АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ КНИГ |
|
|
АЛФАВИТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ АВТОРОВ |
|
|
|
Я взял ее сухонькую ручку, протянутую мне для поцелуя, поднес к губам, уже не машинально, нарочито медленно, стараясь запомнить этот момент, эту ночь именно такой. Темнота многое скрадывала, и я видел, что леди Лагивика Сейт-Аннен всё еще по-своему красива, а когда-то, наверное, была красива невероятно - может быть, грубой, но смелой и запоминающейся красотой. Я держал ее руку в своей и старался думать не о том, чем пахнет эта рука и сколько стоят драгоценности, которыми унизаны эти тощие костлявые пальцы, а о том, что я никогда мечтать не мог о том, чтобы прикоснуться к ней, и теперь, когда я прикасаюсь, когда держу ее в своей, не имеет никакого значения - какая она, главное, что это ваша рука, миледи... Я любил бы ее всегда, и раньше и теперь, какой бы она ни была, если бы вы только мне позволили. Но вы ведь не захотели. Бьюсь об заклад, вы и сейчас не хотите.
Я вдруг понял, что уже с полминуты держу руку леди Лагивики в своей и, вздрогнув, отстранился. Ее пальцы соскользнули с моей ладони почти неохотно, и она улыбнулась - масляно и многозначительно, будто у нас была маленькая грязная тайна, о которой мы молча договорились никому не рассказывать. Так и есть, миледи... только вы, кажется, не помните этой тайны.
- Пожалуй, надо бы пойти поискать Арианну, - проговорила она и слабо качнула юбками, будто собираясь уйти, но всё же не уходя. Проклятье, она что, ждет, чтобы я ее остановил? Во что она со мной играет?
- Вы так хороши, миледи... - Боги, что я несу?! А главное зачем?! Но я как будто действительно не хотел, чтобы она уходила... знал, что не уйдет, и всё равно хотел удержать... - Вы... вы так прекрасны.
Она тут же развернулась ко мне, широко улыбаясь. Лживая и красивая улыбка, очень красивая и очень лживая. Зубы у нее всё еще отменные, ровные и белые - и как толко умудрилась сохранить... Когда она протянула ко мне мутно поблескивающую бриллиантами ручку, я вдруг словно впервые заметил, какая она маленькая, эта леди Лагивика Сейт-Аннен: на голову ниже меня, с осиной талией, плоская, сухонькая, словно высушенный осиновый листок. Мне вдруг захотелось обнять ее, защитить, спасти неизвестно от чего, помочь ей, поддержать ее, все равно чем и как - что угодно, всё, чего бы ей ни захотелось, от мелочного каприза до требования отдать жизнь - я бы сделал, если бы она попросила... Просто за то, что сейчас она наконец-то была рядом со мной и протягивала ко мне руку
Совершенно забывшись, я схватил ее пальцы и сжал, прижимая к своей груди. Она слабо вскрикнула и тихо засмеялась, совсем не так, как раньше, и в то же время точно так же - словно нашу маленькую тайну больше не надо держать в секрете.
Проклятье, я идиот. Кретин. Я кретином родился и кретином умру, если до самого этого момента не понимал, что ей от меня надо. Она ведь не знала. Не помнила, не могла помнить меня. И почему-то до того самого момента, когда она прильнула ко мне и юркнула своей сухонькой ладошкой мне в штаны, я воображал, будто это не имеет никакого значения: просто она тут, рядом со мной, так близко... слишком близко, чтоб ей сдохнуть.
Ее прикосновение было в точности таким же, как прикосновение Урсона. И затрясло меня от него точно так же. Ее лицо теперь находилось всего в нескольких дюймах от моего. Я отпрянул к окну, прижался плечом к раме, леди Лагивика подалась за мной, и луна безжалостно скользнула по ее лицу лучом призрачного белого света, сорвав милосердную маску полумрака. Передо мной стояла старая, увядшая, усиленно и смехотворно молодящаяся дама, она жалась ко мне и остервенело мяла мою мужскую плоть крохотной ручкой, которую я в другой жизни сжимал в своих ладонях, не желая отпускать это сказочное видение. Видение отплатило мне, оказавшись оборотнем. Но меняло оно не внешность.
