Чтение 25–й страницы книги ~За веру, царя и социалистическое отечество~

- Да что же это такое в самом деле! - обойдя всю лабораторию, взмолился Джон Рид. - Куда подевались все веревки? Удавиться и то нечем! Придётся отравиться, если другого выбора нет. Александр Александрович, какое радикальное средство вы мне порекомендуете?

- Ложку мёда, - молвил Богданов, всё это время ходивший за Ридом, что называется по пятам.

Как-то отреагировать на эти издевательские слова журналист не успел, потому что учёный треснул его по макушке увесистым никелированным молотком, применяемым в хирургической практике.

Очнулся Рид всё на том же собачьем матрасике, но на сей раз со связанными руками. Надо же, и веревка нашлась!

Голова болела, но лишь в том месте, где наливалась солидная шишка. Всё случившееся помнилось предельно ясно, вот только нельзя было восстановить прежнее ощущение беспредельной, убийственной тоски.

- Какова была доза? - спросил Рид.

- Два миллиграмма... Может, вас сначала развязать? - участливо поинтересовался Богданов.

- Нет. Записывайте, пока я ничего не забыл... Употребление двух миллиграммов препарата вызывает состояние отрешённости, быстро переходящее в глубокую депрессию, характеризующуюся суицидальными настроениями. Считаю, что дальнейшее увеличение дозы может привести к необратимым изменениям в психике. Настаиваю на прекращении опытов.

- Но ведь желаемый результат не достигнут! - горячо возразил Богданов. - Мы ищем способ превращения вполне заурядного человека в бесстрашного льва, а не в пьянчужку, тем паче в самоубийцу. Предлагаю довести дозу до трех... нет, даже до пяти миллиграммов.

- Вы с ума сошли, Александр Александрович! Не иначе как надышались парами псилоцибе.

- Поверьте моей научной интуиции! - настаивал Богданов. - Я нутром ощущаю здесь какую-то закономерность. Сначала лишь банальное опьянение. Потом депрессия. Могу поклясться, что следующим этапом будет душевный подъем, окрыляющая душу эйфория.

- А вдруг не эйфория, а ещё более глубокая депрессия? Несовместимая, так сказать, с жизнью... Хорошо вам говорить, наблюдая за моими выбрыками со стороны. Побыли бы хоть немного в чужой шкуре...

- Порукой тому, что я абсолютно уверен в благополучном исходе опыта, будет мое участие в нем, - решительно заявил Богданов. - Согласен составить вам компанию.

- Здравствуйте! Хотите, я вам сейчас стишок прочту. Автора, каюсь, запамятовал. Кажется, Барков... "Наутро там нашли два трупа. Студента, павшего ничком, и потаскуху голяком".

- Не надо ничего бояться! Пока вы пребывали в бесчувственном состоянии, я убрал все опасные для жизни предметы. Даже ножницы и булавки.

- Вам бы, Александр Александрович, не в лаборатории ядовитыми газами дышать, а на фронте полки в атаку водить. Умеете вы людей уговаривать. Не хуже Троцкого, - тяжко вздохнул Рид, наблюдая, как вооруженный пипеткой Богданов колдует сразу над двумя стаканами.

Чокнувшись смеха ради (хотя какой тут смех - заплакать впору), они выпили. Грибной экстракт, даже взятый в такой лошадиной дозе, на вкусе воды никак не отражался. Да и неудивительно - всего пять тысячных процента от объёма. Можно сказать, исчезающе малая величина, но как за душу берёт!

Пока дьявольское зелье ещё не начало действовать, предусмотрительный Богданов обошел лабораторию, погасил все горелки, спиртовки и свечи, а едкие, взрывчатые и ядовитые вещества, включая весь наработанный запас экстракта псилоцибе, поместил в сейф, ключ от которого вручил дворнику, строго предупредив, что до завтрашнего дня этот ключ не понадобится. Если же кто-нибудь, пусть даже и сам Богданов, паче чаяния явится за ключом раньше срока, гнать всех в шею, ибо то будут вовсе не люди, а принявшие их облик злокозненные оборотни.

В хлопотах прошло минут десять (за временем они следили внимательно, желая точно зафиксировать момент начала действия экстракта). Оставшись не у дел, оба естествоиспытателя просто не знали, куда руки девать. Верно ведь говорят, что жданки докучливы.

