малейшее представление...
экскурсию. Если бы речь шла просто о бывших жителях этих мест, они прислали
бы нам их значительно больше. Видимо, что-то он все же знает.
VI
иностранцами. Не было у меня ни потребности в этих встречах, ни желания.
Когда-то было любопытство; оно заставило меня очень давно, в пятьдесят
седьмом, что ли, году, приурочить свой отпуск к Фестивалю молодежи и
студентов; я примчался в Москву, чтобы своими глазами увидеть, какие они
такие - иностранцы. Увидеть я их увидел достаточно, и несколько
разочаровался: фраков они не носили, обходились без моноклей, одеты были
просто, а порой я бы даже сказал затрапезно; видно было, что так они ходят и
у себя дома, а приезд к нам для них - событие любопытное, но из ряда
обычных. Были среди них люди, кого мне особенно хотелось увидеть, это
испанцы; романтика гражданской войны тридцать шестого - тридцать восьмого
прочно сидела в крови. Но их я не увидел. Где они поселились, я знал: в
небольшой гостинице, а может быть, то была и не гостиница, а домик по
соседству с нею. Дом был тихий, на лавочке перед входом сидели какие-то
дядьки, лениво болтая. Я разогнался мимо них; один из них привычно остановил
меня и поинтересовался, что я тут потерял. Я объяснил. Он попросил
предъявить документы. Я предъявил. Он посмотрел и остался, видимо,
удовлетворен. Он сказал: "Ну, иди". Я пошел к двери, но оказалось, что идти
следовало в обратном направлении - куда-нибудь подальше. Я не обиделся: в
Испании был режим Франко и я понимал, что осторожность нужна, мало ли кто
захотел бы увидеть испанцев, рискнувших неофициально приехать к нам. Сейчас
мне кажется, что можно было бы и иначе; но это не моя служба, и я не стану
навязывать свои мнения специалистам.
линии у меня никаких встреч так и не было - за пределами рамок Варшавского
Договора, разумеется. Армия - не научный институт, и у нас своя специфика.
Однажды я попробовал представить, что мы приглашаем к себе представительную
делегацию какой-нибудь державы - так, как приглашаем, скажем, ученых или
деловых людей. Дорогих гостей принимают, допустим, в штабе округа. "Вот,
господин генерал, пожалуйте к карте. В вашем штабе эти карты, так сказать,
немножко неточны, а у нас тут по состоянию на нынешний день. Вот, изволите
ли видеть, здесь расположены наши стратегические установки. Тут
дислоцируются подвижные, это у вас в конторе наверняка еще не отмечено. А
вот - защитная система. Так что если вы попробуете нанести удар отсюда, то
ничего не добьетесь, надо вот откуда. Что вы сказали? Ах нет, у нас на
стартовых давно уже стоят другие, про эти мы уже и вспоминать забыли, тут
ваша разведка опростоволосилась. А вот, обратите внимание, наши основные
коммуникации. Да вы не записывайте, к чему мы все это вам приготовили в
отпечатанном виде, с картами, схемами и разрезами. Наука, да, вы правы,
военная наука тоже является интернациональной, как и любая другая. Да-да, к
сожалению, вам придется перенацелить ваши устройства, нам очень неловко, что
мы доставляем вам такие неудобства, но что поделать, се ля ви". Приезжие
генералы вежливо улыбаются, хозяева в ответ им - тоже, все страшно довольны.
"Ну, кажется, мы ничего не забыли. А вот, честь имею представить,
подполковник Акимов, специалист по подрывной технике. Он расскажет вам о
последних новинках в этой области". Тут, вежливо щелкнув каблуками на
иностранный манер, в беседу вступаю я. "Так точно, я с радостью поделюсь
своими скромными знаниями. Я привез с собой несколько образцов, чтобы не
быть голословным. Если вашим парням придется преодолевать минные поля, то
они должны обязательно иметь в виду, что взрыватели, которые мы сейчас
ставим - комбинированного действия, и исправно реагируют на металл; вы уж их
предупредите, пожалуйста, не забудьте, не то, не дай бог, кто-нибудь может
подорваться, это будет так печально! Что, завернуть вам с собой? Сделайте
одолжение, я это, собственно, и имел в виду, это будет очень хорошо
выглядеть на каминной полке или где-нибудь в другом месте, по вашему
усмотрению. Итак, до встречи на вашей прекрасной родине!". Приезжий генерал,
улыбаясь, заверяет, что он найдет место для моих презентов, потом подзывает
адъютанта со шкатулкой и начинает раздавать ордена: "По поручению нашего
правительства..." Покой, благодушие, и в лучшем ресторане уже накрыты столы
- там сегодня будет спецобслуживание.