- Сударь... как вы милы... - зашептала она мне в лицо; от нее разило духами и вином. - Вы милы и... молоды, а я так стара... Вы в самом деле считаете меня красивой... не правда ли? Ну же, докажите... это... если правда так, - бормотала она, а сама мяла и мяла меня, требуя реакции от моего тела, требуя нагло и беспомощно... И это было единственное, чего я никогда не смог бы ей дать.
"Да, ты прекрасна, - подумал я, чувствуя, как защипало глаза. - Ты самая красивая, ты лучше всех, ты будешь такой для меня в тени или на свету, только отойди, отойди от меня, отпусти меня, пожалуйста..."
Я без колебаний оттолкнул Кайла Урсона, но ее оттолкнуть я не мог, хотя и хотел. Меня словно парализовало: всего, от языка до кончиков пальцев, и я не мог шевельнуться.
- Ну же, ну, - бормотала Лагивика, опустив голову, - что же ты... ты... что, ты немощен, что ли?!
И - я не выдержал. Тогда, в зале, я поклялся себе, что уйду из ее жизни, не успев в ней появиться... но нет, теперь понял, что не могу. Я хотел посмотреть на ее лицо, когда она поймет.
- Давайте поиграем, - хрипло сказал я.
Леди Лагивика вздрогнула, ее пальцы, мучившие меня хуже каленого железа, замерли.
- Поиграем? - непонимающе переспросила она.
- Да... в одну игру.
Нарисованные брови снова стали изгибаться, потом по губам поползла улыбка - тонкая и понимающая.
- Баловник, - с деланным недовольством сказала она, легонько стукнув меня ладонью по щеке. - Я уже слишком стара для всяческих извращений... но если ты настаиваешь... - она сощурилась, склонила голову набок, и я вдруг увидел женщину, в которую много лет назад без памяти влюбился мой отец.
- Эта... игра... она на словах, - выдавил я.
- На словах? Это еще что такое?
- Грязные истории. Давайте рассказывать друг другу грязные истории! Какие знаем...
- Зачем? - спросила она и стиснула мой член с такой силой, что я чуть не взвыл. - Не лучше ли самим стать ее героями?.. Впрочем, - она слегка нахмурилась, кажется, изо всех сил стараясь не сердиться, - если это тебе поможет...
- Надеюсь, - сказал я, чувствуя, что еще немного, и я начну смеяться и вряд ли смогу остановиться. - Можно я первый начну?
- Начинай, - разрешила Лагивика, всё так же пристально глядя на меня. Меня вдруг замутило, и в то же время стало очень легко, невесомо - так, наверное, чувствуешь себя, стоя на виселице. Под ногами у тебя табурет, на шее петля, руки связаны за спиной, ты смотришь в орущую толпу и не можешь поверить, что это и в самом деле конец.
- Эта история... произошла почти тридцать лет назад. Здесь, в Мелодии... - сказал я.
- Да, - сказала Лагивика и, взяв мою руку, положила ее себе на грудь, одновременно сжимая меня сильнее. Ее глаза, устремленные в мое лицо, влажно блестели в темноте. Я будто окаменел: всё, что я мог, это говорить.
- Здесь жил тогда один художник... средний такой, не гений и не бездарь... Он рисовал портреты знатных дам. И однажды ему позировала леди... одна знатная леди... Художник не устоял перед ее красотой, и... и у них родился ребенок. Сын.
- Покороче, милый, - шепнула она, прижавшись щекой к моему плечу и стискивая мою руку на своей груди. Я ее не чувствовал: мне казалось, что в ладони у меня плоский камень. Мне было трудно. Так трудно, как никогда в жизни.
Господа в нижнем зале, видимо, соскучившись без изгнанного флейтиста, нестройно затянули песню.
- Леди не пожелала признать ребенка. И подбросила его художнику. Тот растил сына сам... Он пытался добиться аудиенции леди, но та ему неизменно отказывала. Художник думал, это из-за его низкого происхождения... Но однажды ему посчастливилось: его работы попали на глаза королю. И король сделал его придворным гравером. Художник со своим сыном переехали ко двору. Мальчику тогда было четырнадцать...