- Чувствуете что-нибудь? - поинтересовался нетерпеливый Богданов.

- Надо бы по нужде отлучиться, - признался Джон Рид.

- По нужде у нас во двор ходят, - сказал Богданов. - Я вас, пожалуй, провожу. Осточертело в четырех стенах сидеть. Хоть свежим воздухом подышим.

- И то верно, - согласился Рид.

Шишка на голове уже перестала беспокоить его, прежняя тоска бесследно рассеялась, а во всем существе, не исключая и душу, ощущался какой-то подъем, свойственный скорее восторженной юности, чем скептической зрелости. Это была ещё не эйфория, но что-то весьма похожее.

Пока Богданов запирал дверь лаборатории на амбарный замок, планы Джона Рида несколько изменились, и он, как истый поборник пролетариата, справил нужду прямо в подъезде.

Хотя снаружи уже смеркалось, но перспектива улицы виделась необычайно чётко, вплоть до мельчайших деталей, прежде как бы ускользавших от взора. То же самое, наверное, испытывал и Богданов, по лицу которого, весьма усугубляя его природную асимметричность, гуляла блаженная улыбочка.

Они попытались обменяться новыми впечатлениями, но сразу убедились, что почти не понимают друг друга. Впрочем, это ничуть не обескуражило смелых экспериментаторов, как не обескуражило бы их сейчас и любое другое, гораздо более значимое событие, например появление на Невском проспекте огнедышащего дракона.

Да особой нужды в цветистых фразах и не ощущалось - для общения вполне достаточно было мимики, жестов, односложных слов.

Таким манером они прошли всю улицу, радостно улыбаясь каждому встречному и галантно пропуская вперед даже бездомных кошек. Возле церкви, забор которой состоял из врытых в землю пушечных стволов, соединённых между собой якорными цепями, спутники щедро одарили нищих, истратив на это богоугодное дело большую часть своей наличности. Недовольным остался только увечный солдатик, принявший пятифунтовый билет британского королевского казначейства за шоколадную обертку.

Затем их внимание привлекли громкая музыка и зазывные крики, доносившиеся со стороны парка, где среди заброшенных цветочных клумб и неухоженных шпалер громоздился цирк-шапито, похожий на огромную, изрядно поношенную тюбетейку.

Весь этот шум производили несколько разряженных и размалёванных скоморохов. Бряцая медными тарелками и гудя в рожки, они наперебой вопили козлиными и петушиными голосами:

- Спешите видеть! Последний день чемпионата мира по французской борьбе! Сегодня на арене только чемпионы своих стран! Незабываемое и душераздирающее зрелище! Беременных женщин и слабонервных просим воздержаться! Для солдат и гимназистов скидка! К нам! К нам! К нам!

- Зовут, - сообщил Богданов.

- Зовут, - согласился Джон Рид.

- Пойдём?

- Пойдём, раз зовут.

Пребывая всё в том же безмятежном расположении духа, они сунулись было в двери цирка, откуда пахло конским потом и опилками, но строгие привратники в раззолоченных ливреях завернули их в кассу. Вторая попытка оказалась более удачной, и, проникнув под своды брезентового шатра, Богданов и Рид уселись в первом ряду, рядом с барьером, на который было очень удобно класть натруженные долгой' ходьбой ноги. Несмотря на назойливую рекламу, зрители заполняли цирк едва ли наполовину.

В проходах сновали мальчишки, разносившие квас, пирожки с ливером, семечки в кульках и штучные папиросы "Тройка" по пятаку за дюжину. Наши приятели в этом товаре совершенно не нуждались, однако малолетним торговцам отказать не посмели. Богданов занялся семечками, сплевывая шелуху под кресло, а Джон Рид принялся жевать пирожок, к которому прежде побрезговал бы даже прикоснуться.

Грянула музыка, куда более приятная для слуха, чем какофония, производимая скоморохами снаружи. Снискав жидкие аплодисменты зрителей, на арену вышел представительный господин, одетый и загримированный под главного героя оперы "Жизнь за царя" - Ивана Сусанина (недавно оперу в соответствии с веяниями времени переименовали, и стало полнейшей загадкой, чего ради вздорный старик водит голодных поляков по костромским лесам).

Голосом, который был слышен не только в любом закоулке цирка, но, наверное, и на паперти соседней церкви, господин объявил "парад-алле".

