лива. Не могу перенести, что моя десятилетняя слава в одно мгновение
превзойдена новой восходящей звездой, не могу перенести, что жестокая,
забывчивая толпа приносит меня в жертву без жалости и сожалений. Когда
ты узнаешь восторг успеха и унижение падения, поверь, ты не будешь так
строг и требователен к себе, как сейчас ко мне. Ты говоришь, что ничто
не потеряно, что моя слава не померкла, что успех, богатство, заманчивые
надежды - все это ждет меня в новых странах, что я покорю там новых лю-
бовников, пленю новый народ. Пусть даже это так, но неужели, по-твоему,
найдется такая вещь на свете, которая могла бы утешить меня в том, что я
покинута всеми своими друзьями, сброшена со своего трона, куда еще при
мне возведен другой кумир? И этот позор - первый в жизни, единственный
за всю мою карьеру - обрушился на меня у тебя на глазах! Скажу более:
этот позор - дело твоих рук, рук моего любовника, первого человека, ко-
торого я полюбила безумно, даже подло. Ты говоришь еще, что я фальшива и
зла, что я разыграла перед тобой лицемерное величие и лживое великоду-
шие, но ведь ты сам этого хотел, Андзолето. Я была оскорблена, - ты пот-
ребовал, чтобы я делала вид, будто я спокойна, и я держала себя спокой-
но. Я была недоверчива, - ты потребовал, чтобы я верила в твою искрен-
ность, и я поверила. У меня в душе кипели злоба и отчаяние, - ты мне го-
ворил: смейся, и я смеялась. Я была взбешена, - ты мне велел молчать, и
я молчала. Что же мне оставалось делать, как не играть роль, мне нес-
войственную, и приписывать себе мужество, которого во мне нет? А когда
это напускное мужество, естественно, покидает меня, когда эта пытка де-
лается невыносимой и я близка к сумасшествию, ты, который сам должен был
бы терзаться моими терзаниями, ты топчешь меня ногами и собираешься ос-
тавить меня, умирающую, в том болоте, куда сам же меня завел. Ах, Андзо-
лето! У вас каменное сердце, и для вас я стою не больше, чем морской пе-
сок, который приносит и уносит набегающая волна. Брани, бей меня, ос-
корбляй, раз такова потребность твоей сильной натуры, но все же в глуби-
не души пожалей меня! Подумай, как должна быть беспредельна моя любовь к
тебе, если, будучи такой скверной, какой ты меня считаешь, я ради этой
любви не только переношу все муки, а готова еще и еще страдать... Но
послушай, друг мой, - продолжала она еще нежнее, обнимая его, - все, что
ты заставил меня выстрадать, - ничто по сравнению с тем, что я чувствую,
когда подумаю о твоей будущности и о твоем счастье. Ты погиб, Андзолето,
дорогой мой Андзолето! Погиб безвозвратно! Ты не знаешь, не подозреваешь
этого! А я - я это вижу и говорю себе: "Пусть я была бы принесена в
жертву его тщеславию, пусть мое падение послужило бы его торжеству, но
нет - все это только на его погибель, и я - орудие соперницы, наступив-
шей ногой на голову нам обоим".
понимаю тебя.
все, что произошло сегодня вечером. Разве ты не заметил, как публика,
несмотря на весь восторг, вызванный твоей первой арией, охладела к тебе
после того, как спела она? И - увы! - она всегда так будет петь: лучше
меня, лучше всех и, сказать правду, в тысячу раз лучше тебя самого, мой
дорогой Андзолето... Значит, ты не видишь, что эта женщина раздавит тебя
и, пожалуй, уже раздавила при первом же своем появлении? Не видишь, что
ее уродство затмило твою красоту? Да, она некрасива, я признаю это, но я
знаю также, что такие женщины, понравившись, способны зажечь в мужчинах
более безумную страсть, дать им познать более сильные переживания, чем
совершеннейшие красавицы мира... Ты разве не видишь, что ей поклоняются,
ее обожают и что всюду, где ты будешь появляться вместе с ней, ты оста-
нешься в тени, будешь незаметен? Разве ты не знаешь, что талант артиста
нуждается для своего развития в похвалах и успехе точно так же, как но-
ворожденный нуждается в воздухе, чтобы расти и жить? Неужели ты не зна-
ешь, что всякое соперничество сокращает сценическую жизнь артиста, а
опасный соперник рядом с нами - это смерть для нашей души, это пустота
вокруг нас? Ты видишь это на моем печальном примере: одного страха перед
неизвестной мне соперницей, страха, который ты хотел во мне вытравить,
было достаточно, чтобы я целый месяц была словно парализована. По мере
приближения дня ее торжества я чувствовала, как все более угасает мой
голос, как с каждым днем падают мои силы. А ведь я почти не допускала
возможности ее торжества! Что же будет теперь, когда я собственными гла-
зами видела это торжество - несомненное, поразительное, неоспоримое?