- Быстрее, быстрее, - задыхаясь, бормотала она.
- Художник... надеялся, что среди придворных дам встретит мать своего сына, и она действительно была там. Но когда увидела его... то добилась его смещения. Не хотела, чтобы при дворе ошивался ее ублюдок... А когда отец прорвался к ней, пытаясь воззвать к голосу ее совести, велела страже вышвырнуть его вон. Они так и сделали... переломав ему при этом руки... и пальцы. Потом леди сказала, что это не было ее приказом, что стражники наказаны... а отцу... мальчика в качестве утешения она отдала в жены свою служанку, чахоточную девицу... Художник не мог больше рисовать... спился... и умер довольно скоро... а потом и его жена... а мальчик... - я задохнулся, чувствуя, что не могу больше. Она молчала, уже не сжимая мою плоть, но всё так же уткнувшись лицом мне в плечо. Я только теперь заметил, что меня колотит озноб. Не знаю, чувствовала ли она это - должна была чувствовать.
Должна была вспомнить.
- Вам не любопытно, что сталось с мальчиком, миледи? - хрипло спросил я, и она выпрямилась.
Лагивика Сейт-Аннен, шестая графиня Меллер, супруга сэра Лайама Меллера, рыцаря Соколиного Поля, некогда блистательная леди, так легкомысленно плодившая ублюдков, посмотрела на меня и, поджав губы, с уже нескрываемым нетерпением сказала:
- Ну, и что же грязного в этой истории, сударь? - Не знаю, что бы я почувствовал, если бы поверил... а поверить я не мог.
- Вы считаете, что она чистая?..
- Я считаю, что она банальная, - отрезала леди Лагивика и, подавшись чуть назад, смерила меня настороженным взглядом, в котором уже угадывалось презрение. - Чего вы хотите? Денег? Вынуждена вас разочаровать: те времена давно прошли, а мой муж теперь слишком стар и давно впал в маразм. Он собственного герба от ярмарочного лубка не отличит. К тому же и сам в свое время наплодил выводок бастардов... Но как вы узнали? Откуда? Эта чахоточная шлюшка... Я предполагала, что ей нельзя доверять, - она слегка нахмурилась, снова шагнула вперед и легонько погладила меня по щеке. - Ну полноте, господин шантажист... Не понимаю, чем вас так привлекает эта игра. Есть гораздо более... забавные... игры...
В самом деле. В самом деле, миледи, есть гораздо более забавные. Я бы рассказал вам о них, если бы вам охота была слушать. И если бы не знал, что убью вас, если пробуду с вами наедине еще минуту.
Я оттолкнул ее. Хотя нет, по правде говоря, просто отшвырнул, резко и грубо. Она покачнулась, ухватилась за раму в попытке сохранить равновесие, а я уже бежал к выходу, и в ушах у меня гулко клокотало заливистое пьяное пение рыцарей из нижнего зала. Может, она что-то крикнула мне вслед, я не слышал - я бежал. Я бежал, как делал всегда, как привык делать, когда мне хотели причинить боль. Остановиться, повернуться к врагу лицом и принять бой я не смел. Я боялся боли. Этой - тем более. Она была слишком настоящей.
Я слетел на один лестничный пролет и столкнулся с маленькой русоволосой девушкой, которая поднималась по лестнице, странно высоко приподняв юбки и вытягивая далеко вперед тонкую шею в попытке разглядеть ступени. Я схватил ее за руку повыше локтя, спасая от падения, и за миг до того, как понял, что схватил слишком грубо, встретился с ней глазами. Девушка беззвучно вскрикнула, взметнула на меня изумленный, испуганный взгляд, и мне захотелось обнять ее и задушить одновременно.
Девочка, девочка... сестренка. Она презирает нас обоих, и это так нас роднит, но...
Но тебя она хотя бы помнит.