Из-за кулис под звуки марша цепочкой потянулись борцы с хмурыми и сосредоточенными лицами людей, которым предстоит долгий и утомительный трудовой день. Изредка улыбались лишь те, кто видел среди зрителей свою зазнобу.

Двойник Ивана Сусанина, носивший громкое звание главного арбитра мирового чемпионата, называл каждого очередного борца по имени, перечислял все его спортивные титулы, среди которых имелись и весьма экзотические вроде: "Самый сильный человек города Стамбула и окрестностей", а кроме того, расхваливал физические достоинства претендентов, как действительные, так и мнимые.

Внешне борцы были самые разные - похожие и на портовых амбалов, и на приличных господ, и просто на каторжан, - но никто из них не весил меньше семи пудов, на что специально упирал арбитр.

В первой паре боролись чемпион Абиссинии, якобы выросший среди обезьян-горилл, и чемпион Швеции, имевший на правом предплечье широкую чёрную повязку. Когда та после первых же захватов сползла на локоть, взорам присутствующих открылась татуировка, состоявшая всего из двух слов: "Дави сук". Шрифт почему-то был русский.

Зрители, сразу позабывшие замысловатые фамилии борцов, для удобства стали именовать их Обезьяной и Сукой.

Первые четверть часа противники только топтались на середине арены, пытаясь захватить друг друга за какую-нибудь часть тела, находящуюся выше пупа. Предпочтение отдавалось шее и торсу. От взаимных оплеух по спине и загривку в цирке чуть ли не канонада стояла.

Зрители, ожидавшие чего-то совсем другого, стали подавать возмущенные реплики:

- Сука не борется!

- Обезьяна спит!

- Пощекочи их, любезный!

Не прерывая схватку, арбитр прикрикнул на борцов, и дело сразу пошло живее. Первый же захват шведа оказался удачным, и он, ловко опрокинувшись на спину, перекинул абиссинца через свою грудь. Тот, словно бы заранее готовый к этому, столь же ловко принял позу, среди гимнастов, борцов и любителей нетрадиционного секса называемую "мостиком".

Швед, навалившись сверху, принуждал противника к капитуляции, а тот только круче выгибал спину. Этот эпизод растянулся ещё минут на пятнадцать, причем оба борца сопели, как кузнечные меха.

Зрители вновь зашумели:,

- Обезьяна не борется! Подымай их! Сука заснул! Подымай их!

Арбитр снова выразил свое неудовольствие, и борцы вернулись в стойку. Теперь бросок провел уже сильно посветлевший от пролитого пота абиссинец, и всё повторилось с точностью до наоборот - швед изгибался дугой, а абиссинец эту дугу старался разогнуть.

Зрители затосковали. На арену полетели недоеденные пирожки, огрызки яблок и даже заранее припасённые конские какашки. Помимо профанов, вроде Богданова и Рида, за чемпионатом наблюдали и настоящие знатоки французской борьбы. Этим мнилось, что обоим соперникам вместо благородного спорта следует заняться пастьбой коров, что итог схватки предрешён заранее и всё, происходящее на арене, есть не честное единоборство, а дешёвый спектакль, недостойный денег, потраченных на него. Свои претензии они не стеснялись высказывать вслух:

- Обезьяна, езжай домой, тебе кила мешает!

- Насыпать Суке перца под хвост!

- Эй, дядя, хватит нас дурить!

- Борцы выискались, ети вашу мать!

Такие обвинения задели арбитра за живое. Прервав схватку, он обратился к публике со следующим предложением:

- Если кто-то сомневается в мастерстве и силе наших чемпионов, пусть сам выйдет на арену. При любом исходе поединка я презентую смельчаку тысячу рублей серебром из собственных средств.

Крикуны сразу угомонились. Одно дело - сидя в десяти саженях от арены, швырять на неё огрызки, и совсем другое - меряться силой с семипудовым бугаем. Так и калекой остаться недолго. Даже тысяча рублей не пригодится.

Арбитр, очень довольный собой, решил ещё и покуражиться:

- Где же вы, господа? Выходите смелее! Мы вас ждём! - При этом он имел неосторожность сделать призывный жест в сторону двух приятелей, всё ещё находившихся под воздействием грибного экстракта.