действительно не та, и еще не скоро можно будет принимать военные делегации
на уровне полной откровенности. Военная наука, безусловно - наука, но на ее
достижениях с самого начала стоит гриф "Совершенно секретно". Сознание этого
вошло в нашу плоть и кровь, и проявляется хотя бы в том, что женщина, с
которой я был знаком около суток, так и не узнала, что человек, уведший ее с
гарнизонного кладбища - профессиональный военный ...
мелодию, музыкант нечаянно задел другую струну, и впечатление сразу
поблекло. Но тут вошел, наконец, наш гость, и думать о пустяках стало
некогда.
сразу справился со скованностью, и ощущение неудобства некоторое время не
исчезало ни у него, ни у нас - неудобства, в котором не были виноваты ни он,
ни мы, а разве что память - память и война. По-русски он, естественно, не
говорил, но это нас как раз не смущало: Лидумс немецким владел в
совершенстве с детства; а я достаточно хорошо понимал, .хотя свободно
разговаривать не мог из-за хронического отсутствия практики. Так что в
разговоре Лидумс солировал, а на мою долю оставался, в лучшем случае,
аккомпанемент. Но на большее я и не претендовал.
Фабльберг) и выяснили окончательно и бесповоротно, что наш гость согласен
оказать нам всяческую помощь в пределах его возможностей, а мы, сознавая
ограниченность этих его возможностей, не будем на него в претензии, если он
не сможет чего-то из того, что мы от него ожидаем, - после всей этой
дипломатической протокольной преамбулы и после исполненных живого интереса
вопросов о погоде в Магдебурге и исчерпывающих ответов по этому поводу, -
итак, - начал Лидумс главную часть нашего разговора, - вы жили тут до войны.
до сорок четвертого года ("до года девятнадцать сотен четыре и сорок", так
звучало это в оригинале), когда был призван в армию, так как тогда шла
война.
вы сказать, где вы тут жили? Особенно в последние годы?
которые беседовали со мной и попросили меня предпринять эту поездку, ввели
меня в курс дела - в той, разумеется, степени, в какой они сами в эту суть
посвящены. Жил я постоянно от рождения в одном и том же доме.
стола тот самый, наклеенный на холстину, старый план. Он расстелил план на
столе, Фабльберг коротко вздохнул и на секунду запнулся; мы промолчали.
Тогда он сказал:
не бывал. Но я знал человека, который там работал.
он? Чем он там занимался? Да не тяните!.." У Лидумса выдержки было больше, и
он сказал лишь:
показывая, что приготовился внимательно и долго слушать.
об этом человеке мне неизвестны, хотя сам я ему очень многим обязан. Своей
профессией. - Он посмотрел на свои руки, здоровенные ладони с сильными
пальцами, с шершавой кожей, - Я впервые подумал о ней всерьез, когда
познакомился с ним. И, наверное, тут большую роль сыграло даже не то, что он
рассказывал о своей профессии, - не так уж много, - а как он рассказывал,
иными словами - как он любил свою профессию. Тогда я был слишком молод, я
был мальчиком и много не понимал. Зато теперь, вспоминая, я вижу, что он
очень любил свое дело.
озабоченно взглянул на него.
химик, а врач. - Он тревожно приподнялся. - Если вы рассчитывали на меня,
как на химика, то я разочарую вас...
химик. А оказывается, он был врачом.
был терапевтом, однако, как он сам говорил, усмехаясь, терапевтом он был
плохим, потому что в свою науку почти не верил. Это он сам говорил так. Он
говорил, что если врач не верит в свои средства, то он плохой врач. И еще он
говорил, что увидеть свою науку лучше всего можно не изнутри, а со стороны,
то есть достаточно отдалившись от нее. И он говорил, что теперь видит свою
науку достаточно хорошо, чтобы понимать, насколько она еще не есть наука,
насколько она еще несовершенна.
поблизости, из тех, кто его знал и кого он знал, он приходил и лечил, но
делал это без всякого удовольствия.
Лукьяненко Сергей
Никитин Юрий
Конан-Дойль Артур
Махров Алексей
Трубников Александр
Посняков Андрей