- Милорд, - одними губами сказала Арианна Сейт-Аннен, нелюбимая, но, по крайней мере, законная дочь леди Лагивики, глядя на меня и не зная, кто я. - Моя мать... там?
Я отпустил ее, она вздохнула с облегчением, и тогда я, не удержавшись, поправил тонкую русую прядь, выбившуюся из ее прически.
- Твоя мать там, - сказал я и стал спускаться, чувствуя спиной ее взгляд.
Твоя мать, сестренка. Моей матери там нет.
ГЛАВА 33
Плохо. Плохо, очень плохо: что-то рвется внутри с треском, как пергамент, как крахмальное кружево: что-то рвется. Он чувствовал это: чувствовал, как расползается ветхая ткань души, за которую он отвечал. Душе плохо: это хорошо. Душе плохо и поэтому больно - очень, очень удачно, прекрасно...
Плохо... боль хорошо пахнет.
Он шел на запах этой боли, втягивая ее, дыша ею, выпивая ее залпом, безостановочно: пить, пить, идти за ней, за этой болью, как за путеводной нитью, как за светом маяка. Только не разбиться бы о скалы и не упасть в волчью яму - тогда дойду. Он спешил: это было так странно и так непривычно. Когда тот, за кем он шел, исчез в полоске желтого света, он впервые узнал, что значит отчаяние. Он больше не чувствовал эту душу. Она сбегала от него снова и снова: не прогоняла, не боролась, не останавливала, просто бежала, и он не понимал, что с этим делать, - он мог только идти. Душа бежала, он шел, он приходил, она сбегала - снова и снова, только так... И он ее не чувствовал. Пытался и не мог: это было не то, для чего его сделали.
Но теперь всё изменилось. Боль пахла, сильно, ядовито и так узнаваемо. Он присосался к этой боли и шел за ней... она волокла, и он шел, ему больше ничего не оставалось.
Мокрая трава, по которой он ступал, умирала, когда ее сминала его ржавая стопа.
И я попросту напился. Как свинья, вдрызг, до полусмерти. Спустившись в зал, на террасе которого осталась Лагивика Сейт-Аннен, я присоединился к пятерке лордов. Они были достаточно пьяны, чтобы оказать мне радушный прием, и у них оставался еще целый бочонок давосского, а поскольку из господ аристократов уже чуть ли не выливалось с обеих сторон, бочонок этот попал в почти безраздельную мою власть. Первую чашу я осушил залпом, за что был вознагражден одобрительным гиканьем лордов и смачным поцелуем одной из шлюх, к тому времени уже рассевшейся у меня на коленях. Если леди Лагивика с дочерью и видели меня с террасы, то я об этом не знал.
Остальное я помню смутно. Вроде бы я просидел в малом зале до рассвета, а потом нашел других собутыльников. Потом я, кажется, пил с солдатами в караулке. Они орали, будто резаные, и чему-то безумно радовались, из чего я могу заключить, что, видимо, стал участником некого соревнования. Если его сутью было перепить соперников, уверен, что я выиграл. Потом, еще позже, я вроде бы блевал в кустах недалеко от фонтанов, где состоялась моя встреча с королем. Было что-то еще, но тут мое сознание, окончательно ужаснувшись поведению своего обладателя, покинуло меня с той же поспешностью, с которой я драпал от Ржавого Рыцаря, Кайла Урсона и моей разлюбезной леди матери. Винить его в этом я не мог.
Когда я проснулся - вернее, очнулся, - уже начинало темнеть. Я понял это по мягкому полумраку, заливавшему комнату, в которой находился. Правда, комнатой это было назвать сложно: скорее, кладовка, с характерной скошенной крышей - потолок начинался слева от меня в трех футах над полом и круто уходил вправо вверх, теряясь где-то, как мне показалось, безумно далеко. Правда, откуда в кладовке взялась кровать, было непонятно.