- Зовут, - сообщил Богданов.

- Зовут, - согласился Джон Рид.

- Пойдём?

- Пойдём, раз зовут.

Богданов оказался порасторопнее и под хохот зрителей первым выбрался на арену. Вежливое предложение арбитра представиться или хотя бы снять шляпу он категорически отверг и смело бросился на шведа, оказавшегося поблизости.

Тот хитроумных захватов производить не стал, а просто наклонился и ухватил нового противника за лодыжки. Спустя мгновение оставшийся без шляпы Богданов уже висел вниз головой. Арбитру осталось только зафиксировать чистую победу чемпиона Швеции.

Подавляющему большинству публики казалось, что комический эпизод, несколько разрядивший обстановку, на этом и закончился. Большинству, но не всем. Богданов, продолжавший болтаться в воздухе, выглядел беспомощным только со стороны. Обладая полной свободой рук и определёнными познаниями в анатомии, он не преминул воспользоваться этими козырями, а проще говоря, врезал кулаком в наиболее близкую для себя и весьма уязвимую цель.

Швед выпустил свою жертву и взвыл так, как не взвоет даже самая голосистая сука, прищемившая хвост. Отдельные крепкие словечки, прорывавшиеся сквозь этот вой, принадлежали скорее к языку Пушкина и Толстого, а отнюдь не Стринберга.

Абиссинец, бросившийся на выручку коллеге, был остановлен Джоном Ридом. Без долгих околичностей тот ударил обезьяньего выкормыша ногой в скулу, да так, что отлетела подметка даже у добротного американского ботинка. Публика горячо приветствовала этот весьма нетривиальный по тем временам прием.

Другие борцы в драку не полезли - для них это было то же самое, что врачу-гинекологу подглядывать в окно женской бани.

Зато крепко досталось арбитру, невольно спровоцировавшему весь этот скандал. Потеряв кафтан, парик и накладную бороду, он выбежал из цирка на проспект и засвистел в свисток, которым дворники и филёры подзывают городовых.

И стражи порядка не преминули явиться. А ведь когда надо, их не дозовёшься!

Рассвет нового дня застал Богданова и Рида в кутузке.

- Можно сказать, что эксперимент в целом удался, - сказал Богданов, остававшийся ученым в любой обстановке.

- В целом - да, - согласился Рид, осторожно трогая свое разбитое лицо.

- Каково же будет резюме?

- Резюме? Сейчас... Дайте подумать... Употребление пяти миллиграммов препарата вызывает состояние эйфории, перемежающееся приступами немотивированной, агрессии. Было такое?

- Было, - не стал отпираться Богданов.

- Подопытный легко поддаётся внушению...

- Чрезвычайно легко! - подтвердил Богданов, непроизвольно повторяя удар, которым был повержен чемпион Швеции.

- Его речь становится бессвязной, а поступки нелепыми, немотивированными, несообразными с нормами морали. - Джон Рид говорил как по писаному, и не верилось даже, что накануне, проникнув за кулисы, он выпустил из клеток всех цирковых хищников.

- Хочу добавить, - произнес Богданов. - Вчера, когда вы уже спали, со мной случилось нечто странное... Я ощутил себя ребенком примерно трёх или четырёх лет от роду...

- Слава богу, что не внутриутробным плодом. После сильных душевных потрясений и не такие кошмары бывают.

- Нет, это совсем другой случай... Дело как будто происходило в нашей усадьбе под Белгородом. Рядом была няня, которую я с тех пор больше не видел. Хорошо помню, что у меня болел животик и я сильно капризничал. Даже запустил в няню игрушкой.

- Стало быть, вчерашний борец не первая ваша жертва, - понимающе кивнул Рид. - Вы питали склонность к насилию ещё с детства.

- Да хватит вам! Короче, ко мне вернулись впечатления, давным-давно стершиеся в памяти. Причем впечатления на удивление яркие и детальные.

- Поскольку меня сия участь миновала, дополнение к резюме будет выглядеть так: у пятидесяти процентов подопытных возникают галлюцинации, в основе которых лежат забытые воспоминания детства. Вот, пожалуй, и всё.

