки
кинжалов, мечей и секир, сверлить в камне дыры под шипы, чтобы половинки
ровно одна под другой стояли, чтобы не вытек расплавленный металл. Сперва
в форму заливали свинец, разнимали половинки, по свинцовому кинжалу
смотрели, где надо подправить форму.

Интересно Горгию было смотреть, как здесь плавили бронзу. Пламя в
горнах раздували не мехами: в том месте, где с горы низвергался поток,
была отделена одна падучая струя и забрана в стоячий деревянный ящик.
Вверху в ящике были прорезаны поперечные щели, а внизу ящик плотно сидел в
большом коробе, от которого к горну тянулась медная труба. Не сразу Горгий
разобрался в этом диве, а когда разобрался - понравилась ему выдумка
тартесских плавильщиков. Оказалось, вода, с силой падая в ящик, увлекала
воздух, а в нижнем коробе воздух отделялся от воды и по трубе устремлялся
к горну, раздувая огонь под огромным глиняным сосудом. Вот бы фокейским
кузнецам рассказать про это - не поверили б!

В сосуд клали тягучую красную медь, хрупкое белое олово и еще порошок
из толченых камней-самоцветов. И так, в пламени углей, в рокоте водопада,
в свисте воздушного дутья поспевала, рождалась слава Тартесса - черная
бронза.

Потом ее разливали но формам. В ярости огня впитав крепость
драгоценного камня, жидкотекучая, превращалась она, застывая, в твердую,
звенящую - в тяжелые темные мечи, в кинжалы, отлитые заодно с раздвоенной
рукояткой, что так ловко лежала в ладони.

Только ее, черную бронзу, здесь и плавили - подальше от чужих глаз.

Жили здешние рабы не в пещере, а в каменном сарае. Вечерами подолгу
резались в кости - когда на лепешки, когда на щелчки. Иногда выходил из
своего особого закутка Козел.

- Дайте-ка и мне, котеночки, сыграть, - говорил он ласково.

Играли с ним опасливо, знали: выиграешь у Козла - назавтра на дурную
работу поставит. Все больше старались проиграть.

Один только раб не принимал участия в вечерних игрищах - лежал в
дальнем углу, прикрывшись ворохом тряпья, и молчал. Так его и звали -
Молчун. На работу он ходил не со всеми, что-то делал в сарае на другом
конце ущелья. На него-то и напустил, по слухам, порчу Козел - чирьи но
всему телу. Ну, а порченого, известное дело, все сторонятся.

Кости да кости каждый вечер... Однажды Диомед начертил на глинобитном
полу квадратики, разложил по ним цветные камешки, показал, как надо их в
черед передвигать - кто раньше займет своими камешками половину
противника, тот и выиграл. Новая игра пришлась но вкусу, особенно охочим
до нее оказался Козел. Играл горячо - вскрикивал, хлопал себя по тощим
ляжкам, крутил козлиную бородку.

Тордул подсаживался к нему, заговаривал, подсказывал хорошие ходы. Он и
днем, на работе, крутился возле старшего плавильщика. И Козел оценил такую
преданность: отличал перед всеми Тордула, доверял ему разливать глиняным
ковшиком черную бронзу по формам. Работа была завидная, не тяжелая - не то
что обтесывать камень. Счастливчиком был этот Тордул - всюду устраивался
лучше других.

- В тепле работает, у горнов, - ворчал Диомед, тюкая секирой по камню,
- а мы тут мерзни на ветру...

Греков Козел к горнам не подпускал, каждый день посылал долбить формы
для отливок. Диомед заметно слабел, заходился кашлем, харкал кровью.
Горгий мазал его своей мазью, да не помогало.

- Ловкач, - откликнулся Полморды, работавший рядом. - Так и вьется
вокруг Козла, слово у него с языка снимает.

- За что ты сюда попал? - спросил Горгий.

- По доносу, - охотно объяснил Полморды. - Будто я усомнился... А и
всего-то было, что не вышел плясать при полной луне. Вы ж, греки, не
знаете... Закон у нас есть: как полная луна, так выходи на улицу плясать.
Один день оружейники пляшут, другой - медники, потом мы, гончары. Хочешь
не хочешь, а пляши. Да я и хотел, только ноги попутали, в костях у меня
ломота бывает. Кто-то из соседей и донес: сомневается, мол. А я честный
гончар. Я всегда ликовал, когда велели. Ноги вот только у меня...