Так отвратительно я себя не чувствовал никогда в жизни. Рот будто набили заплесневелой ватой, глаза резало даже от слабого света, голова всерьез собиралась лопнуть, болел живот, рук и ног я не чувствовал. И еще меня тошнило. Я сел и со всей силы стукнулся теменем о скошенный потолок. Какому кретину пришло в голову поставить кровать у самой стены, я собирался выяснить в самое ближайшее время... которое тут же благоразумно решил отсрочить, по крайней мере, до тех пор, пока не буду точно уверен, что не сдох. Я обиженно застонал, схватившись рукой за ушибленную голову. И только тогда заметил, что в комнате я не один.
- Очухался? Жить будешь? - спросил стоящий у маленького квадратного окна мужчина, поворачиваясь ко мне.
Ну, всё, подумал я, вот и пришел долгожданный конец. Это ж надо было упиться до белой горячки. Умереть, конечно, хотелось, но, проклятье, не так же.
- Нет, надеюсь, - просипел я. - Сгинь, поганец. Дай хоть сдохнуть спокойно. Тебя нет, нет тебя, э-эх...
- Да уж, лучше бы меня тут не было, - сухо сказал Ларс, подходя к столу и наливая что-то в грубую деревянную чашку. Ввиду крайней тесноты помещения стол стоял почти вплотную к кровати, и я дотянулся бы до кувшина сам, если бы у меня сил хватило. Но их у меня не было даже на то, чтобы двинуться с места, поэтому я машинально вцепился в протянутую чашку и рухнул обратно на постель, еле успев подставить локоть и расплескав половину питья. Лучше б всё расплескал, потому что большей гадости я в жизни не пил. Я отхлебнул глоток, закашлялся, и, зажмурившись, свесился с кровати.
- Что это? - отдышавшись и все еще разглядывая пол, хрипло поинтересовался я.
- Лошадиная моча, а ты думал, что?
- Похмелиться бы...
- Иди ты, - мрачно сказал Ларс и сел на кровать рядом со мной. Я машинально пододвинул ноги, по-прежнему свешиваясь с кровати верхней частью тела. Заползти обратно сил у меня не хватало. - Ты ж не протрезвел еще толком.
- Врешь, - запротестовал я, но Ларс только хмыкнул. Мне вдруг стало стыдно. Я попытался вспомнить, как мы расстались, но почему-то не смог. - Ты же был в Далланте, - добавил я, чтобы поддержать разговор. Кровь прилила к голове, и тошнило меня вроде немного поменьше. Может, лошадиная моча помогла?
- Ты тоже был в Далланте.
- Э... - возразить на это было нечего, и я решил сменить тему: - Что это за место? Как я тут оказался?
- Это паршивый постоялый двор в трущобном квартале, - терпеливо пояснил Ларс, - потому что ни в одно пристойное место такую шваль, как ты, не впустили. А оказался ты тут, вероятно, волею Троих, не иначе.
- Как ты меня нашел?
- Тебя трудно было не найти. Ты шел зигзагами по главной площади, сшибая прохожих и распевая во всё горло любимую песню Юстаса. Чтобы тебя не заметить, стоило постараться.
- Любимую? - пробормотал я, чувствуя, что заливаюсь краской. - Это про кузнеца и трех девиц?..
- Это про рыцаря и козу, - холодно сказал Ларс, и я, приподнявшись на руках, со стоном ткнулся лицом в тощую отсыревшую подушку. - Надо было дождаться, пока тебя патруль угомонит, право слово.
- Так что ж не дождался? - вяло огрызнулся я, поворачиваясь к нему. Из подушки лезли перья, попадая мне в нос и рот, но перевернуться на спину не было сил.
Ларс не ответил. Помолчав, он побарабанил пальцами по столу, потом вполголоса спросил:
- Ну и что же вынудило тебя прибегнуть к такому способу утешения?
- С чего ты взял...
- Эван, прекрати. Я тебя не знаю, что ли? Ты лезешь в бутылку, только когда тебе по-настоящему хреново. А так ты на моей памяти еще никогда не надирался. В чем дело?
Спрашиваешь, в чем дело, дружище... Погоди, дай подумаю, с чего начать... Ночка-то выдалась богатой на впечатления, и сложно сказать, какое из них было самым запоминающимся...
Но подумать Ларс мне не дал.
