встретившему здесь своего давнего приятеля, человека на Торжище весьма
влиятельного. Отзывался он на кличку Фуцел, а фамилию носил настолько
заурядную, что успел уже давно забыть ее, помнил только, что начиналась на "Р"
- не то Рожков, не то Рыжков, а может, даже и Романецкий.
ко всему, что старались навязать ему другие люди, в том числе и родители. Он не
хотел есть ложкой, а тем более вилкой, не хотел проситься на горшок, не хотел
учиться грамоте, не хотел ходить в школу, не хотел получать паспорт, не хотел
служить в армии, не хотел работать, не хотел уважать законы и не хотел сидеть
за решеткой, что являлось логическим следствием всех прочих "не хочу".
на физиологическом уровне (возможно, даже на клеточном). Вполне вероятно, что в
стародавние времена Фуцел мог бы заделаться весьма авторитетным юродивым, не
хуже самого Васьки Блаженного, однако в эпоху построения социализма спрос на
юродивых как-то поувял.
местах никогда не снимал видавший виды танкистский шлем, заменявший ему не
только головной убор, но и подушку. Ел Фуцел то, чем брезговали другие
(подсолнечные семечки, например, глотал вместе с шелухой), зато мог с
отвращением плюнуть на роскошный торт, выставленный в кондитерской. В отличие
от большинства людей, разделявших его жизненную позицию, Фуцел не курил, не
ширялся и не глотал "колеса", зато буквально балдел - "торчал по кайфу" - от
запаха женского пота. Ради того, чтобы получить это сомнительное удовольствие,
он тайком пробирался в прачечные, горячие цеха хлебозаводов и швейные
мастерские, не оборудованные принудительной вентиляцией.
месте на косматого и оборванного бомжа, сладострастно сопевшего носом.
несколько важных научных открытий, впрочем, так и не ставших достоянием широкой
общественности.
партии "Стачка", следы которой в течение многих десятилетий безуспешно
разыскивали не только местные краеведы, но и профессиональные археологи из
Москвы. Свинцовый шрифт со старорежимными буквами "ять" и "фита" потом всплыл в
заготовительном ларьке Вторсырья, откуда его изъяли компетентные органы, а
редчайший экземпляр первого номера "Стачки" с малоизвестной статьей Георгия
Плеханова и с еще более малоизвестным комментарием Льва Бронштейна случайно
обнаружился в привокзальном туалете и впоследствии за немалые деньги был
выкуплен Институтом марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.
припрятанный накануне прихода немецко-фашистских оккупантов. Долго еще потом
базарные бабки заворачивали свой немудреный товар в бумажки с грифами
"Совершенно секретно" и "Для служебного пользования".
инспектора Жабоедова, по собственной инициативе спустившегося в каменоломни на
поиски субъектов, уклонявшихся как от общественно-полезного труда, так и от
уголовной ответственности.
ни схемой лабиринта (хотя бы примерной), ни резервными батарейками к фонарику,
ни запасом продуктов, а рация, на которую участковый возлагал такие надежды,
под землей не действовала.
сложную амуницию, а коллеги-мусора пили водку за упокой души пламенного, но
безрассудного товарища, когда Фуцел вывел Жабоедова прямо к воротам
психиатрической клиники имени профессора Лебедева, больше известной в народе
как "Дом хи-хи".
да табельный пистолет Макарова с полным боекомплектом. Ну зачем все это
тронувшемуся умом человеку, три недели кряду не видевшему света? Пусть скажет
спасибо, что жив остался.
довольно редкая воровская профессия "енофырь" - то есть урка,
специализирующийся исключительно на ларьках и киосках. Добыча, правда, была не
ахти какая, зато не возникало никаких проблем со сторожами и вневедомственной
охраной. Да и проломить хлипкую фанерную стеночку все же проще, чем штурмовать
витрины универмагов или сейфы сберкасс.
местечко, достаточно просторное и сравнительно сухое. Вот так и вышло, что
бездомный бродяга, почти равнодушный к материальным благам, стал обладателем
внушительного запаса всякого галантерейно-гастрономического барахла начиная от
ученических ластиков и кончая фенами для укладки волос. Для чего все это было
ему нужно, Фуцел и сам толком не знал. Кражи привлекали его главным образом
своим процессом, а отнюдь не результатом.