- Пожалуй... - Богданов встал и напился из деревянной бадьи (Джон Рид, ночью принявший эту бадью за парашу, счел за лучшее промолчать). - Теперь, когда период экспериментов закончился, предстоит решить немало практических проблем. Например, как лучше организовать массовый прием псилоцибе. Не станете же вы строить революционный полк и капать каждому солдату в манерку пять миллиграммов экстракта. Не все согласятся, да и сколько времени на это уйдет.

- А если накануне восстания добавить псилоцибе в городской водопровод?

- Разве вы забыли, кто у нас пользуется водопроводом? По большей части жители центральных районов - зажиточные особы, чиновники, лица свободных профессий. Одним словом, потенциальные контрреволюционеры. Их-то какой смысл возбуждать. На рабочих окраинах зачастую и колодцев-то нет. Из Невы воду берут... А тем более как в таком случае регулировать дозу? Один выпивает в сутки литр жидкости, другой - пять. Вдобавок нельзя подвергать опасности здоровье стариков и детей. Нет, про водопровод даже и речи быть не может!

- Тогда у меня есть иное предложение... Экстракт псилоцибе можно превратить в сухое вещество?

- Вне всякого сомнения.

- Порошок следует смешать с поваренной солью. В необходимой пропорции, конечно. Ведь люди в среднем употребляют одинаковое количество соли. Если не ошибаюсь, около десяти граммов в сутки.

- Да, такова физическая потребность организма, - подтвердил Богданов.

- В день восстания все революционные части получат завтрак, сдобренный вашей солью. Знать об этом будут лишь немногие люди, умеющие хранить тайну. Остальное пойдёт как по нотам - эйфория, внушаемость, немотивированная агрессия. То самое, что мы с вами вчера испытали на своей шкуре.

- Хм, - призадумался Богданов. - Наша победа неизбежна, но я несколько опасаюсь за безопасность сторонников Временного правительства. Конечно, юнкеров следует слегка помять, это им пойдет только на пользу. А как же женский батальон? В нём служит немало достойных дам, обманутых социал-шовинистической пропагандой.

- Ваши оппортунистические настроения, Александр Александрович, мне не нравятся. Нашли о ком беспокоиться накануне социалистической революции... Войны, в том числе и справедливые, не только двигают вперед технический прогресс, но и посредством смешения разноплеменной крови улучшают человеческую породу. Вам ли, профессору медицины, не знать этого! Что здесь плохого, если однажды ночью пролетарская кровь в массовом порядке смешается с буржуазной?

Ответить Богданов не успел, потому что снаружи загремели отпираемые засовы. В проеме дверей показался Мишка Япончик, сменивший канотье на кожаную кепку, а клетчатый пиджак на строгий френч. Подозрительно зыркнув на незнакомого ему Богданова, бывший (и будущий!) король одесских налетчиков отрапортовал:

- Яков Свердлов, член центрального комитета большевистской партии... Прошу на волю, товарищи.

- Нас признали невиновными? - обрадовался наивный Богданов.

- А как же! - ухмыльнулся Япончик, отступая от двери, в которую его люди уже затаскивали связанных по рукам и ногам тюремщиков.

Освобождение отмечали в трактире "Подкова", обслуживавшем ломовых извозчиков (более приличные заведения ещё не открылись).

Япончик рассыпался в комплиментах:

- Мы-то вас прежде за умников держали. Револьвер доверить опасались. Мозги партии, как-никак. А вы вдвоем весь чемпионат французской борьбы на рога поставили. Голыми руками! Ну, герои...

- Надеюсь, вы утрясли с хозяином цирка все проблемы материального плана? - поинтересовался щепетильный Богданов. - Помнится, речь в участке шла о многотысячных убытках. У них там какой-то очень редкий тигр сбежал. Кроме того, некоторые борцы нуждаются в лечении.

- Тигра, надо думать, уже поймали, - сообщил Япончик таким тоном, словно речь шла не о грозном хищнике, а о паршивой болонке. - Куда ему в Питере деваться на зиму глядя... Тот карась, который шведом прикидывался, действительно чуть наследства не лишился. Но к вам он претензий не имеет. Просил извиниться. А цирковой барыга ещё и должен остался. Эти деньги мы сейчас и пропиваем.

В перерыве между тостами Джон Рид шепнул на ухо Богданову:

- У меня в самое ближайшее время намечается свидание с одной весьма любвеобильной дамой. Я на свою мужскую силу не жалуюсь, но тут случай особый. Темперамент, по слухам, редкостный! Торпеда, а не женщина.