- Это та даллантская шлюха? Она тебя допекла? - Я попытался ему вмазать. Поскольку координация движений у меня всё еще была далека от нормы, ничего не получилось. Я едва не свалился с кровати. Ларс, матерясь, затащил меня обратно, но садиться больше не стал.
- Что за бурная реакция? Ты ее всё-таки видел? Она здесь? Так я и знал, что ты за ней потащишься.
- Да что ты, мать твою, знал?! - выдавил я: все мои куцые силы ушли в этот позорный порыв, и теперь я не мог даже злиться. - Ты понятия не имеешь, кто она! Ты вообще ни о чем не имеешь понятия! Откуда тебе знать?! Она совсем другая! Не такая, как... можно вообразить! Вечно навоображаешь себе всякой хрени, а она... она совсем другая. Понимаешь, Ларс, Жнец тебя забери, она другая совсем! Я думал, она сможет... я ей скажу, и она всё поймет, всё вспомнит... хотя бы признается... Король... я с королем говорил, а как тебе это? Король видел меня тогда... один раз... и узнал. А она не узнала. Понимаешь? А? Мать твою, я тебя спрашиваю, понимаешь ты?! А я не понимаю! Как можно... как можно было... не узнать...
Ларс оказался прав, я еще не протрезвел и тешу себя надеждой, что сия импровизированная истерика была вызвана именно этим. Ларс выслушал молча, не сводя с меня глаз, потом поднял выроненную мной чашку, налил в нее очередную порцию своей дряни и поднес к моему лицу. Я попытался отвернуться, и тогда он отвесил мне такую затрещину, что, мне показалось, половина зубов у меня вылетела напрочь, а потом скрутил одной рукой и всё-таки заставил выпить. Когда он отпустил меня, умереть мне хотелось еще сильнее, чем четверть часа назад, хоть я и воображал, что это невозможно.
- Успокойся, - голос Ларса резал, как битое стекло. - Будь ты мужиком, Жнец тебя дери.
Я закрыл глаза. Вонючее пойло стекало по моему лицу, а во рту, казалось, развели костер. Я закусил губу и почувствовал металлический привкус крови.
Я услышал, как Ларс поставил чашку обратно на стол. Не открывая глаз, я сказал себе, что он переспал с Флейм. Эта мысль не отозвалась во мне ничем.
- Извини, - проговорил я. Какое-то время мы молчали: я лежал лицом вверх, время от времени проводя опухшим языком по губам, Ларс стоял рядом, ничего не говоря и не двигаясь. Потом он сказал:
- Я так понимаю, дело не в Йевелин. Или не только в ней. Ладно. Чем бы это ни было, это твои проблемы. А проблемы надо решать. И ты явно выбрал ложный путь. Если тебе интересно мое мнение.
Я кивнул, не открывая глаз. У меня по-прежнему стоял ком в горле, но теперь это ощущение уже не казалось таким невыносимым.
- Отоспись, - помолчав, добавил Ларс. - Потом поедешь со мной.
- Нет...
- Поедешь, - беззлобно повторил он. - В крайнем случае связанный и переброшенный через седло, но поедешь. Я тебя тут не оставлю. Ты от этих баб совсем с ума сошел. А от свихнувшегося тебя никакого проку. Ни тебе, ни другим.
- Ларс... - Я должен был сказать ему, объяснить, что всё изменилось, что я попытался один раз, но теперь уже поздно, что я не смог бы вернуться, даже если бы захотел... а я не хочу. Надо было сказать это, но сил у меня уже не осталось. Как всегда, на самое главное сил не хватает.
- На вот, - он пододвинул ногой к кровати мелкий деревянный таз. - Если блевать надумаешь. Только мимо не попади. Хозяйка и так криком изошлась, пока я тебя сюда волок. У нее, видишь ли, приличное заведение. Не хватало еще ей, дескать, за пьянчугами всякими подтирать. Мать твою, чтобы на меня хоть когда-нибудь бабы орали... - Он скрежетнул зубами и отвернулся. - Ночь поспи, я утром приду. Может, второго коня достану. Если чего надо будет, кликни эту мегеру. Я ей за двоих заплатил.
