грудного ребенка - конечно, лишь отчасти, потому что мозг Мишеля к тому
времени, к которому относилось начало записей, был неизмеримо более
развит, чем мозг новорожденного, а вместе с тем он вначале не имел зрения,
да и слух, по-видимому, получил не сразу. Было необычайно интересно
следить по этим педантичным записям, как постепенно познается мир - очень
ограниченный, тесный, но полный неисчерпаемого разнообразия для того, кто
впервые начинает слышать, видеть, говорить, потом медленно и неуверенно
передвигаться.
он, оставаясь еще неподвижным и безгласным, стал многое понимать, в
записях начали появляться такие фразы, читая которые Альбер смущенно
поглядывал на профессора Лорана - может быть, это ему не следовало
читать... Но тот спал, а материал был слишком необычайным, и Альбер,
поколебавшись, продолжал читать:
Высоким звучным голосом говорит Мадлен. У Клода голос ниже, глуше, он мне
приятней. (Я тогда еще не понимал разницы между полами. И ничего не
понимал из их разговора. Это - чисто механическое запоминание и
воспроизведение. Когда звуки удалялись, я переставал их воспринимать.
Поэтому я помню только разговоры, происходившие вблизи от меня.) Мадлен и
Клод, очевидно, смотрят на меня, я их вижу плохо, как смутные цветовые
пятна. Клод говорит: "Анри и Жюльен напрасно занимаются этим. Даже если
можно вырастить вполне нормальный мозг отдельно от всего организма,
которым он призван управлять, то как можно присоединить его потом к чужой
нервной системе, и без того жестоко травмированной? Как восстановить
нервные пути? Да и главное - ведь в нервной системе необратимые изменения
начинаются уже через три-четыре минуты после наступления клинической
смерти. Какой же смысл проделывать сложнейшую операцию, если она заранее
обречена на неуспех?" Голос Мадлен: "Все-таки это чудо, то, что они
делают. Но, по-моему, у них какие-то другие цели, не те, что у всех нас".
Клод: "Мне тоже иногда так кажется. А ты не пробовала спросить?" Мадлен:
"Я ведь почти не вижу Анри за последнее время. Он часто остается на ночь
здесь вместе с Сент-Ивом, а утром, когда он приходит, я уже тороплюсь в
клинику... И вообще мы мало говорим". Клод: "Я многого не понимаю в тебе,
Мадлен... Если все это так..." Мадлен: "Не стоит об этом говорить. У нас у
всех общая цель. И лучше всего пока молча работать... Посмотри, ведь по
размерам это уже мозг взрослого человека. И большой вдобавок". Клод:
"Неполноценный. Мозг, почти не имеющий рецепторов, лишенный речи и
движения, с неразвитой обратной афферентацией, - разве это мозг? Годовалый
ребенок, еле научившийся ходить и лепечущий первые слова, - бог перед этой
неподвижной немой нервной тканью. Нет, это нелепая затея, Мадлен, и наш
долг - убедить Анри и Жюльена бросить свою сепаратную линию. Они ведь
стали манкировать общими опытами, это уже всем заметно".
Мадлен и Клода. "Мадлен - это, должно быть, жена профессора Лорана, -
думал Альбер. - Ведь Раймон говорил, что жена его оставила. Жюльен - это,
конечно, Сент-Ив. Кто такой Клод? Вот опять они разговаривают: очевидно,
наедине. Перед этим - общий разговор о блестящей операции пересадки
печени".
хочет работать с нами, пускай прямо скажет! Но так дальше нельзя!" Мадлен:
"Я думаю, ты несколько преувеличиваешь. Анри продолжает интересоваться
общими делами лаборатории. Но у него странный и очень трудный характер.
Потом - он ведь не хирург, и его наша блестящая операция не так радует,
как нас с тобой. Мы - практики и радуемся, что спасли еще одного человека.