- Думаю, что смогу вам помочь, - ответил Богданов. - Мне прислали из Африки сушёные листья весьма редкого тропического растения. Говорят, что носороги, отведавшие их, гоняются даже за зебрами.

- Это то, что мне нужно! - Рид под столом пожал Богданову руку. - Я ведь, если признаться, не блуд собираюсь тешить, а служить делу социалистической революции.

Сашеньке Коллонтай было уже за сорок, и, когда разговор заходил о прежних браках, ей случалось путаться в количестве супругов. Впрочем, для её любимых занятий - революционной деятельности и плотских утех - ни возраст, ни бурное прошлое помехой не являлись.

Более того, Сашенька принадлежала к той счастливой породе женщин, которых одежды, пусть даже и самые роскошные, только портят. В неглиже она выглядела на тридцать, а голышом вообще превращалась в невесту.

Нагота не только возвращала ей молодость, но и дарила чувство согласия с самою собой. В этом незамысловатом наряде Сашенька ощущала себя столь же естественно, как и Ева до грехопадения (кстати, понятие греха для неё было столь же косвенным, как и понятие стыда).

Если другие пришли в революцию по велению сердца, она сделала это по велению тела, примкнув, естественно, к наиболее радикальной, большевистской партии (левее большевиков были только анархисты, но те в довоенной России о себе ещё ничем не заявили).

Говорят, что одно время агенты охранки гонялись за Сашенькой по всей Европе. Вызнав всех её любовников, царское правительство надеялось заполучить полный список большевистской, а также и эсеровской верхушки. Однако выросшая в генеральской семье девица была весьма искушенным конспиратором, как и все завзятые сластолюбки. Посадить её удалось только в России, за компанию с Троцким и Луначарским.

Оказавшаяся на свободе стараниями Джона Рида, Сашенька просто обязана была отблагодарить его (говоря на языке Мишки Япончика - "подарить фактурный акт"), что по обоюдному согласию и свершилось однажды в перерыве между заседаниями Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов, в котором гражданка Коллонтай играла далеко не последнюю роль.

Постельные забавы отнюдь не мешали единомышленникам обсуждать актуальные политические проблемы. Сперва немного поспорили о роли Франсуа Меринга в борьбе с ревизионизмом правого крыла социал-демократов, причем Джон Рид совершенно справедливо указал на некоторые теоретические ошибки, допущенные немецким революционером в его известной дискуссии с Эдуардом Бернштейном, а потом как-то незаметно переключились на тему пролетарского интернационализма (идея мировой революции не только продолжала витать в воздухе, революция казалась чем-то неизбежным, как восход солнца).

- Возьмем самый простой пример, - говорила Сашенька Коллонтай, к тому времени уже успевшая слиться с партнёром и лёжа, и стоя, и крест-накрест, и вальтом, и верхом, и на четвереньках. - Вот ты американец. Родился на другой стороне земного шара. А от простых русских мужиков ничем особым не отличаешься. Даже повадки одни и те же. Это я говорю к тому, что в самом ближайшем будущем все народы должны объединиться. И непременно на социал-демократической основе.

- Позволь с тобой не согласиться, - возразил Рид, имевший на этот счёт несколько иное мнение. - Вполне вероятно, что немецкий социал-демократ в постели ведёт себя тождественно социал-демократу российскому, что обусловлено общей культурной традицией. Однако, смею категорически утверждать, что жительница Индии в этом плане даст солидную фору, ну скажем, чухонке.

- И что же, интересно, в этих индусках такого особенного? - В пылу полемики Сашенька опять взгромоздилась на Рида верхом. - Неужели то, что у других женщин вдоль, у них поперек?

- Нет, физиологии это никак не касается. - Риду пришлось несколько повысить голос, чтобы его не заглушал скрип кровати. - Разница состоит в половом воспитании. Индуска с детства готовит себя к тому, чтобы стать предметом удовлетворения мужской похоти. Это, понимаешь ли, посерьёзней ваших Бестужевских курсов. Упор делается не только на практику, но и на теорию. На сей счет существует даже фундаментальное учебное пособие, к большому сожалению пока не переведённое на европейские языки.

- Похоже, ты намекаешь, что в науке любви я невежда? - обиделась Сашенька. - Прежде мне приходилось слышать о себе куда более лестные отзывы.