На "спасибо" сил тоже не было, к тому же я сомневался, что в моем спасибо кто-либо нуждался. Ларс ушел, плотно прикрыв дверь. Уже совсем стемнело. Пока дверь была приоткрыта, с лестницы в мансарду проникал тусклый свет, но теперь исчез и он.
Я неуклюже повернулся набок, снова свесился с кровати. Дно таза было прямо перед моим лицом. Я закрыл глаза.
И открыл их, когда уже светало. Голова болела поменьше, рот очистился, и я определенно протрезвел. Теперь сильнее всего меня мучил стыд, но это была справедливая расплата.
Я встал и разминался минут десять, пытаясь вернуть гибкость онемевшим мышцам, потом, потянувшись напоследок так, что захрустели позвонки, бросил взгляд на пустой кувшин и вдруг вспомнил слова Ларса. Я ценил его благородные порывы, но в этом городе у меня еще оставались кое-какие дела. Наверное, к сожалению.
Я спустился вниз и под неприязненным взглядом молодой, но очень стервозной с виду хозяйки вышел на улицу. Это и правда были трущобы, вероятно, самый вонючий и вшивый район Старой Мелодии: вонь вместо воздуха, грязь вместо дороги и крысы вместо жителей. Надо будет потом одежду перетрясти, еще блох наберусь...
Этого района я совсем не знал и пробродил не меньше часа, прежде чем вышел в смутно знакомый квартал. Еще только-только рассвело, кое-где ранние уличные торговцы начинали выгружать товар, прохожих было мало, но смотрели они на меня крайне подозрительно. Я и в самом деле, должно быть, выглядел странно: на мне всё еще были тряпки графа Перингтона, только они порядком поизмазались в грязи и блевотине, всё это успело засохнуть и вкупе с намертво въевшимися винными пятнами смотрелось, вероятно, весьма импозантно. Один раз я встретил уличный патруль, командир которого проводил меня очень долгим взглядом, но я распрямил плечи и прошествовал мимо, не соизволив даже посмотреть на него, и меня не тронули. Должно быть, они были в курсе праздника в Ладаньерском замке, и помятые дворяне, не пойми где и как проведшие ночь, этим утром были в городе не в диковинку.
У ворот Паулины возникла заминка: привратник Перингтонов не отличался понятливостью городской стражи и, не узнав меня, впустить не пожелал. С полчаса я уговаривал его позвать госпожу, и когда он уже всерьез собрался надавать мне пинков, его остановил проходящий мимо кучер, который, кажется, вел карету Паулины в тот день, когда она подобрала меня на улице Первых Пекарей. Меня впустили, чопорно извинившись, хотя в глазах кучера явственно читалось, что он думает о родственнике госпожи, то и дело вляпывающемся в более чем сомнительные истории.
Впрочем, что думают все кучера в мире, мне было абсолютно наплевать - я мечтал о горячей ванне, чашке рома и теплой постели. Я надеялся, что Паулина и ее муж еще спят, поэтому был неприятно поражен, когда, проходя мимо гостиной, услышал приглушенные голоса. Был шанс проскочить мимо незамеченным, но, на мою беду, дверь в гостиную оказалась открыта. Положившись на милость Троих, я шмыгнул мимо двери и уже считал себя спасенным, когда из комнаты раздался взволнованный крик:
- Эван!
Скрипнув зубами, я развернулся. Паулина, одетая в домашнее платье, с небрежно заколотыми волосами, вылетела в коридор, подхватив юбки, и бросилась ко мне.
- Запредельный! Где ты был?!
- Гулял, - кротко ответил я.
- Вижу! - выпалила она, смерив меня взглядом с головы до ног. - Целые сутки, Эван! Мы... чуть с ума не сошли!
- Тише, милая, твой муж будет ревновать, - скривился я, и вдруг до меня дошел смысл ее слов. - Мы? Кто это - мы?..
- Она и я, - сказала Йевелин, выходя в коридор. Мутный свет из гостиной золотил ее распущенные волосы. На ней всё еще было то мраморно-белое платье, только она смыла краску с лица, а глаза у нее оставались припухшими и чуть покрасневшими.