подземный от мира подлунного, Фуцелу повезло - он спер из автолавки сразу пять
ящиков вина. По такому поводу можно было и гульнуть.
способом - сливал все, что было под рукой, в эмалированную детскую ванночку, а
потом, возлежа на куче ворованных цигейковых шуб, сутки напролет цедил этот
коктейль через длинную соломинку, пока не приканчивал до последнего грамма.
только такой термин можно употребить по отношению к человеку, находящемуся в
алкогольном бреду.
божественные откровения, и гениальные прозрения, и самобытные философские идеи,
и грозные пророчества. Сейчас он был в одном лице и Кассандрой, и Сократом, и
Ницше, и Иоанном Богословом. Но увы - свидетелями этого интеллектуального
подвига были только мокрицы да многоножки-кивсяки, которыми так и кишели
заброшенные каменоломни.
сутки уходила дюжина бутылок), ничем не закусывая и справляя малую нужду прямо
под себя. Большая нужда по понятным причинам не донимала его.
хотя в один из запойных дней его посетила химера, которой он стал с
вдохновением проповедовать свое собственное учение о происхождении жизни из
капель пота божественной ткачихи, без устали создающей бесконечный во времени и
пространстве гобелен, где каждый-узелок - звезда, а каждая нить - галактика.
а уж поведение первых химер отличалось полным алогизмом.
надругательство над собой) и немного подкрепившись мясными консервами, Фуцел
отправился на промысел, уже ставший для него таким же непреложным законом
существования, как для пчелы - сбор нектара.
яму, находился всего в ста шагах от его тайного убежища. Но на сей раз эти шаги
почему-то давались Фуцелу с неимоверным трудом. Ноги попадали совсем не туда,
куда он их собирался поставить. Руки промахивались, даже выполняя самые
обыкновенные действия, например, опорожняя нос от соплей. Легким не хватало
воздуха. Забастовал даже верный желудок, извергнувший наружу остатки вина.
вернуться назад. Диагноз особого значения не имел, главное, что лекарства
имелись в изобилии - не так давно он подломил в пригороде аптечный киоск
(просто невозможно было спокойно пройти мимо этой ветхой, скособоченной
сараюшки).
инструкциями, однако мешала слабая грамотность. Поэтому Фуцел выбирал лекарства
интуитивно, льстясь главным образом на привлекательность упаковки.
таблеток во рту появилась нестерпимая горечь, словно бы он хватанул хины.
Кончились эти опасные эксперименты тем, что Фуцел впал в глубочайший сон,
сравнимый разве что с наркозом.
Лайбу, хныкавшую в углу, словно малый ребенок на руках у нищенствующей "мамки".
От постоянных хворей и хронического недоедания Лайба утратила способность к
полноценному потоотделению и давно уже не могла интересовать Фуцела.
ни ногой. Кто бы мог подумать, что в аптеках наряду со всякими полезными
снадобьями торгуют и форменной отравой. Хочешь не хочешь, а пришлось звать
Лайбу на помощь.
скоро банки насквозь проржавеют) и, продолжая хныкать, поведала о жутких
событиях, случившихся за то время, которое Фуцел провел в беспамятстве.
субботы, так и не вернулся назад. Нельзя было даже предположить, куда они все
подевались. Да и вообще наверху случилось что-то неладное - не слышно было
грохота электричек, не лаяли собаки, не звонил колокол кладбищенской церквушки.
еще находясь под воздействием лекарств, слышал массу всяких звуков, вот только
приходили они не извне, а изнутри его).
у меня. Бешеной кошкой в детстве искусана.
Лайба. - А куда, по-твоему, наша орда подевалась? Почитай, половины постояльцев
нет. Не в гостиницу же они переселились...
пришел к выводу, что ментовская контора устроила грандиозную облаву на всех
тех, кто, по ее мнению, вел антиобщественный образ жизни. Такие случаи на его
памяти уже бывали. Один раз, когда городу вручали какую-то очень важную
правительственную награду, а другой - когда первого секретаря обкома партии,
Сертаков Виталий
Мережковский Дмитрий
Панов Вадим
Березин Федор
Шилова Юлия
Афанасьев Роман