- Я совершенно иное имел в виду. - Риду, вынужденному одновременно и оправдываться, и энергично работать тазом, приходилось туго. - Рано подводить все народы под общий знаменатель. Разница в образе жизни, зависящая и от религии, и от климата, и от уровня развития производительных сил, и даже от рациона питания, будет сказываться ещё очень долго. Та же индуска, к примеру, и в зрелом возрасте выглядит девочкой. На молоке и фруктах особо не раздобреешь. Телесная инфантильность, в свою очередь, подразумевает несколько иные методы совокупления. Зачастую весьма оригинальные. Чтобы усладить мужчину, индуска в букральном смысле готова встать на голову.

- А давай попробуем! - сразу загоралась Сашенька, как истая революционерка, стремившаяся ко всему новому.

- Попробовать-то можно... - молвил Джон Рид, скептически оглядывая свою далеко не хрупкую подругу. - Да только опасаюсь я за твою голову. Она ведь принадлежит не тебе и даже не партии, а бери выше - истории. Не ровён час, свернем... Давай уж лучше продолжать по старинке.

- Хо-чу на го-ло-ве! - голос Сашеньки обрел ту самую непреклонность, за которую её так ценили соратники по революционной борьбе. - На го-ло-ве! И даже не смей со мной спорить. Меня в свое время Лафарг с Плехановым не сумели переспорить...

Время в милых забавах летело незаметно, и вскоре Джон Рид почуял, что растратил силушку, по зову которой, собственно говоря, сюда и явился.

Африканское снадобье, любезно предоставленное Богдановым, зарекомендовало себя с самой лучшей стороны, но совершить чудо - увы! - не смогло. То, что создано природой из нежной плоти, даже стараниями всех колдунов племени мумбо-юмбо в носорожий рог не превратится.

А Сашенька, похоже, всерьез увлеклась дискуссией о грядущем единении народов (а заодно и практическими примерами такого единения).

- Я согласна принять некоторые твои тезисы, - говорила она, мостясь к Риду своим пышным задом, - Рано ставить на одну доску англичан и папуасов. Но различия между ними могут быть устранены в течение двух, от силы трех, поколений. Англичанин и папуас, воспитанные в сходных условиях, закончившие одну и ту же школу и занятые одинаковым трудом, будут отличаться друг от друга разве что цветом кожи.

- Какую школу ты имеешь в виду - английскую или папуасскую?

- Не знаю... Скорее всего английскую.

- А если папуас не захочет в ней учиться?

- Что значит - "не захочет"? Кто его станет спрашивать? Ты ещё поинтересуйся у спекулянтов на рынке, хотят ли они жить при социализме. Смешно! Любая революция - это принуждение. Какие тут могут быть сантименты! Всякие там "хочешь - не хочешь" исчезнут на долгие годы. Актуальным сделается лишь одно понятие - "надо!" - Говоря так, Сашенька почему-то критически покосилась на чресла Джона Рида. - Впрочем, мы отвлеклись от главного... Когда исчезнет разница в образе жизни, настанет черед ликвидировать и разницу во внешнем облике. Путем межрасового скрещивания будет создана единая человеческая общность. На земле не останется ни белых, ни черных, ни желтых.

- А какие останутся?

- Смугленькие, - Сашенька сразу погрустнела, словно вспомнив некую безвозвратную потерю, - вроде цыган.

"Знаем мы одного такого цыгана, - подумал Джон Рид. - С бородой и в тельняшке". Вслух же он произнес следующее:

- Как ты представляешь себе это самое "обязательное межрасовое скрещивание"?

- Очень просто... Народное хозяйство при социализме будет плановым?

- Согласно теории Маркса -- да.

- Следовательно, планирование коснется и интимных отношений. Каждый белый мужчина, достигший совершеннолетия, получит плановое задание по оплодотворению африканок и азиаток. Негр соответственно - азиаток и белых. Ну и так далее.

- Задумка, безусловно, грандиозная.

- Как же иначе! Строительство нового общества вообще задача грандиозная. Грядёт полный переворот во всех областях человеческой жизни. Догадайся, над проектом какого декрета я сейчас работаю?

- Об учреждении публичных домов с мужским персоналом.

- Фи, как пошло! О равенстве мужчин и женщин в интимной сфере.