"Надо было мне дождаться Ларса", - подумал я.
Паулина, почему-то смутившись, отступила в сторону, будто не желая стоять между нами. Чего она ждала, что Йевелин бросится ко мне в объятия? Я вдруг понял, что и сам жду этого. Хотя мой вид к подобным нежностям и не располагал...
Йевелин смотрела на меня, но от того ли, что этот взгляд был каким-то очень особенным, оттого ли, что ее глаза изменились после долгих слез и бессонных ночей, я не мог понять, о чем она думает.
Паулина спасла положение, шагнув ко мне.
- Эван приведет себя в порядок, - тем же официальным тоном, которым она представляла меня аристократам в Ладаньере, проговорила она, - а потом спустится к вашей милости. Теперь, когда мы знаем, что всё в порядке, можно еще немного подождать, не правда ли?
На миг в глазах Йевелин, по-прежнему обращенных на меня, скользнул уже слишком хорошо знакомый мне ужас, и я был почти уверен, что она закричит: "Нет! У нас нет времени!", но она лишь кивнула и ушла обратно в гостиную. Паулина, будто только этого и ждавшая, вцепилась мне в руку и потащила по коридору.
- Сволочь, - прошипела она. Это до того напомнило мне Флейм, что я невольно усмехнулся.
- И давно она там сидит?
- Со вчерашнего утра! Приехала почти сразу за нами и ужасно испугалась, не найдя тебя!
Мне расхотелось улыбаться.
- Она что, всё это время была здесь?!
- Да. Сидела у окна, не спала и ничего не ела. Я... я потом предложила ей поплакать, но она сказала, что больше не может.
Если она хотела заставить меня почувствовать себя последней мразью, то преуспела.
Когда Паулина втолкнула меня в отведенную мне комнату, велев дожидаться слуг с водой и чистой одеждой, я спросил:
- И что же, ты больше не считаешь ее проклятой ведьмой?
Паулина посмотрела на меня как-то странно.
- Считаю, - вполголоса ответила она. - И... это еще хуже, Эван.
Куда уж хуже, подумал я, когда за ней закрылась дверь.
ГЛАВА 34
Темно и холодно; и, наверное, было бы страшно, если бы на его месте оказался кто-то другой. Джевген... или кто-то другой.
- Что же это такое?
Тонкие пальцы проводят по голой окровавленной женщине, размазывают и без того уже неузнаваемое лицо. Не дрожат.
- Статуя на могиле Ласкании Беллы уже второй месяц плачет солью. Ржавый Рыцарь и Стальная Дева не возвращаются и не оставляют никаких следов. И эти рисунки...
Эта мертвая, кровоточащая голая женщина, вышедшая из-под пальцев Проводника - недостаточная жертва, но... пусть она будет просто жертвой случайной. Пусть, так лучше... не страшно и... угоднее Демону, может быть?
- Безымянный, что же это? Я так нуждаюсь в твоем... совете...
Тонкие пальцы развозят смешанную с грифелем кровь, снова и снова, по кругу, там, где сердце случайной жертвы... случайной, ненужной... или нужной?
- Это знак, Безымянный? Ты хочешь ее крови? Или...
Пальцы вздрагивают: нет. Нет...
- Или это не ты... это ОН?
Кусок мертвого камня на алтаре тупо смотрит в пол. Или лжет, или не знает, что ответить.
Она стояла у окна, тяжело оперевшись предплечьем о раму и уткнувшись лбом в запястье.
- Ты спишь с королем, - напрямик сказал я. Это прозвучало как обвинение, чем, в общем-то, и было.
Йевелин медленно выпрямилась, полуобернулась через плечо, и я вздрогнул бы, если б в глубине души не был готов к тому, что увидел. Ее лицо стало непроницаемой глянцевой маской, как прежде. И даже страха нет в глазах: закрылась, заперлась от меня на сто замков и триста засовов, а у меня уже нет ни желания, ни сил, ни причин ломать эти ворота.
Страницы: 1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 [ 25 ] 26 27 28 29 30 31 32 33
|
|