Знаешь, я уже не могу появиться на сцене в Венеции, а пожалуй, даже и
нигде в Италии: я пала духом. Чувствую, что я буду дрожать, что буду не
в состоянии издать ни одного звука... И куда уйти от воспоминаний о пе-
режитом? И есть ли место, откуда мне не придется бежать от моей торжест-
вующей соперницы? Да, я погибла, но и ты тоже погиб, Андзолето! Ты умер,
не успев насладиться жизнью. И будь я так зла, как ты уверяешь, я бы ли-
ковала, толкала бы тебя к твоей гибели, была б отомщена, а я с отчаянием
говорю тебе: если ты еще хоть раз появишься здесь с нею, для тебя в Ве-
неции нет будущности! Если ты будешь сопутствовать ей в поездках, всюду
позор и унижение пойдут за тобой по пятам. Если ты будешь жить на ее
средства, делить с нею роскошь, прятаться за ее имя, ты будешь влачить
самое жалкое и тусклое существование. Хочешь знать, как к тебе будет от-
носиться публика? Люди будут спрашивать: "Скажите, кто этот красивый мо-
лодой человек, которого всегда можно видеть с ней?" И им ответят: "Да
никто, даже меньше, чем никто, - это или муж, или любовник божественной
певицы".
востоке небосклона.
не так страшна для тебя, как это рисует тебе сейчас твое больное вообра-
жение. Что до меня, то я тебе уже говорил: я не любовник ее и, конечно,
никогда не буду ее мужем. Так же как никогда не буду жить в тени ее ши-
роких крыльев, точно жалкий птенец. Предоставь ей парить! В небесах до-
вольно воздуха и пространства для всех, кого могучая сила поднимает вы-
соко над землей. Взгляни на эту птичку, не так ли она привольно летает
над каналом, как чайка над морем? Ну, довольно этих бредней! Дневной
свет гонит меня из твоих объятий. До завтра! И если хочешь, чтобы я вер-
нулся к тебе, будь по-прежнему кротка и терпелива. Ты пленила меня имен-
но кротостью и терпением. Поверь, это гораздо больше идет твоей красоте,
чем крики и бешенство ревности!
только в постели, почти засыпая, он задал себе вопрос: кто мог проводить
Консуэло домой из графского дворца? Это всегда было его обязанностью, и
он ее никогда никому не уступал.
устроиться поудобнее, - если графу суждено добиться своего, так, пожа-
луй, для меня же лучше, чтобы это случилось поскорее.
его ревность к графу Дзустиньяни. Тысячи противоречивых чувств бушевали
в его душе, и прежде всего новое чувство - зависть к таланту и успеху
Консуэло, которую накануне пробудила в нем Корилла. Зависть эта возрас-
тала в нем по мере того, как он снова и снова переживал торжество своей
невесты и собственный, как казалось его оскорбленному самолюбию, провал.
Затем его стала мучить мысль, что не только в глазах общества, но и на
самом деле он может быть оттеснен от этой женщины, ставшей сразу и зна-
менитой и блестящей, женщины, чьей единственной великой любовью он был
еще вчера. Зависть и ревность боролись в нем, и он не знал, какому из
этих чувств отдаться, чтобы заглушить другое. Ему представлялись два ис-
хода: либо увезти Консуэло из Венеции и тем самым от графа и отправиться
вместе с ней искать счастья, либо, уступив ее сопернику, самому бежать
как можно дальше и там добиваться для себя успеха, который Консуэло уже
не будет оспаривать. Все более и более мучаясь этой нерешительностью,
Андзолето, вместо того чтобы найти успокоение у своего настоящего друга
- Консуэло, ринулся опять в омут, отправившись к Корилле. Та еще больше
взбудоражила его, доказывая даже энергичнее, чем накануне, всю невыгод-
ность его положения.
тебе совсем не полезно жить в городе, где ты родился, где тебя видели
оборвышем, бегавшим по площадям, где всякий может сказать (ведь аристок-
раты страх как любят хвастаться благодеяниями, подчас даже воображаемы-
ми, которые они оказывают артистам): "Я ему покровительствовал"; "я пер-
вый заметил в нем талант"; "это я порекомендовал его такому-то"; "это я
предпочел его тому-то". Слишком долго жил ты здесь на улице, мой бедный
Андзолето, и потому, раньше чем узнать о твоем таланте, все уже заметили
твое красивое лицо. Не так-то легко привести в восторг людей, у которых
ты за гроши греб на гондолах, распевая отрывки из Тассо, или бегал по
поручениям, чтобы заработать себе на ужин. Консуэло, некрасивая, ведшая
уединенную жизнь, представляется здесь чужеземным дивом. К тому же она
испанка, и у нее не венецианский выговор. Ее прекрасное, хотя несколько
странное произношение понравилось бы всем, даже будь оно отвратительно,
потому что оно ново для слуха. Три четверти твоего небольшого успеха в
первом акте тебе дала красота, а в последнем акте к ней уже пригляде-
лись.
которого мне не следовало бы никогда вам прощать, немало уменьшил это
мое последнее, ничтожное преимущество.
очень велико в глазах женщин. Благодаря женщинам ты будешь царить в са-
лонах; без помощи мужчины ты провалишься на сцене. А как можешь ты зах-
ватить, увлечь мужчин, когда твоим соперником является женщина, и какая
Шилова Юлия
Каменистый Артем
Буркатовский Сергей
Володихин Дмитрий
Афанасьев Роман
Глуховский Дмитрий