А для него это - лишь случайно удавшийся опыт, который вовсе не
доказывает, что мы научились побеждать биологическую несовместимость. Он
ответил тебе грубо, нелепо, я очень огорчилась. Но кто знает, может быть,
он видит..." Клод: "Ничего он не видит, уверяю тебя, ему ни до чего нет
дела. Если б кто-нибудь из нас внезапно умер, даже ты, его по-настоящему
взволновало бы одно: не удастся ли тут же, на месте, вскрыть череп и
посмотреть еще теплый мозг!" Пауза. Голос Мадлен, тихо: "Ты несправедлив к
Анри. Он целиком поглощен наукой, это правда, он позабыл обо всем, но не
нам его за это порицать..." Клод: "Разве ученый, даже самый гениальный,
имеет право не быть человеком?" Мадлен: "Не знаю, Клод. Но он находится в
таком страшном, сверхчеловеческом напряжении. Он просто не может ни о чем
думать. Для него существуют только опыты. И Жюльен..." Клод: "Еще бы! Без
Жюльена ему с этим не справиться! Но человеческое обаяние Жюльена Сент-Ива
для него не существует, уверяю тебя. И, если понадобится, он с легким
сердцем пожертвует своим товарищем". Мадлен: "Ты жесток и несправедлив".
Клод: "А ты? Что тебя с ним связывает? Ну, что?" Мадлен: "На такие вопросы
трудно ответить. Мы прожили с Анри семь лет. Мы были счастливы. Так легко
этого не забудешь. И ты не должен торопить меня. Мы не дети".
но кто знал...
вздрогнул. - Все равно вы это узнали бы... да и какая разница...
изменились эти сильные, прекрасно вылепленные руки: кожа стала желтоватой,
как воск, пальцы исхудали так, что на них четко проступали суставы. Альбер
с тревогой подумал, что диагнозу Мишеля, пожалуй, доверять не стоит. Он
взял профессора Лорана за руку: пульс был очень слабый и неровный.
мы снесем вас вниз и достанем такси?
поглядел на него. - А почему вы вдруг об этом заговорили?
долго и слишком часто. Мишель прав! Я исчерпал все свои резервы... -
Впервые на лице профессора Лорана выразился страх. - Я совершенно не
представляю себе, что было бы, если б не вы...
стал невозможным эгоистом. И вообще, как мне кажется, я позволил себе
расклеиться именно потому, что появились вы трое и есть на кого
положиться... Идите, Дюкло, спасибо за все.
язык.
где она работает. Она тоже хирург.
Полчасика...
проныра Роже, мы бы прекрасно поладили", - думал он, спускаясь по
лестнице.
легкие, холодные пальцы.
сияющими глазами. Роже начал насвистывать какую-то залихватскую мелодию и
спрыгнул с подоконника.
довольно сухо заметил Раймон. - Именно вы...
Роже очень добрый и веселый. Я знаю, он вам не нравится: Но у него золотое
сердце.
не очень тосковал по Луизе, сидя там, наверху, около этого кретина Поля.
Когда он сказал Альберу, что хочет пойти прогуляться, ему и в самом деле
больше всего хотелось на часок вырваться из этого мрачного дома, подышать
свежим воздухом, а заодно позвонить шефу. Но его сейчас же потянуло к
Луизе, и возле нее он испытывал и нежность, и ревность, и такое душевное
смятение, какого ему раньше не доводилось испытывать. "Что же делать? -
опять и опять думал он, целуя пальцы Луизы. - Вот уж не ожидал, что со
мной может случиться такая история..." Раймон еще не думал о браке, но в
принципе предполагал, что женится когда-нибудь на девушке из хорошей
семьи... Конечно, девушка должна быть хорошенькой, живой, неглупой... да и
приданое не помешало бы. Но влюбиться в чужую жену, да еще в таких
обстоятельствах... просто черт знает что! "Ну хорошо, а если Луиза
все-таки согласится разойтись с мужем, ты в самом деле хотел бы жениться
на ней?" У Раймона сердце екнуло, когда он задал себе этот вопрос.
Жениться? В двадцать пять лет, на своей ровеснице, женщине исстрадавшейся,
измученной, может быть, тяжело больной... Кто знает, как долго на ней
будут отзываться все эти переживания...
мной, мне так хорошо... Я слишком устала, чтоб думать о завтрашнем дне, а
сегодня я счастлива... почти счастлива, несмотря на все... Я так
благодарна вам...
не смог ничего сказать, лишь снова поцеловал руку Луизы.
слышал в трубке его тяжелое, астматическое дыхание). - Скажите, чтоб