привычке бездумно передоверять дела компьютерам. Зачем ломать голову над
проблемами, которые и так найдут оптимальное разрешение благодаря
компьютерной мудрости? - убаюкивали они себя. - Разве нам не хорошо? Разве
нам не безбедно?
А ныне люди смотрели друг на друга с изумлением: как могли мы впасть в
такую пассивность?
Кое-кто начал искать виноватого. Им, конечно же, оказался Председатель.
- Теперь бы меня не назначили на этот пост, - с грустной улыбкой говорил он
Джонамо. - Отдали бы предпочтение более решительному, инициативному. И были
бы правы.
- Боюсь, что компьютерам пришлось бы туго. Дисперсия личностных мнений о
том, каким должен быть Председатель, оказалась бы огромной. Как тут угодить
всем? Пожалуй, компьютеры снова назвали бы вас.
- Как среднее арифметическое? - угрюмо пошутил Ктор.
- Не обижайтесь, но именно так, - с обычной прямотой произнесла Джонамо,
однако увидев тень на лице Председателя, поспешила добавить: - Не вижу в
этом ничего плохого. При всем разнообразии личностных мнений всегда будет
золотая середина, оптимум.
- Компьютеры были бы благодарны вам за разъяснение.
- Не сердитесь, дорогой мой. Для меня вы самый лучший.
- Это правда? - не поверил своим ушам Ктор.
- Я никогда не обманываю, вы же знаете!
- Знаю. Джонамо, милая, как бы я жил без вас? Впрочем, вам это... Словом,
простите мне минутную слабость. Мы, мужчины, иногда бываем... нуждаемся...
- Вы, как ребенок, Ктор. Большой, умный, чуточку избалованный ребенок.
- И этот ребенок любит вас, Джонамо!
- Я тоже полюбила вас, Ктор. Возможно, все началось в Оультонском
заповеднике. Каким уверенным в себе, сильным, умелым показались вы мне
тогда. Оставайтесь таким! Ах, Ктор, родной мой, если бы мы принадлежали
только себе!
21. Свадьба
Джонамо сидела, подперев подбородок, и молча смотрела на Ктора. Какое
прекрасное, отрешенное от всего суетного было у нее лицо!
В глубоких, черных, холодноватых глазах, казалось, навечно поселилась
умудренная печаль, они скрывали и не могли скрыть непреходящее страдание.
Острая, щемящая нежность, далеко не всегда сопутствующая любви, владела
Ктором. Чувство, которое он испытывал к Джонамо, было больше, чем любовь.
Не свойственное ему прежде желание повиноваться, восторженное преклонение
перед этой непостижимой женщиной как бы отодвинули чувственную сторону
любви, заслонили ее. И не женщину, а божество видел он сейчас в любимой,
повторяя в счастливом недоумении:
"Неужели это правда и она меня любит? Не приснилось ли мне?"
И воскрешал в памяти голос Джонамо, глубокий, низкий, звучный:
"Я... согласна... стать... вашей... женой..."
Ктор сознавал: то, что произошло между ними, всего лишь прелюдия, пролог, а
главное еще грядет. Никогда он, считавший себя сдержанным человеком, столь
неистово, безоглядно, с надеждой и верой, не рвался вперед, к будущему,
которого до сих пор подсознательно страшился, предпочитая, чтобы все
оставалось как есть.
Но в отношениях с Джонамо он растерял непринужденность, никак не мог
преодолеть скованности. Не мог даже перейти с ней на "ты", хотя что может
быть естественнее между близкими людьми!
Хотелось выставить себя в лучшем свете, произносить умные и значительные
слова. Однако собственные рассуждения казались ему банальными, речь
косноязычной, шутки плоскими, улыбки вымученными...
Он наблюдал за собой как бы со стороны, отстранено и непредвзято, и виделся
себе неловким, нудным, недалеким. И становилось страшно: а вдруг Джонамо
разочаруется в нем, передумает, уйдет из его жизни так же решительно и
неотвратимо, как вторглась в нее?
В величайшем смущении Ктор постукивал пальцами по колену, не находя сил
прервать затянувшееся молчание, но чувствуя, что это обязательно нужно
сделать, и как можно скорее.
- До свадьбы остается меньше месяца, а мы еще не решили, где будем жить, -
наконец, проговорил он. - Переедете ко мне?
Он так робко, так трогательно произнес это "переедете", что Джонамо
рассмеялась. Ее серебристый смех, оказавшийся внове для Ктора, сразу снял
напряжение, придал их общению теплоту и сердечность.
- Но почему же к вам... к тебе? Дорогой мой, ведь это не твой дом, а
резиденция Председателя. Бр-р-р... Там мне всегда будет холодно. Впрочем, и
моя маленькая квартирка не годится...
- Меня не смущают ее размеры.
- А ты не боишься сойти с ума от моей музыки?
- Это мне никак не угрожает. Даже если я захочу наслаждаться музыкой с утра
и до вечера, все равно не получится. Вы... Ты забыла, за кого выходишь
замуж?
- Да, удивительная мы пара, - задумчиво промолвила Джонамо. - Тем лучше, не
наскучим друг другу. Что же касается музыки... Она хороша в умеренных
дозах. А если слушать ее целыми днями... При всем ее огромном
облагораживающем значении она не может и не должна вытеснить из жизни
заботы, радости, печали... Я ведь не пытаюсь вовлечь людей в иллюзорный
мир, создаваемый музыкой. Напротив, хочу, чтобы музыка помогала полнокровно
жить, любить друг друга.
- Еще недавно я думал, что знаю жизнь, - сказал Ктор. - А теперь вижу, что
не знал даже самого себя. Раскрываюсь перед собой неожиданным образом.
Спасибо тебе за это.
- Давай лучше подумаем, где же нам жить.
- Закажем новую квартиру.
- Лучше дом где-нибудь за городом. Я всегда мечтала о старинной вилле или
коттедже. Ты, насколько помню, тоже любишь старину. Ну как?
- Согласен. И не будем смущаться расстоянием. На то и гонар, чтобы...
Словом, выбирай место.
- Как бы мне хотелось поселиться в Оультонском заповеднике, там, где мы с
тобой впервые встретились!
- Это невозможно, - помрачнел Ктор. - Жить в заповеднике не разрешается.
- Даже Председателю?
- Ему в первую очередь.
- Шучу, милый. Конечно же, нельзя, понимаю. Просто захотелось помечтать и
вот невольно огорчила тебя. Ты решил, что я серьезно, да?
- Придумал, - обрадованно воскликнул Ктор. - В самом Оультонском
заповеднике поселиться действительно не удастся. Но к нему примыкает
оградительная зона. В ней жить можно, было бы желание. Вот только желающих
пока не было. И я даже не сразу вспомнил о ее существовании.
- Плохо, что люди отвыкли от природы, предпочитают коттеджам жилые
комплексы. И ведь до перенаселенности еще далеко, а проблему транспорта,
сам говоришь, решить не так уж трудно!